Жена русского пирата - Лариса Шкатула

— Я весь вечер собиралась сказать тебе, что меня посылают в командировку в Германию. Там будет симпозиум врачей-хирургов; едет и наша делегация. Однажды с врачами я уже работала, вот они и прислали персональную заявку. Говорят, у меня очень квалифицированный перевод.

— Я горжусь! — Дмитрий притянул её к себе. — И когда вы отбываете?

— Завтра. Георгий Васильевич распорядился, чтобы документы подготовили срочно. Я вот только беспокоюсь, как ты будешь один с Пашкой.

— Пустяки, — улыбнулся он. — Во-первых, у нас есть Евдокия Петровна. Во-вторых, дед Аристарх с удовольствием возьмет на себя хлопоты — только намекни… Зря, кстати, ты держишь его на расстоянии… А вообще ты хоть представляешь себе: Германия — другая страна!

— Честно говоря, не верится.

— Деньги, что у нас отложены, возьми все.

— А как же…

— Все, я сказал. Не забудь поменять, у них, помнится, марки. Колечко какое-нибудь похуже возьми с собой. Не хватит тебе денег — там продашь. И оденься во все самое лучшее. Слышите, фрау Гапоненко?

— Слышу.

— И еще. Строгость в одежде — это хорошо, но когда ты костюм носишь как мундир, застегнутый на все пуговицы, поверь, тебе это не прибавляет женственности… Прическа должна быть вроде и строгой, но когда как бы невзначай выбьется одна прядь… Понимаешь, в прическе должен быть легкий беспорядок, который напоминает, что перед тобой женщина, а не что-то бесполое…

— Митя, — Катерина от удивления даже не находила слов, — то, о чем ты говоришь — кокетство, несовместимое со званием советской женщины! Тем более за границей!

— Звание!.. Ты же не военный… Спор с тобой становится бессмысленным. Может, постепенно поймешь сама? На всякий случай запомни: при любом общественном строе, в любой точке земли, при любом уровне образования женщина для мужчины в первую очередь всегда будет Женщиной! Я, конечно, имею в виду настоящих мужчин…

Дмитрий на другое утро проснулся первым. Катерина долго ворочалась без сна, а теперь спала сном младенца. Дмитрий вздохнул: разве сможешь вырвать из сердца такую женщину, даже если на жизненном пути тебе встречаются другие, с удивительными желто-зелеными глазами…

Сегодня Гапоненко между делом решил заняться поисками Флинта, чтобы через него наконец узнать о судьбе этой подруги Катерины, которая показалась ему пять лет назад худенькой и невзрачной. Отчества Флинта он не помнил, но думал, что звания, имени и фамилии скорее всего будет достаточно.

Выйти на след Флинта ему удалось буквально с первого телефонного звонка. На его вопрос, работает ли в Реввоенсовете капитан второго ранга Александр Романов, некто, представившийся старшим лейтенантом Суровцевым, сообщил:

— Работал.

— Уволился? Куда-то перевелся?

— Погиб при исполнении специального задания командования, — пояснил Суровцев. — Да в вашей службе об этом должны знать гораздо больше нашего. Я сам отсылал следователю… товарищу Семилетову пакет с документами от товарища Троцкого как раз по этому делу… Кстати, сегодня в одиннадцать часов похороны Романова, если вы его знали, можете проститься. На Ваганьковском кладбище…

Проститься Гапоненко захотел. Подумать только: Флинт! Молодой мужик! Сколько же ему было? Лет на десять моложе его самого, и убит? В этот час на кладбище хоронили сразу несколько человек, но только у могилы Романова он увидел людей в шинелях.

Дмитрий собирался приехать пораньше, но, как обычно бывает, его с самого утра завалили работой, так что успел он подъехать лишь в тот момент, когда гроб уже опустили и хоронившие Флинта стали бросать в его могилу по горсти земли.

Стоящая у могилы молодая женщина в черном платье и накинутом на плечи пальто была, очевидно, его женой. Только она из всех присутствующих была настолько убита горем, что качалась как былинка на ветру, и её с двух сторон вынуждены были поддерживать высокий, атлетического сложения мужчина и маленькая изящная женщина.

— Наташа, успокойся, не надо, Наташа! — уговаривала она вдову, которая клонилась в могилу, будто хотела лечь туда вместе с гробом. Она не выла, не кричала, как многие другие женщины, но безжизненный взгляд и непрерывно струящиеся по лицу слезы говорили лучше громких рыданий, какая это для неё утрата.

— Сашенька, — горестно повторяла она, — Сашенька!

— Не знаешь, Романовой пенсион будет положен? — спросил рядом с Дмитрием равнодушный мужской голос.

— Это уж как начальству будет угодно! — буркнул другой. — Однако вдове траур идет!

Дмитрий не повернул головы на их голоса, но внимательно посмотрел на скорбящую женщину. Действительно, её кожа, несмотря на бледность, имела какой-то розовый оттенок, точно подсвеченная изнутри, глаза, омытые слезами, как два зеленых изумруда горели на её лице. Она была воплощением самого красивого горя, какое прежде видел.

А ведь действительно, он её прежде видел! Выходит, Флинт вместо того чтобы везти девицу в Стамбул, просто взял да и женился на ней? Однако как расцвела эта худышка! Или он, ослепленный Катериной, не увидел в ней будущей красоты?!

К поезду, увозившему жену, Дмитрий еле успел. Он получил на работе разрешение её проводить, но заскочил на полчаса на кладбище, и теперь некогда даже рассказать Катерине о своих впечатлениях.

Пашка воспользовался моментом и сразу влез к отцу на руки, так что приходилось ему разговаривать с женой наспех, удерживая вертящегося во все стороны сына. Катерина попрощалась с Евдокией Петровной, расцеловалась с Первенцевым, и уже проводник торопил их привычным: "Поезд отправляется! Поезд отправляется!" Сказать? Не сказать? Наконец он решился:

— Катюша, а ведь я нашел твою подругу Ольгу. Жива-здорова. Правда, не очень счастлива.

— Почему? — не поняла Катерина.

— Как раз сегодня она хоронила своего мужа.

— Ты сказал ей обо мне?

— Я даже не подошел. Думаю, ей пока не до нас… Кстати, теперь её звать Наташа, а не Ольга!

— А… я знаю, — кивнула Катерина.

— Ничего ты не знаешь, — покачал головой Дмитрий. — Сегодня хоронили Флинта, а твоя Ольга-Наташа… была его женой!

ГЛАВА 23

Наталья Романова ощущала себя так, как будто внутри неё все разом разладилось. Сердце билось учащенно, а руки, ноги, голова работали в замедленном темпе. Она напоминала собой механизм, у которого кончался завод: вопросы, ей задаваемые, она либо вовсе не слышала, либо для получения ответа их приходилось повторять неоднократно.

Третий день она не ходила в цирк, почти ничего не ела. Ее взгляд не оживлялся даже при взгляде на дочь, или вдруг в нем сверкала такая безумная искра, что Олина няня Аврора торопилась увести ребенка прочь.