Все волки Канорры - Виктория Угрюмова

Зелг представил, как именно и чьей конкретно рукой махнул бы паук, и сдержанно икнул:

— Какой поход?

— Ну, как же, наш грядущий поход в Бэхитехвальд. Однажды, — мечтательно вздохнул Кехертус, — мы двинемся в поход на поиски приключений и опасностей. И тогда знание иностранных языков окажется весьма полезным.

Для разнообразия Зелг крякнул. Однажды оно, конечно, да, разразится. Но пока опасности и приключения регулярно поступают на дом, причем доставка организована настолько хорошо, что ему и в голову не приходит жаловаться. Если бы Такангора ознакомили с кратким содержанием его текущих мыслей, тот в два счета объяснил бы герцогу всю степень его заблуждений. Сам минотавр уже выяснил опытным путем, что именно активный поиск приключений гарантирует их полное отсутствие. Лично он жаждал встретить тех, кто обеспечил бы ему мало-мальски пристойное приключение, и что же? Они разбегались от него, как злокуздрии от жреца-изгонятеля, и даже Кровавая Паялпа откликнулась клюквенным соком на пламенный призыв тоскующей по бранным подвигам души. Так что, сказал бы мудрый минотавр, если хочешь пожить спокойно, смело пускайся на поиски приключений. Хочешь приключений, пытайся пожить спокойно в собственном доме.

Паук тем временем вежливо выпустил несколько толстых нитей и прикрепил их к ветвям двух дубков, росших неподалеку. Получился гамак не гамак, но неплохой подвесной стульчик.

— Спасибо, — Зелг уселся и вздохнул. Он вспомнил, как, в сущности, совсем недавно сидел вот так же на паутине в пещерном храме Адриэн, а сейчас ему казалось, что это происходило в прошлом тысячелетии, и не с ним, и уже состарились внуки летописцев, запечатлевших этот сюжет.

— Итак, — сказал Кехертус, ставший неплохим психологом за годы жизни среди враждебно настроенных амазонок, — итак, я предаюсь неправильным глаголам, дядя предается заслуженному отдыху, а вот вы — печали.

— Вы очень проницательны.

— Скорее, у меня отличный слух. Вы вздыхали, — пояснил паук, не уточняя, что в прошлой его жизни вздох такой степени интенсивности становился для амазонок последним. — Вы сильно огорчены?

— Скорее встревожен. Как-то все слишком легко прошло, слишком быстро минуло. Я, как и все мы, верю в Такангора, не без того, но мне не дает покоя мысль — а что, если нас надули? Что, если провели? Если случилось что-то ужасное, просто мы еще об этом не знаем, потому что все отвлеклись, выпали из жизни почти на полдня.

Паук потоптался на месте в знак согласия. В предрассветном освещении глаза его вспыхивали и мерцали, как россыпь драгоценных камней.

— Вы знаете мою жизненную позицию, — сказал он. — Я оптимист. Когда все вокруг теряют надежду и говорят, что хуже не бывает, я твердо отвечаю — будет хуже.

То была святая правда: когда все складывалось замечательно, и окружающие уже теряли уверенность в том, что дела пойдут наперекосяк, Кехертус терпеливо ожидал наступления черного дня и готовился к нему со всем тщанием. В ожидании войны, мора и голода он копил, сберегал, прятал, а также укреплял и без того могучее здоровье, справедливо полагая, что во время очередной катастрофы все эти меры окажутся нелишними. Опасения Зелга проливали бальзам на его предусмотрительную душу.

— Это вы волнуетесь, как неинформированное частное лицо, или пророчите как потомственный некромант и величайший чародей? — уточнил он.

— Кажется, пророчу.

— И я так думаю, — радостно согласился Кехертус. — У вас все волоски стоят дыбом, как у взволнованного паука, а мы попусту нервы не расходуем. Я знал там, в храме, что делаю правильный выбор — только с вами, милорд, приличный паук моего происхождения и воспитания может рассчитывать на такое количество захватывающих приключений. Ну, будем ожидать продолжения. Надеюсь, оно окажется не хуже, чем пролог. А пока — на боковую. Доброго утра, милорд.

— Доброго утра, — ответил Зелг, внимательно разглядывая сияющий розовым небосклон, по которому медленно всползала на свое рабочее место изумительно круглая золотая рупеза солнца в окружении серебристых пульцигрошей облаков.

* * *

Похоже, все смутные фигуры только и дожидались нынешней ночи

П. Г. Вудхаус

Рыцари в темных с грозовым отливом доспехах стояли в конце коридора тесной молчаливой группой. Они стояли плечом к плечу, каждый чуть впереди товарища, наслаиваясь как драконья чешуя, и Зелг подумал, что это, вероятно, уже привычка, въевшаяся в плоть и кости, и это она заставляет их стоять в коридоре мирного замка, будто в теснине перед лицом вражеского строя.

Зелг не испугался ночных посетителей. Человек, под кроватью которого по ночам ползают кряхтящая седобородая мумия и недовольное привидение в поисках сбежавших тараканов-зомби, понемногу перестает бояться всего на свете.

Он подошел ближе и увидел, что призраков гораздо больше, чем показалось на первый взгляд. Бесплотный отряд закрыл собою проход, ощетинившись мечами и копьями, выставив щиты с черным красноглазым волком. Они загородили коридор, будто это было узкое горное ущелье, будто чья-то жизнь зависела от того, как долго они сумеют тут продержаться. Он всматривался в суровые прекрасные лица давно умерших людей, разглядывал причудливые доспехи, которые носили века тому и совсем в другой стране, и не знал, что сказать. И потому произнес первое, что пришло в голову.

— Доброй ночи. Чем я могу вам помочь, господа?

Но они, казалось, не заметили его. Они смотрели поверх его головы куда-то вдаль, и он мог поклясться, что призрачные рыцари не видели стен, увешанных портретами его предков, резных колонн, мозаичных полов, доспехов в простенках — всего того, что ежедневно вытирают, чистят и моют кассарийские домовые. Зелг догадывался, куда и на что они смотрят.

Сейчас из-за поворота появится войско Морнея, первые воины врага вот-вот бросятся на них, пытаясь взломать монолитный строй, и это те самые последние секунды невыносимого ожидания, самые страшные секунды — он уже знал это, потому что испытал на собственной шкуре. Они, не отрываясь, всматриваются в темноту, боясь упустить момент, от которого зависит, кто выживет, а кто упадет мертвым. Они стараются не думать ни о чем, кроме одного — их товарищи должны уйти как можно дальше со своей бесценной ношей, добраться живыми и невредимыми до Шудахана, и поэтому их долг — сражаться. Не до конца, а до тех пор, пока не прикажут остановиться. И это значит, что даже смерть не станет причиной, по которой они имеют право покинуть поле битвы. Они будут стоять так, пока им не скажут, что они свободны, и вольны идти.