Марат - Альберт Манфред

И вот Марат — загадочный, таинственный, незримый доктор Жан Поль Марат, владевший непостижимой магией слов, обладавший необъяснимою могущественной властью над людьми, должен появиться на трибуне Конвента. Все уже убедились в разительной силе его газетных статей, но, может быть, это не только замечательный публицист, лучший журналист восемнадцатого века? Может быть, Марат еще и великий оратор? А что, если сила и престиж Друга народа еще больше увеличатся, когда он взойдет на трибуну?

Вот почему жирондисты хотели воспрепятствовать появлению Марата на трибуне Национального Конвента. Но Марат спокойно взошел на трибуну и добился, чтобы в наступившей настороженной тишине зала были выслушаны его простые слова.

«У меня в этом собрании много личных врагов, — повторил снова Марат уже с трибуны Конвента. — Я призываю их устыдиться: не криком, не угрозами, не оскорблениями доказывают обвиняемому его виновность; не тем, что будут выражать негодование, докажут защитнику народа, что он преступник. Я благодарю того, кто исподтишка попытался запугать этим призраком робких, внести раздор между честными гражданами, вызвать недоверие к парижской делегации. Я благодарю своих преследователей за то, что они дали мне случай открыть вам всю мою душу».

Это сдержанное возражение, исполненное достоинства, заставило замолчать аудиторию. Марат продолжал свою речь в полной тишине, наступившей в огромном зале, он продолжал говорить в той же простой, ясной и благородной манере. Он решительно отвел все обвинения, возводимые против Робеспьера и Дантона по вопросу о триумвирате. Его коллеги не могут быть ответственны за то, к чему они не причастны. За требование триумвирата ответствен только он один, Марат. Он был единственным писателем во Франции, который поставил вопрос о триумвирате и который действительно считал необходимым введение на короткий срок диктатуры. И простыми словами, сохраняя все то же невозмутимое спокойствие, Марат объяснил, отчего и почему, движимый какими убеждениями он считал необходимым установить во Франции диктатуру.

«Если это мнение заслуживает порицания, я один в нем виноват; если оно является преступным, то я призываю отмщение нации только на свою голову…

Я изложил свои взгляды публично для их рассмотрения; если они опасны, пусть мои враги их опровергнут, не предавая меня анафеме, а опровергая их серьезными доводами. Они должны уничтожать их тлетворное влияние возражениями, а не заносить над моей головой меч тирании».

Эти спокойно и так просто высказанные мысли произвели большое впечатление.

Но жирондисты не могли примириться с успехом Марата. Они вновь выступили с яростными нападками против него. Один из второстепенных прислужников клики Бриссо зачитал статью Марата против Петиона, придавая ей извращенное толкование. Ряд жирондистов потребовал отмены депутатской неприкосновенности, ареста Марата и препровождения его в тюрьму. В тот момент, когда уже собирались приступить к голосованию обвинительного декрета против Марата, подвергавшего его тюремному заключению, Марат снова добился права быть выслушанным. Он поднялся на трибуну, все тем же спокойным голосом сообщил, что споры и дискуссии здесь неуместны, потому что инкриминируемая статья действительно принадлежит ему, он ее написал в свое время, дней десять тому назад, и тогда, когда он ее писал, считал высказанное в ней правильным. Но с тех пор обстоятельства изменились, продолжал Марат, в новых условиях, после избрания Конвента, на который он возлагает такие большие надежды, он изменил свою политическую линию, что нашло свое отражение в статье «Новый путь автора», напечатанной в его новой «Газете Французской республики». Один из депутатов Конвента тут же зачитал эту статью вслух.

После того как чтение статьи было закончено, Марат вынул пистолет из-за пояса и, приставив его к своему лбу, заявил: «Считаю долгом заявить, что если обвинительный декрет будет принят, то я тут же пущу себе пулю в лоб здесь, у подножия трибуны. Таковы плоды трех лет тюрьмы и мучений, перенесенных для спасения отечества! Таковы плоды моих бессонных ночей, моей работы, нужды, страданий, опасностей, которых я избежал! Прекрасно! Я остаюсь среди вас и безбоязненно встречу вашу ярость…» И эти так искренне, с такой уверенностью сказанные слова произвели магическое действие. Без прений декрет против Марата был отброшен.

Но день 25 сентября не прошел бесследно. Он означал, что вновь вспыхнула борьба между Горой и Жирондой. Жиронда первой возобновила войну. Она рассчитывала получить головы Робеспьера и Марата, просчиталась и была отброшена; победа осталась за Маратом и Горой, но борьба теперь вновь разгорелась со всей силой.

Марат сумел правильно оценить значение 25 сентября. Он понял всю глубину ненависти к нему Жиронды, он разгадал черные, преступные замыслы вождей партии. «государственных: людей». Бриссо, Пьер Бриссо, его давний друг и почитатель, прячущийся всегда в тени, незримым движением руки выпускающий на сцену Верньо, Барбару, Буало, он не удовольствуется меньшим, чем голова Жана Поля Марата.

Друг народа поведал читателям, как в тот же день, или, вернее, в тот же вечер, когда Марат возвращался из Конвента, двое злодеев — двое убийц, выйдя вслед за ним из зала, продолжали преследовать его до площади Карусели, Другу народа пришлось обратиться за помощью к отряду федератов, по счастью встретившемуся на его пути.

Марат не сомневался в истинном значении памятного дня 25 сентября.

Он писал в своей газете:

«Я приглашаю читателя задуматься над злодейством клики Гаде — Бриссо… Друзья отечества будут знать, что 25 сентября эта клика устроила заговор, чтобы уничтожить меня мечом тирании или кинжалом разбойников. Если я паду под ударами убийц, в руках друзей общества будет нить. Она приведет их к источнику».

Эти слова Марата были пророческими.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

НА ВЕРШИНЕ ГОРЫ

20 ноября в Тюильрийском дворце случайно был открыт потайной железный шкаф короля. В шкафу была найдена секретная переписка, в том числе письма Мирабо, Лафайета и других бывших видных деятелей революции к Людовику XVI. Разоблачения, вызванные документами, найденными в потайном шкафу короля, возбудили глубокое негодование народа. Оскорбленные в своих чувствах, люди разбивали бюсты Мирабо. Конвент предложил завесить портрет Мирабо, висевший до сих пор в зале заседаний.

Престиж Марата поднялся еще выше. И этот возросший авторитет он бросает теперь на чашу весов в момент ожесточенных споров между Горой и Жирондой, возникших в связи с вопросом в судьбе короля.