Эпоха мертвых. Прорыв - Андрей Круз

Еременко обратился с речью к Мегрелу, старательно не глядя в сторону Арсанкаева, сбивавшего его с мысли пристальным взглядом. Суть речи свелась к тому, что он, Еременко, надеется, что, руководствуясь чувством благодарности за свое освобождение и вооружение, а также пылая праведным гневом за загубленных коллег из других группировок, присутствующие здесь авторитеты бросят все наличные силы на поиск и перехват некоего отряда, двигающегося по их же территории в сторону «Шешнашки». А также он предлагает немедленно разрушить железную дорогу в направлении Нижнего Новгорода, по которой ушли на поезде жители деревни, напавшей на людей из группировки некоего Лешего.

После того как Еременко высказался, Мегрел помолчал, затем подозвал по-грузински молодого чернявого парня, скромно сидевшего в уголке на стуле. Тот подошел, Мегрел ему минут пять что-то объяснял на родном языке, на что тот кивал и время от времени повторял: «Хо!» и «Ки, батоно!», а затем удалился. Арсанкаев же, подобно Циммерману, тоже молчал как камень.

– Я рад, что вы ко мне заехали, – заговорил Мегрел.

Несмотря на то что большую часть жизни он просидел в России, сильный грузинский акцент в его речи оказался неистребим. Город Кутаиси, откуда Мегрел родом, был в Грузии самым не «русскоговорящим». Зато Мегрел всегда избегал «фени», язык у него был литературный, а внешность благообразная, как у профессора изящной словесности. Так и не поверишь, что перед тобой некто, проведший половину жизни за решеткой.

– Я рад, что вы приехали, и скажу вам почему. Я только что распорядился взять под охрану железную дорогу. Хорошо, что вы меня предупредили, что собираетесь ее разрушить. А чем вы так удивлены? – спросил Мегрел, обратив внимание на вытянувшееся лицо Еременко.

– По этой дороге ушли ваши враги, – несколько высокопарно высказался Анатолий.

– И что? Накажем за это дорогу, как царь Ксеркс высек море? – обнаружил знание истории Мегрел. – Разрушим ее, чтобы никогда больше не возила наших врагов?

Еременко промолчал, не понимая, к чему клонит законник.

– Вы кого-то ловите здесь, на наших землях. Да-да, именно на наших землях, – опередил возражения Мегрел. – Мы, разумеется, благодарны вам за помощь в освобождении, за поддержку и прочее. Если бы вы не пришли сюда, не убили своих же коллег, призванных держать нас в зонах, скорее всего, мы здесь бы не сидели. Хорошо, что находятся люди, способные воткнуть нож в спину своим товарищам, чтобы достичь своих целей.

Еременко покраснел, но не от стыда, а от злости, однако смолчал. Он не ожидал, что тот, от кого он ехал требовать, будет разговаривать с ним в таком тоне. Да и прошлый опыт работы в зоне не давал примеров общения с уголовником в положении получающего выговор.

– Слава богу, теперь мы свободны, вооружены и способны защитить себя, – продолжал Мегрел. – Скоро вы отсюда уедете. Нет-нет, мы вас не гоним, просто вскоре разрешится окончательно ваша главная задача, та самая, из-за которой вы пошли на убийства и предательство. Разрешится так или иначе: вы или поймаете тех, за кем гонитесь, или не поймаете. Найдете свой пластмассовый ящик или не найдете. И уедете в любом случае. Вы не отсюда, вы издалека, вам здесь нечего делать.

Еременко молча смотрел в глаза Мегрелу, ожидая продолжения речи. Продолжение не задержалось, Мегрел всегда отличался слабостью к публичным выступлениям.

– А мы остаемся здесь жить и выживать. Торговать по той же железной дороге, которую вам так хочется взорвать. А что вы так удивленно смотрите? Торговать с Нижним Новгородом, я знаю, что там уцелели люди.

– Да кто с вами торговать будет? – поразился Еременко. – Вы тут такое творите, что немцы не творили, и ждете, что с вами будут торговать?

– Если бы немцы в Советский Союз не полезли, то Сталин с ними торговал, – пожал плечами Мегрел. – Это теперь модно спорить о том, собирался ли он нападать первым или не собирался. А торговать к тому времени он уже торговал. Торговала Америка, торговали все, кто не стал жертвой нападения. И с нами будут торговать, потому что весь строевой лес идет отсюда. Потому что его легко привезти в Нижний по этой самой железной дороге. Потому что его там можно перекупить у нас, а затем по реке, как в былые времена, с плотогонами спустить вниз или с буксирами поднять вверх.

Мегрел отвлекся на то, чтобы налить себе чаю из фарфорового чайника. Его руки были изуродованы артритом, но помогать ему не бросились – он этого не любил. Арсанкаев тоже налил себе чаю, а из гостей к чайнику никто не притронулся. Обстановка уже не располагала.

– Так к чему я это все, молодой человек… – обернулся он снова к посетителям. – К тому, что во вред себе никто действовать не будет. Мы своим людям дадим знать, что, если увидят тех, кого вы ищете, они нам сюда сообщат. А мы сообщим вам. Обычная благодарность нам не чужда. Если у моих людей сил будет достаточно, они нападут, и если победят, то поищут ваш оранжевый ящик. А еще они не будут препятствовать вам действовать на нашей земле, пока вы не начнете наносить нам ущерб.

Мегрел отпил из чашки, достал из вазочки печенье, откусил, сверкнув слишком белыми зубными протезами.

– Понятие «ущерб» я буду толковать широко, – продолжил он. – Например, если ваш отряд бывших сотрудников режима начнет убивать и мучить крестьян на моей земле, я сочту это нападением на меня…

– Да твои-то, Мегрел, тут сами что творят! – возмутился Анатолий.

Неожиданно заговорил Арсанкаев, с сильным чеченским акцентом, который, кстати, так трудно воспроизвести.

– Не твоя забота, что мы тут творим, – сказал он, хлопнув широкой крестьянской ладонью по цевью лежащего на коленях автомата. – У тебя своя земля есть, там свои правила устанавливай. Надо нам будет – мы тут всем голову отрежем и в футбол играть будем, не надо – пальцем никого не тронем. Они на нас работают – и пусть себе дальше работают. Так что слушай, что тебе говорят, если хочешь домой попасть, чтобы твоей башкой никто в футбол не играл.

– Ты с угрозами погодил бы пока, воин правоверный, – неожиданно прогудел Циммерман. – Из штанов не выпрыгни.

Циммерман в Чечне провел обе войны, не вылезая из командировок, и к тамошнему местному населению относился не то чтобы совсем плохо, а вообще хуже некуда. Арсанкаев же его раздражал своей наглостью и самоуверенностью, которые читались в его взгляде. Подсознательно Циммер, как его называли подчиненные, начал искать повод для конфликта, хоть скажи кто ему об этом – он ни за что бы не сознался.

– А то так и доугрожаться можно, – добавил Циммер.

Спокойствие спецназовского командира было не наносным. Пока суд да дело, его бойцы на машинах распределились по ключевым точкам села и по поступлении сигнала могли бы начать настоящую резню. И поставить на ее исход командир мог смело – у бандитов не было шансов. Все же у него были не срочники недавнего призыва, а настоящие профессионалы, которых готовили в Центре по самой интенсивной программе, а до этого каждый из них успел и послужить, и повоевать.

Сам же Циммер предполагал такое развитие беседы и все требуемые приказы отдал заранее. Знал он и то, что в этой комнате он сам успеет перестрелять всех, прежде чем в его сторону раздастся хоть один выстрел. Да и стрелять-то ему не всегда требовалось, потому что кулаком своим, в габариты которого легко вписывалась пивная кружка, он мог дать по башке не хуже, чем кувалдой.

Арсанкаев повернул к нему побледневшее от злости лицо, сидевший у него за спиной здоровяк с черной бородой и в шапочке с зеленой лентой схватился было за РПК, но Мегрел поднял руку:

– Хватит. Этого не надо.

Негромкий голос старого законника остановил и заморозил ссору.

– Не надо здесь ссориться. Вы в гостях, мы гостей принимаем. Нехорошо. – Он сложил ладони перед грудью в каком-то монашеском жесте, затем резко и пристально взглянул в глаза Циммеру. – Но мой друг, Умар, сказал верно: не надо хозяйничать там, где не вы хозяева. Тогда хозяева оскорбятся, и будут правы. Я знаю, что у вас подготовленные люди, и знаю, что вас так просто не возьмешь. Но я хочу, чтобы вы тоже знали – я человек авторитетный. Если наша дружба развалится, я могу связаться со Шкабарой, а у него две тысячи человек. Обратно вам – надо идти через земли Полковника, а у него тоже почти тысяча.

Полковником звали еще одного законника, в свое время с большой помпой арестованного в Москве за вымогательство, которого пресса, по всегдашнему своему незнанию деталей и пристрастию к громким словам, окрестила Семой Живодером. Сейчас он действительно командовал немалой территорией, и именно его людей перебили на железнодорожной станции.

– В общем, не надо устраивать ссору, когда ее можно избежать. Мы не хотим, чтобы гости вели себя как хозяева, и это справедливо. А вы наверняка не хотите оказаться во враждебном окружении, когда, вместо того чтобы делать свое дело, вы будете вынуждены спасать свою жизнь. Тот же Умар воевал, он умеет устраивать засады.