Китайская мысль: от Конфуция до повара Дина - Рул Стеркс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Неоконфуцианцы задавались целью раскрыть непреходящее, «подлинное» значение древних текстов. Они вывели конфуцианский идеал саморазвития на новый, почти религиозный уровень. Добиваясь нравственного совершенства, обучающийся должен был посвящать себя неустанному раскрытию основополагающих и направляющих принципов, которые лежат в основе всего сущего. При этом истинные ключи к сокровищнице познания следовало искать не столько в наблюдениях за природой (хотя персональные занятия ими не исключались), сколько в словах мудрецов, то есть в древних книгах. Согласно неоконфуцианцам, лишь посвятив изучению канона всю жизнь, можно приблизиться к подлинному пониманию вещей. Такая установка заставляла многих стремящихся к знаниям объединяться под крышами школ и академий, которые, опираясь на опыт наиболее видных буддийских храмов, превращались в крупные учебные центры. Там адепты вели научные диспуты и писали комментарии о подлинном значении классических текстов. Молодежи ставили в пример образ чиновника-ученого, который, неукоснительно исполняя свои административные обязанности, находит также время для созерцательной деятельности, занимаясь поэзией, каллиграфией, искусством и литературой. При этом неоконфуцианская элита показательным образом отвернулась от человеческого тела, демонстрируя презрение к физическим навыкам и умениям, которые считались уделом низших сословий и напоминали о варварской и милитаристской культуре прошлого.
С точки зрения Чжу Си, в каждом человеке скрывался потенциальный мудрец или безупречный праведник, и поэтому в основу его философии были положены неустанная учеба, нравственная дисциплина и саморазвитие. Базовой целью считалось выявление основополагающего принципа во всех вещах, позволяющее понимать мир и эффективно действовать в нем. Вместе с тем поощряемое неоконфуцианцами стремление культивировать индивидуальную мораль за счет практических навыков критиковалось даже во времена самого Чжу Си. Какую пользу подобный подход способен принести государству и народу? Если истину и знания можно извлечь из древних книг, то зачем вообще выглядывать из окна кабинета? Поможет ли зубрежка текстов Конфуция построить мост, запрудить реку или справиться с нашествием саранчи? Ведь нет никакого смысла укомплектовывать штаты налогового управления специалистами по Шекспиру, если те не умеют считать. Пренебрежительное отношение к практике стало главным основанием нападок на конфуцианскую идеологию в последующие века, в том числе и на рубеже XIX и XX столетий, когда призывы модернизировать Китай и отринуть архаичные имперские порядки зазвучали особенно громко.
В 1911 г., после крушения империи, Китай вступил в вековую полосу социально-политических потрясений, подталкиваемых разнообразными моделями национализма и обновленчества. И националисты (Гоминьдан), и коммунисты однозначно винили традиционную китайскую культуру в вялой реакции страны на сто лет унижений со стороны Запада. Конфуцианство было объявлено схоластической забавой — идеологией, которая довела Китай до закоснелости, неспособности реагировать на вызовы времени и (вынужденной) глобализации после «опиумных войн» середины XIX в. Некоторые реформаторы, действовавшие в последние годы династии Цин, например Чжан Чжидун (1837–1909), отстаивали консервативный взгляд на процесс модернизации. «Китайское [обучение] — основное, западное — прикладное», — говорил этот чиновник. Писатель Лу Синь (1881–1936), самый известный литератор Китая того времени, выступил против феодального традиционализма, «пожиравшего китайское общество», в знаменитом рассказе «Записки сумасшедшего», который был опубликован в 1918 г. Студенты, рабочие, писатели и интеллектуалы, инициировавшие годом позже движение «Четвертого мая», заявляли, что именно конфуцианство несет ответственность за отставание от Запада и Японии. По их словам, страна нуждалась в «новой культуре», в которой не будет места для «конфуцианской лавки древностей», а пьедестал низвергнутого Конфуция займут Наука и Демократия. Парализовавшее Китай рабское преклонение перед традициями прошлого уступало амбициозным заботам о будущем. То, что еще осталось от изучения древней философии, полностью поглотили университетские аудитории. В 1930-х гг. Чан Кайши (1887–1975) и его Националистическая партия развернули «движение за новую жизнь», призванное возродить добродетели конфуцианской морали ради борьбы с коррупцией, оздоровления народной жизни и укрепления нации. Но эта инициатива не нашла отклика в массах, и движение вскоре угасло.
Когда в 1967 г. Мао развернул «великую пролетарскую культурную революцию», учение Конфуция и конфуцианская традиция были отнесены к числу «четырех пережитков», куда входили «старые обычаи», «старая культура», «старые привычки», «старые идеи». После смерти Мао в 1976 г. это разрушительное движение, преподносимое как классовый конфликт, уступило более прагматичным устремлениям, вылившимся в экономические и политические реформы Дэн Сяопина (1904–1997). В 1980–1990-х гг. в Гонконге, Южной Корее, Сингапуре и на Тайване (так называемых «азиатских тиграх») оформился дискурс азиатских ценностей, в котором конфуцианство изображалось в качестве подспорья для экономической модернизации и политического успокоения. Но континентальный Китай, которому только предстояло догнать соседей в плане экономического роста, остался не затронутым этими веяниями. Тем не менее на протяжении XX в. целая когорта крупных мыслителей — среди них были, в частности, Сюн Шили (1885–1968), Лян Шумин (1893–1988), Моу Цзунсань (1909–1995) и Тан Цзюньи (1909–1978) — упорно отстаивала, зачастую в диалоге с буддийской и западной философией, ключевое значение конфуцианской этики для китайской культуры. Эти интеллектуалы стали известны как поборники (современного) неоконфуцианства.
С началом XXI столетия словарь, используемый руководством Китайской Народной Республики, заметно преобразился. Публично озвучиваемые лозунги вроде «гармоничного общества», обсуждаемого в главе 3, а также выборочное цитирование «Лунь юй» и других философских трактатов в официальных речах, комментариях и передовицах свидетельствуют о более благосклонном восприятии Учителя в дискурсе нынешнего Китая. В академических кругах некоторые философы и политологи, благосклонно толкуя конфуцианство, видят в нем способ преодоления социальных проблем динамично модернизирующегося общества. И пекинские власти, и их оппоненты трактуют фигуру Конфуция как символ универсальных ценностей и как бренд, который можно экспортировать за пределы Китая. С 2004 г. важнейшим инструментом официальной культурной дипломатии КНР стала всемирная сеть названных в честь Учителя Институтов Конфуция.
В движении, которое все более ощутимо начинает обретать черты «конфуцианского возрождения», участвуют представители разных сфер жизни и выходцы из различных социальных слоев. Разумеется, здесь присутствует и насаждаемая сверху политическая риторика, но тем не менее Конфуций проложил себе путь и в народную среду. Уроки, в ходе которых разбирается и обсуждается конфуцианский канон, проводятся не только в государственных школах, но также и в частных учебных заведениях, храмах, корпорациях. Детей из набирающего силу среднего класса активисты учат читать, запоминать и декламировать классические тексты. «Уроки национальной культуры» проводятся в партийных организациях, а топ-менеджеры компаний и фирм предлагают своим сотрудникам — за существенную плату — курсы по изучению древних текстов. Конфуций хорош для бизнеса и в некоторых других отношениях.
