Мое преступление - Гилберт Кийт Честертон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Простите, сэр, – сказал машинист, – но мне кажется… Пожалуй, вам стоит об этом знать… В этом поезде умер человек.
* * *Будь я человеком тонкой душевной организации, то, несомненно, был бы сражен этим новым знанием и ощутил бы настойчивую потребность выйти из поезда и немного подышать. На деле же я, стыдно сказать, объяснил вежливо, но твердо, что, если меня благополучно доставят к Паддингтону, остальное не столь важно. Но когда поезд снова тронулся, я все-таки кое-что сделал – не задумываясь, просто следуя инстинктам. Я выбросил сигару. Было в этом что-то древнее, как сама земля, и родственное траурным ритуалам. Мне показалось вдруг невыносимо ужасным, что во всем поезде едут только два человека, причем один из них мертв, а второй курит сигару. И когда ее пылающий красным золотом кончик угас, как погребальный костер, символически затушенный во время церемонии, я осознал, что ритуал этот воистину бессмертен. Я осознал его истоки и сущность и понял, что перед лицом священного таинства слова бессмысленны, зато несут смысл действия. И я понял, что ритуал всегда будет требовать отказа от чего-либо – уничтожения хлеба и вина, возложенных нами к алтарю наших богов.
Когда поезд, пыхтя, дополз наконец до Паддингтона, я выскочил из него неожиданно резво. Задняя часть поезда была огорожена, вокруг стояли полицейские, но никто не подходил близко. Они что-то охраняли и одновременно прятали. Возможно, это была смерть в одном из ее самых шокирующих обличий, возможно, что-то подобное Мертхэмскому делу[76], густо замешанное на человеческой злобе и тайнах и почти превозносимое за это, а возможно, что-то и похуже. Я с облегчением покинул станцию и вышел в город, где увидел смеющиеся лица, озаренные светом фонарей. С того самого дня и по сегодняшний я не имею ни малейшего понятия о том, какой странной истории тогда коснулся и что стало с моим попутчиком во тьме.
Перевод Ольги Образцовой
5. Человек, который знал слишком много
Хорн Фишер, второй по узнаваемости из честертоновских «сыщиков поневоле» – совсем не такой человек, как отец Браун. Он с рождения принадлежал к тем кругам, которые управляют Англией. Правда, эта принадлежность очень вскоре начала его тяготить, и в некоторых рассказах цикла Фишер подчеркнуто дистанцируется от нее, но в других вынужден снова вернуться к прежнему своему окружению. Хотя бы для того, чтобы исправить тот вред, который оно сумело навлечь на Англию, да и на весь мир. Исправить – или хотя бы постараться сделать это. Даже ценой своей жизни, если потребуется…
«Омут Езуса» принадлежит к первой группе рассказов. «Месть статуи» (в каком-то смысле это «Месть Британии»: ведь статуя, о которой идет речь в рассказе, символизирует именно Британскую империю) – ко второй. Вдобавок обоим ранее отчаянно не повезло с переводами: они были, но в обоих случаях оказались настолько слабыми, что с трудом позволяли разобраться в происходящем. Если же говорить о «Мести статуи», завершающем рассказе фишеровского цикла, то не позволяли вовсе. Так что у читателей этого сборника впервые появляется возможность по-настоящему ощутить дух и букву малоизвестного честертоновского текста!
Циклу «Человек, который знал слишком много» вообще издавна с переводчиками не очень везет. Среди историй об отце Брауне некоторые действительно нуждаются в новом переводе, но многие все-таки переведены полностью адекватно, а некоторые даже отлично. Однако среди рассказов о Хорне Фишере и его друге Марче соотношение это, деликатно выражаясь, выглядит… совсем иначе. Впрочем, сам он вряд ли стал бы на это жаловаться: ведь «Фишер» – не просто «рыбак»; в устах Честертона это слово отчетливо соотносится с понятием «ловец человеков»… И земной путь Фишера неизбежно становится его крестным путем.
«Мести статуи» – не просто финальный рассказ, но и самый трудный из них. А вдобавок и самый малоизвестный: даже английские издатели включают его не во все сборники. Во многом это связано с тем, что он словно бы выбивается из привычного жанра. Если другие истории о «ловце человеков» и его спутнике укладываются, пусть даже с большими оговорками, в направление, именуемое политическим детективом, то завершение цикла словно бы переносит нас в альтернативную историю. Причем Честертон подчеркнуто избегает давать четкие приметы времени, заставляя читателей самим определиться, что же они видят: недавнее прошлое (тогда перед нами «не такое» начало Первой мировой войны) или ближайшее будущее – и, значит, эта мировая война уже вторая.
В последнем случае рассказ не был «альтернативной историей» на момент его написания (1922 год), но стал таковой очень скоро. И продолжает оставаться по сей день.
Впрочем, Честертон, как предстоит убедиться читателям этого сборника, отнюдь не боялся экспериментов со столь необычным в его время жанром…
Омут Езуса
Эти двое мужчин повстречались на ступенях величественного здания, расположенного в Парке Приор. Один из них был архитектором, другой – археологом, и лорд Балмер, пригласивший их, легкомысленно счел, что будет правильно и естественно представить их друг другу. Расплывчатость и туманность мышления, стоит отметить, была свойственна лорду в той же мере, что и легкомыслие, четких логических связей он проводить не умел, а посему основной причиной знакомства послужило то, что в словах «архитектор» и «археолог» совпали три начальных буквы. Миру оставалось лишь замереть в благоговении перед таким способом мышления. Жаль, история умалчивает, не познакомил ли он,
