Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 51. Марк Розовский - Дорничев

Хочет поднять кулак, да не может. Отяжелела перчатка в сто раз.

Начал снимать перчатку, а она не снимается. Мордобой тужится, а сил нет такую тяжесть носить. Стоит, будто прикованный к своему свинцу, и ругается:

— Это что вы, собаки, со мной сделали?.. Я же такую тяжесть потянуть не могу. А ну, освобождайте меня скорей!..

А Эйн и Штейн смеются.

— Нет, — говорят. — Хватит с нас всяких Мордобоев. Ты у нас пятый по счету и последний. Будешь теперь до конца жизни в этом подземелье сидеть и свою физическую силу испытывать.

Сказали так и наверх поднялись.

Эйн к своим детям пошел, а Штейн на скрипке заиграл.

Да так хорошо — приятно слушать.

1968

Про лекарство

Жило-было Ухо.

Из Уха росло Дерево.

На Дереве висели Бомбы.

В Бомбах были Конфеты.

Конфеты были горькие.

Их любили кушать Коровы.

Эти Коровы умели летать.

В полете Коровы пели.

Им аплодировали Самолеты.

У Самолетов были Дети.

Детей звали «самолетики».

«Самолетики» были бумажные.

Они любили кувыркаться.

Их приглашали кувыркаться в Цирке.

В Цирке выступали дрессированные Цветы.

Один Цветок мечтал стать Клоуном.

Его звали Ромашка.

У Ромашки был друг — Муравей.

Этот муравей спал 25 часов в сутки.

Во сне он храпел, как Лошадь.

Лошадь была старая, пегая и добрая.

Ее любил рисовать Художник.

В мастерской Художника жил Глаз.

Художник заболел и пошел к Доктору.

Доктор спросил: «На что жалуетесь, больной?»

Художник говорит: «Большая разница между тем, что я вижу, и тем, что я слышу»

Доктор говорит: «Тогда я вам пропишу лекарство. Это лекарство — сказка, которая начинается так: «Жило-было Ухо. Из Уха росло Дерево…» и т. д.».

Художник принят лекарство и выздоровел.

1965

Времена года

Решила Весна прийти раньше.

И пришла. Зима говорит:

— Не люблю выскочек.

Весна отвечает:

— Ты чего злишься?! Не злись!..

Зима:

— Я с тобой и разговаривать не желаю.

— И не разговаривай. Уходи без разговоров.

В общем, поссорились. Испортили, можно сказать, отношения. Только Весна наступила, сразу Лето пришло.

— Здравствуй, Лето! — говорит Весна. — Что-то ты не вовремя…

— Когда хочу, тогда и прихожу — говорит Лето. — Я тебя не спрашиваю…

— А я тебе и не отвечаю. Мне от тебя, прости, ни жарко, ни холодно.

Это значило, что не успело Лето наступить, как уже Осень явилась… Лето кричит:

— Бррр… Мерзну…

Осень улыбается:

— Так тебе и надо… Ты меня даже не поприветствовало…

Только Осень эти слова произнесла, снег повалил, мороз грянул… Зима на дворе!.. И сразу:

— Ой, слякоть-то какая… Разве это Зима?.. Все тает!..

— Ф-фу… Жарища… Дышать нечем!..

— И дождь, слава богу!.. Наконец-то опять холодрыга!..

В общем, все перепуталось в природе. Смотрят люди на календарь; там август, а по улице Дед Мороз с елкой шагает…

А все потому, что решила однажды Весна прийти раньше. И пришла.

1968

Две деревни

Жили по соседству две деревни.

Но жили по-разному.

Когда одна деревня плакала, другая смеялась.

Когда одна пела, другая молчала.

Когда одна спала, другая работала.

И вот, настало вдруг время, когда одна деревня не выдержала и пошла на другую с кулаками. А другой — что делать?.. Ей впервые, можно сказать, пришлось делать то же самое. С кулаками пойти на свою соседку.

Вот идут они деревня на деревню и думают, как бы победить друг друга в этой борьбе.

Да только двух победителей в драке не бывает. Дали волю кулакам, и вот что в результате получилось. Теперь…

Когда одна деревня плакала, другая смеялась.

Когда одна деревня пела, другая молчала.

Когда одна спала, другая работала.

1969

Будьте здоровы

Один дядька много чихал. По двадцать два раза каждый раз. Если начнет чихать, его уже не остановишь… Пока двадцать два чиха не сделает, ни за что не успокоится… Даже смешно. Если не сказать, грустно.

Потому что на каждый его чих окружающие должны были говорить:

— Будьте здоровы!

Ему, дураку, хорошо чихать. Он свою норму знает. А окружающим — каково?..

Ну два раза ему «будьте здоровы» пожелали, ну, пять, ну, семь… ну, наконец, одиннадцать… это еще куда ни шло!

Но — двадцать два!.. Нет, это уже было слишком. И где-то после двенадцатого чиха наступало молчание. Ну, глупо двенадцать раз подряд говорить одно и то же. Хотя и семь не умнее.

И вот обычно последние десять чихов проходили без участия окружающих. Многие из них, бывало, просто не выдерживали напряжения и убегали от чихающего в неизвестном направлении. Говоря прямо, скрывались кто куда. Лишь бы не присутствовать при этой ужасной картине: дядь ка продолжает надрываться, а ты, видишь ли, ему опять и опять:

— Будьте здоровы!.. Будьте здоровы!.. Будьте…

Прямо-таки не ясно, кто больше в этой ситуации идиот: чихающий дядька или тот, кто рядом с этим чихающим мотором рядом оказался…

И вдруг: крутой поворот в жизни нашего дядьки.

Его назначают министром. И все в его жизни резко меняется…

Все, да не все: как чихал наш дядька раньше по 22 раза подряд, так и продолжал. Но только теперь уже как член правительства.

И вот, представьте, как он только на эту должность заступил, ему на каждый чих стали говорить:

— Будьте здоровы!

Он 22 раза. И они 22 раза. Ни больше, ни меньше.

И никто не убегает. Наоборот, некоторые даже после седьмого раза начинали подбегать, а после пятнадцатого хором скандировать:

— Будьте здоровы! Будьте здоровы! Будьте…

Да только через пару лет нашего министра сняли. И снова он стал обыкновенным дядькой.

И снова чихал столько же раз, сколько и раньше…

И снова ему после одиннадцатого раза — это предел! — никто уже не желал здоровья.

А когда на пенсию ушел, самое большее три раза чего-то такое промямлят для вежливости, и все. Тихо. Спокойненько. Без тревог.

А когда дядька наш совсем состарился и сделался совершенно одинок, он по привычке однажды как начал чихать, как начал…

А ему ни ответа, ни привета…

Расстроился наш старый дядька и тут же умер. И правильно сделал, между прочим. В самом деле, ну, зачем жить, если тебе «будьте здоровы» сказать некому.

1966

Феминизм

Вначале было слово.

— Прикройся, — сказал Адам.

Девушка по имени Ева от возмущения тряхнула грудями и прошипела:

— Я буду защищать свои права. Почему я должна делать то, что ты говоришь?

— Потому, что это неприлично.

— Почему тебе можно ходить с голой грудью, а мне нельзя?.. Я, между прочим, такой же человек, как и ты. Мы