Всеволод Большое Гнездо - Алексей Юрьевич Карпов

В третий и последний раз Ярослав Владимирович воссел на новгородском столе 13 января 1198 года, через неделю после Крещения. Своего восьмилетнего сына Изяслава он посадил на княжение в Великие Луки. Однако всего несколько месяцев спустя, летом 1198 года, один за другим умерли сразу двое его сыновей, Изяслав и пятилетний Ростислав109. Это стало тяжёлым ударом и для князя, и для княгини, свояченицы Всеволода. А ещё год спустя, летом 1199 года, князь Всеволод Юрьевич вывел Ярослава из Новгорода — возможно, опасаясь возросших политических амбиций своего ставленника (который начал именовать себя «великим князем» и вообще вести слишком самостоятельную политику)110, а возможно, потому что смерть сыновей Ярослава — племянников Всеволода — рушила существовавшие между ними родственные связи. Вместо Ярослава на княжение в Новгород владимирский «самодержец» решил поставить одного из младших своих сыновей, четырёхлетнего Святослава. Причём обставлено всё было так, что сам Новгород молит о том князя, признавая свой город его «отчиной» и «дединой» — то есть в корне меняя смысл только что сформулированного права «свободы» в князьях.

Вновь многочисленное новгородское посольство, подчиняясь требованию князя, отправилось во Владимир; здесь были и новгородский архиепископ Мартирий, и тот же посадник Мирошка Несдинич, и бывший (и будущий) посадник Михалко Степанович, представитель другого новгородского боярского клана, и прочие «вятшие мужи» — словом, действительно, «весь Новгород». По дороге, на озере Селигер, 24 августа владыка Мартирий преставился; его тело отвезли в Новгород и положили в притворе собора Святой Софии. Остальные (суздальский летописец называет их «Мирошкиной чадью») вынуждены были продолжить свой путь: «Той же осенью пришли новгородцы, лепшие мужи, Мирошкина чадь, к великому князю Всеволоду с поклоном и с мольбою всего Новгорода, рекуще:

— Ты — господин, князь великий Всеволод Юрьевич![24] Просим у тебя сына княжить Новгороду, зане тебе отчина и дедина Новгород!

Князь же великий, сдумав с дружиною своею и утвердив их крестом честным на всей своей воле, дал им сына своего Святослава»112.

Князя-ребёнка (даже ещё не отрока!) благословил епископ Иоанн, и 12 декабря Святослав отправился в путь — конечно, не сам, но в сопровождении своих «дядек»-наставников и Всеволодовых «мужей». «Братья же проводили его с честью», — продолжает суздальский летописец, перечисляя княжичей, сыновей Всеволода, которые постепенно выступали на передний план в межкняжеских делах, — четырнадцатилетний Константин, одиннадцатилетний Юрий, девятилетний Ярослав, шестилетний Владимир.

1 января 1200 года Святослав прибыл в Новгород. «И посадили его на столе в Святой Софии, и обрадовался весь Новгород».

Так осуществлённая Всеволодом рокировка на новгородском столе привела к тому, что и Великий Новгород вынужден был признать себя «отчиной» и «дединой» владимирского «самодержца», пребывающей «во всей его воле».

Как оказалось — не навсегда.

Реликвии святого Димитрия

10 января 1197 года во Владимир из греческой Солуни были принесены реликвии, почитаемые во всём христианском мире: «доска гробная» — мироточивая икона с гробницы святого Димитрия Солунского («из нея же миро идеть», как писал о ней один из летописцев), и «сорочка» святого — часть одеяния, в котором мученик был пронзён копьями в начале IV столетия113. Это событие стало знаковым в истории Владимиро-Суздальской Руси.

Всеволод Юрьевич, несомненно, горячо почитал своего небесного покровителя. Мы уже говорили о том, что во время вынужденного пребывания в Византии он, вероятно, посещал Солунь и молился у гроба святого. Пострадавший за проповедь христианской веры при римском императоре Максимиане, заточённый в темницу и убитый там «копийным прободением», святой Димитрий был похоронен в этом городе, однако собственно мощей его не существовало (или же они были недоступны верующим): чтились прежде всего частицы одеяний святого, пропитанные его кровью, а также источаемое от гробницы миро, которое расходилось по другим христианским странам. Мироточение было настолько обильным, что это казалось невероятным многочисленным паломникам, посещавшим Солунь, а в их рассказах приобретало уже эпические, можно даже сказать, сказочные масштабы[25]. От источаемого мира происходили многочисленные чудеса и исцеления; кроме того, святой почитался как защитник «Селуньского града» от «поганых», о чём тоже повествовалось в его Житии, весьма популярном на Руси.

Солунские реликвии широко расходились по всему христианскому миру. (Даже после того, или особенно после того, как в августе 1185 года Солунь была разграблена норманнами сицилийского короля Вильгельма II. Тогда часть реликвий оказалась в Болгарии; вскоре, впрочем, император Исаак II сумел вернуть их обратно115.) В представлении православных людей часть святыни обладает всей полнотой святости, которой обладает святыня в целом. Перенесение во Владимир на Клязьме реликвий святого Димитрия ставило стольный город князя Всеволода Юрьевича под защиту и покровительство этого святого, превращало Владимир в своего рода «новый Селунь». Происходившее от «доски гробной» мироточение становилось источником чудес и исцелений теперь уже на Руси: как сообщает летописец, принесённая князем «доска гробная» непрестанно источала «мюро» «на здравье немощным».

Считается, что эта «доска гробная» впоследствии была перенесена в Москву116. Она сохранилась до наших дней в местном ряду иконостаса Успенского собора Московского Кремля. Точнее сказать, сохранилась именно доска (пропорции которой, по оценке искусствоведов, характерны для византийских икон X—XII веков), но вот изображение на ней — уже Нового времени. Согласно надписи, читающейся на иконе, она была перенесена в Москву в 1380 году, при князе Дмитрии Ивановиче Донском, а «обновлён сей святый образ» в 1701 году мастером Кириллом Улановым — и хотя «по древнему начертанию», но, конечно, уже в манере, свойственной Петровскому времени117.

До наших дней дошёл и серебряный позолоченный ковчежец: реликварий святого Димитрия Солунского — «верный образ кивория копьепронзённого мученика Димитрия», то есть точная модель того кивория Солунского храма, в котором располагалась мироточивая гробница. Это работа греческих мастеров, выполненная по заказу некоего вельможи Иоанна «из рода Автореанов» при императоре Константине X Дуке (1059—1067)118. На Русь, во Владимир, святыня попала, по-видимому, тоже при князе Всеволоде Юрьевиче; можно предположить, что именно она предназначалась для хранения упомянутой летописцем «сорочки» святого — ведь едва ли этот драгоценный фрагмент ткани занимал много места.

Обе принесённые из Солуни святыни были положены в церкви Святого Димитрия, возведённой зодчими Всеволода Юрьевича во Владимире на его княжеском дворе. Церковь эта, посвящённая небесному покровителю владимирского князя, была домовой для него и, по-видимому, соединялась с его собственным дворцом не сохранившимися до настоящего времени переходами — подобно тому, как это было в