Куда ведет кризис культуры? Опыт междисциплинарных диалогов - Коллектив авторов

Может быть, речь идет о каком-то экстраординарном проявлении репрессивности, вроде политики холокоста? Однако, как мне помнится, эту политику проводили другое государство и другой народ. Вместе с тем нет никаких доказательств и того, что холокост – продукт немецкой народной культуры. Напротив, с XVII по начало XX века не было в Европе мест, более благоприятных для интеграции евреев в принимающие сообщества, чем немецкие государства. Не случайно язык «идиш», народный костюм и основные элементы традиционной диеты европейских евреев «ашкенази» (например, «рыба-фиш» или «штрудель») сложились на основе именно немецкой народной культуры.

Куда правдоподобнее звучит объяснение холокоста как результата не немецкой народной, а тоталитарной культуры. Такое объяснение позволяет понять природу и множество аналогичных явлений, например «полпотовщины». Вывести ее из традиционной культуры кхмеров-буддистов невозможно. Наоборот, как раз «полпотовщина» является одним из ярчайших доказательств возможности на протяжении жизни одного лишь поколения радикально изменить культурный код, отключить множество запретов, множество табу, которые вырабатывались на протяжении веков. В той же когорте явлений находится и сталинщина.

Далее, меня очень заинтересовала методология выделения локальных культур, предложенная докладчиком. Он пишет: «Существует универсальный способ выявить ранг того или иного момента (тенденции, ценности, акцента) в любой культуре. Доминирующие в ней моменты всегда более разработаны, выделены и представлены в языке, искусстве, массовой культуре шире, нежели все остальное… К примеру, культура, в которой появляется трактат „Камасутра“, заведомо не принадлежит к центрированным на репрессии».

Как только я слышу слова «заведомо» и «как известно», немедленно начинаю сомневаться. Вот и на сей раз я усомнился в невозможности индуистской культуры содержать в себе проявления репрессивности только потому, что в ней есть такая гедоническая составляющая, как «Камасутра». Наугад я сформировал запрос – «жестокость в индуизме» – в поисковой системе Google, и мне вывалилась как минимум дюжина файлов, подтверждающих мою гипотезу множеством фактов. От ежегодных сообщений о сотнях убитых (задавленных в толпе) в ходе религиозного шествия в провинции Керала до сведений, содержащихся в выдержках из фундаментальных исследований.

Вот что писали, например, в 1992 году Гэвин и Ивон Фрост – исследователи тантризма, т.е. как раз того течения индуизма, которое ближе всего к «Камасутре» и включает в себя тантрические сексуальные ритуалы: «Если учесть, что даже в начале этого столетия отмечались человеческие жертвоприношения тантристов, возникает подозрение, что в некоторых тантрических группах человеческие жертвоприношения практикуются и сейчас». Трудно, думаю, найти более выразительный пример репрессивности, чем человеческие жертвоприношения.

А вот еще одно свидетельство тех же авторов. Упомянув такой элемент традиционной индийской и индуистской культуры, как кожевенные промыслы, они описывают их следующим образом: «Традиционное кожевенное производство в Индии, пожалуй, самое жестокое в мире. Многие индийские животные, которых используют для получения кожи, в момент прибытия на бойню настолько больны, что их приходится волочить внутрь. Животным втирают в глаза табак и красный острый перец для того, чтобы заставить их подняться… Потом им перерезают горло. С некоторых животных снимают шкуру, когда они еще живы, иногда еще не умершим животным отрубают ноги».

Я полагаю, что репрессивность культуры обнаруживает себя и в таких явлениях. В совокупности же все это не позволяет мне соглашаться с тем, что в индуистской культуре доминирует гедонистическая составляющая.

Еще одна культура, которая может поспорить с индийской по степени поэтизации гедонистических наслаждений, – культура арабская с ее знаменитым эпосом «Тысяча и одна ночь». Однако он хорошо сочетался у арабов с такой репрессивной процедурой, как побитие камнями неверных жен. Это я опять-таки к тому, что полярные ценности могут в культуре бесконфликтно сосуществовать.

А теперь – несколько слов о дурной наследственности носителей культуры, изначально репрессивный характер которой не вызывает сомнений. В данном отношении трудно найти лучший пример, чем традиция северогерманских, скандинавских народов. Северогерманский эпос не только не воспевал гедонизм, но представлял собой практически тотальный гимн жестокости. До сих пор основной тост шведов – «сколь». Смысл его давно забыт, но изначально он означал череп (выпить из черепа врага). Однако эта дурная наследственность не сильно сказывается на нынешней отнюдь не репрессивной культуре скандинавов.

А какие дурные культурные традиции выявлены докладчиком в русской культуре? Традиции, которые свидетельствовали бы о ее повышенной репрессивности?

Доклад не богат примерами. По сути, единственный эмпирический источник – это анализ русских пословиц и поговорок, оправдывающих использование кнута. Правда, у того же П. Солдатова, на исследование которого ссылается Игорь Григорьевич, приводятся народные изречения, в которых физическое наказание оценивается менее позитивно, чем другие формы воздействия на человека («Бить добро, а не бить лучше того»)…

Игорь Яковенко: Одна только такая поговорка…

Эмиль Паин:

Хорошо. Допустим, что это исключение из правила. Вопрос, однако, в том, можно ли считать оправдание кнута более ярким показателем «центрированности на репрессии» (пользуюсь терминологией автора доклада), чем, например, культ гильотины во французской культуре, просуществовавший около полутора веков. Уж эта-то машина-убийца оставляла меньше шансов для выживания, чем кнут. Тем не менее…

Гильотина была введена во Франции в 1792 году. 25 апреля этого года на Гревской площади она впервые была использована в качестве орудия казни обыкновенного вора Никола Пеллетье. С тех пор возник ритуал: после того как голова была отсечена, палач поднимал ее и показывал собравшимся зрителям. Однако толпа зевак, приученная со времен Средневековья к «изысканным» казням, в тот день была разочарована быстродействием гильотины. Лишь со временем французы полюбили ее, ласково назвали «Лизетой» и ходили на казни, как на представления с участием знаменитостей. А после Первой мировой войны казни проводили на бульварах, где всегда собиралась большие толпы людей…

Так продолжалось до 17 июня 1939 года, когда в 4 часа 50 минут на бульваре отсекли голову Евгению Вейдману, убийце семи человек. Это была последняя публичная казнь, после которой власти приняли решение впредь устраивать казни в непубличных местах в условиях тюрьмы. Была объявлена и причина: «из-за непристойного волнения толпы».

Гильотина стала во Франции предметом множества шуток и поговорок, самой долгоживущей из которых оказалась характеристика гильотины как «лучшего средства от головной боли». Она сделала и блестящую театральную карьеру: сначала бутафорская гильотина проникла на балетную сцену в качестве декорации, но очень скоро преобразилась в персонаж, вокруг которого вертелось действо и в драматическом театре, и в народных балаганах. А французские кулинары откликнулись на гильотину «десертом»: в финале парадной трапезы к каждому прибору подавалась персональная гильотинка из красного дерева, а на стол ставилось громадное блюдо, полное марципановых куколок, и каждый гость мог отрубить кукле головку…

Алексей Давыдов: Какое отношение имеют все эти подробности к проблематике обсуждаемого доклада?

Эмиль Паин:

Доклад Яковенко – о репрессивности русской культуры. А я говорю о том, что французская культура по степени репрессивности русскую превосходила. Кстати, смертная казнь во Франции была отменена тогда же, когда и в России, т.е. в 1991 году по тому же решению Совета Европы. Но при этом процент сторонников восстановления смертной казни во Франции сегодня выше, чем в России.

Итак, с одной стороны, Франция с ее публичными казнями-спектаклями на протяжении почти полутора веков, а с другой – Россия, в которой не существовало традиции приходить на казнь как на зрелище. Да и вообще, публичные казни в России происходили редко, лишь в случаях, когда речь шла о наказаниях политических преступников вроде Разина или Пугачева, а не обычных воришек, как Н. Пелитье, или бытовых убийц, как Е. Ведман.

Из Франции перебираюсь в Англию. В 1810–1826 годах только на территории Лондона и относящегося к нему графства Миддлсекс было публично казнено 2755 человек. В среднем получается примерно по 173 человека в год или по 14 человек ежемесячно. В это же самое время за 25 лет правления Александра I, т.е. с 1801 по 1825 год было казнено по всей России 24 (двадцать четыре!) человека. В 1864 год под давлением российской общественности – этого носителя, по Яковенко, репрессивной культуры – Александр II отменяет наказания преступников кнутом. В Англии же такое наказание просуществовало до 1918 года, а до 1897 года беглых каторжников там клеймили железом.