Плюс-минус бесконечность (сборник) - Александр Плонский

"Ну, ничего, — подумал он затем с чувством мстительного удовлетворения, — наступит день, и меня примут здесь как повелителя, со всей торжественностью, на какую способны носители машинного разума!"

А на втором плане сознания гнездилась мысль, что психологи оказались не так уж наивны, придумав псевдоприроду. Каково было бы существовать в железном склепе, из которого он только что вырвался!

Вылазка не была вовсе неудачной. Фан-Орт неожиданно почувствовал прилив энергии. И вновь мысли его обратились к Орене.

"А ведь она права. Терпение, вот что мне нужно. Сверхчеловек должен обладать и сверхчеловеческим терпением. Сколько раз об этом твердил профессор Орт!"

Мысленно он почти никогда не называл профессора отцом.

Подвергшись угрозе (Фан-Орт был уверен в этом), жизнь снова наполнилась смыслом. Играя скульптурными мышцами, шел он по аллее, уже не казавшейся ему псевдоаллеей, и блаженно вдыхал аромат цветов, ничем не напоминавший запахи машинного масла и старого титан-железа…

Вот идет навстречу Эрро. Видать, тоже потянуло на природу. Как всегда, задумчив. Короткие ручки заложил за спину, голова на тоненькой шейке покачивается взад-вперед в такт шажкам…

Старик Эрро, лет на десять старше остальных. Родился не вовремя, вероятно, мать нарушила запрет. Хилый, низкорослый, с явными признаками вырождения. Странно, что такому сохранили жизнь.

Впрочем, сейчас, настроенный благодушно, Фан-Орт готов был признать, что астрофизик Эрро первейший. Но все равно книжный червь, а вовсе не мудрец, как убеждена Орена!

— Салют, — первым поздоровался Эрро.

— Салют. Выглядите усталым. С чего бы? — притворно посочувствовал Фан-Орт (еще час назад он не снизошел бы даже до этого).

Эрро взглянул с удивлением.

— Заработался. Анализировал результаты наблюдений.

— Интеллект-автоматов?

Большелобое личико Эрро сложилось в довольную улыбку.

— Не угадали, своих собственных. У нас же идеальные условия для работы! И знаете, очень любопытные получились выводы. Теперь надо обобщить материал. Вот, задумал монографию. Тома на три, не меньше. В первом томе…

— Я спешу, — перебил Фан-Орт. — Доскажете в другой раз. — И, не удержавшись, добавил: — Думаете, кому-нибудь нужна ваша монография?

— Вам вряд ли, — холодно ответил Эрро.

2. Ожидание

Прошел год — квант времени, навечно связанный с орбитальными параметрами Гемы, насильственно отторгнутый от нее вместе с песчинкой-сфероидом, но сохраняемый в неприкосновенности не только сверхточными водородными часами Вселенной, но и, в своих дробных долях, биоритмами, да и всем генезисом «гарантов». Не оттого ли понадобились они профессору Орту, что, подобно тому, как время немыслимо без эталона, невозможно обойтись и без личностных эталонов, по которым должно формироваться новорожденное человечество?

Жизнь на сфероиде текла заведенным порядком. Однако мечта о новой Геме, в становлении которой главная роль отводилась ФанОрту и его товарищам, все более утрачивала реальные очертания, отступала, дразня, словно мираж, вместе с безгоризонтным пространством на экране светозара…

Коллективный разум гемян, составивший программу интеллектавтоматов, предвидел, что обнаружить звездную систему, где опасность не угрожала бы людям, — задача невообразимо сложная.

На большинстве планет, пригодных для колонизации человечеством, вероятен конфликт с существующими формами жизни, а он недопустим. И кто знает поэтому, сколько парсеков предстоит преодолеть сфероиду, сколько зигзагов выписать во вселенском пространстве, прежде чем навсегда смолкнут двигатели, работающие по принципу непосредственного преобразования энергии управляемого ядерного синтеза в лучевую энергию, или будут сброшены аварийные паруса из алмазной паутины, терпеливо ждущие своего недоброго часа в забортных контейнерах.

Понимал ли это профессор Орт, а если понимал, то как мог обречь на бесплодное старение полных сил и энтузиазма молодых людей — элиту бывшего Космополиса?

По еще соблюдаемой традиции астронавты каждое утро приходили в конференц-зал (когда-то здесь был Мемориальный отсек), обменивались новостями, причем выяснялось, за редким исключением, что в точном значении этого слова новостей нет, а есть прогнозы, мнения, соображения… Да и они начинали повторяться. Зачастую не представляло труда угадать, что произнесет очередной оратор. Лишь Эрро и Орена обычно рассказывали о своих действительно новых изысканиях, однако не находили отклика у остальных…

Затем все разбредались по «коттеджам», которые, как и прочие изыски психологов, нуждались в приставке «псевдо».

Тяга к общению заметно убавилась. Не вызывали былого азарта интеллектуальные игры, которым еще год назад предавались с упоением. После нескольких бурных ссор совершенно прекратились диспуты. У большинства наступил нервный спад, появилось безразличие к обязанностям: их искусственность, прежде почти никем не осознаваемая, стала вдруг до отвращения очевидной.

Орена и Эрро не разделяли общего уныния. Но Орене это давалось благодаря вошедшему в привычку жесткому самоконтролю, а Эрро был занят монографией и ни на что другое, казалось, не обращал внимания.

— Вы счастливчик, — однажды сказала ему Орена. — Вам можно позавидовать.

Она не подозревала, что именно так думает о ней Фан-Орт…

Наморщив рахитичный лоб и глядя на Орену снизу вверх, Эрро убежденно ответил:

— Мы все счастливчики.

— Так уж и все! Разве вы не видите, какими скучными и угрюмыми мы стали? Почти не разговариваем друг с другом. " Да нет", "здравствуйте — до свидания", таково наше общение.

— А ведь для меня это новость… — озадаченно проговорил Эрро. — Признаться, я ничего не замечал.

— Вы вообще ничего не замечаете, кроме своей науки, — упрекнула Орена.

— Не скажите. Вашу симпатию к Фан-Орту заметил даже я.

Девушка вспыхнула.

— Неужели даже вы? Только не думайте о нас плохо, мы с ним просто друзья и…

— А я и не думаю ничего плохого, — улыбнулся Эрро. — Напротив, радуюсь, глядя на вас. Вы назвали меня счастливчиком. Да, я счастлив своей работой. Однако для полноты счастья этого мало. И не вы мне, а я вам должен позавидовать. Вот где истинное счастье!

— Все не так просто, — призналась Орена. — Порой мне бывает страшно… Не за себя, за него. Он томится от безделья, однако заняться чем-нибудь полезным не хочет. Меня не слушает, упрямства и самомнения ему не занимать. Чуть что не по нраву, замыкается в себе.