Мое чужое лицо - Ника Муратова

«Она противоречит сама себе!» — с некоторым раздражением подумал Симонов. «То она борется за любовь, то — нет.» Но в одном он точно с ней не согласен.

«Вы не правы. Не всякая любовь — это шипы. И не всякая жизнь обязательно должна быть наполнена страданиями. Вы призываете научиться жить страдая, а я считаю, что надо научится получать от жизни радость. Может, поэтому, ваша жизнь полна боли, а моя — нет?»

Он понимал, что ответ его прозвучал крайне неубедительно и фальшиво. Она тоже это сразу уловила и не преминула отметить.

«В вашей жизни нет боли? Помилуйте! Все так вот мирно и спокойно? И нет неразрешенных проблем, вопросов, оставленных без ответа, а потому задвинутых на самые дальние полки, страдания по тому, что так желанно, но недоступно, потому что непонятно? Ничего этого нет? Тогда мне вас искренне жаль — вы мертвый человек.»

«Может быть, я и мертв в вашем понимании. Только неясно, почему вы думаете, что страдать так уж необходимо? Да вы просто стремитесь к страданиям.. И получаете их. Своего рода мазохизм.»

«Интересный подход. Я передам это той своей части, которая садистки выедает мои слабые зеленые ростки надежды. Думаете, мне это нравится? Даже не знаю. Я так привыкла к этой боли, что уже не знаю, каково это — жить без неё. Возможно, это на самом деле прекрасно. Но у всего есть этапы. И вам, живущем в мире сухих полевых цветов, не избежать шипов и боли, если вы вздумаете когда либо добраться до настоящей розы.»

Симонову пришлось перелопатить немало в себе, чтобы убедится, что его следующие слова не будут пустыми. Но все же, как бы не самонадеянно это звучало, он верил в то, что пишет.

«Я думаю, я уже близок. Но не думаю, что придется сильно ободраться. Вы испытываете боль потому, что изначально на неё настроены. В розе вы видите в первую очередь шипы, а я — розу. Возможно, я и не замечу этих шипов. Все зависит от настроя и взгляда на жизнь.»

«Полагаю, что вы просто вводите себя в очередное заблуждение. Но все же заинтересована вашей теорией. Давайте договоримся — через месяц написать друг другу о том, на каком этапе мы находимся и что ощущаем. Согласны?»

«Хорошо. Через месяц, пятого октября. Удачи.»

Глава 22

— Вот эту картину я хочу взять для приемной нашего центра.

Работа по созданию центра шла достаточно быстро, штат был практически набран, директором стал друг Булевского, всегда отличающийся большими способностями к административным делам, нежели к практической медицине. Здание, оборудование, материалы — все находилось на финишной прямой и Альбине захотелось приобрести для приемной какую-нибудь особенную картину, отражающую суть их работы.

Обойдя несколько раз всю галерею, она остановилась перед полотном известного художника Дениса Лессерова «Она». На холсте довольно внушительных размеров была изображена женщина, сидящая спиной, в пол-оборота, так что её профиль, частично скрытый тенью, был виден не весь. На ней была самая ординарная одежда и просто собранные в пучок волосы, но в осанке, в посадке головы, во всем чувствовалось такое достоинство и уверенность, что, казалось, женщина излучает невиданную внутреннюю силу, придающую ей невероятное очарование. Это было именно то, что она искала. Внутренняя сила.

— С кем я могу обговорить цену? — Альбина обернулась к менеджеру зала Наталье, ожидавшей её решения поодаль. Та полистала каталог и покачала головой.

— Дело в том, что как раз эта картина выставлена без цены.

— Как это? Она не продается?

— Не совсем так. Она продается, но владелец настоял на личной встрече с покупателем для обсуждения цены.

— Странно. И часто вы это практикуете?

— Нет. Но вдова Лессерова, Вера Франковна, владеющая всеми его картинами, личность неординарная и поэтому мы не удивляемся её требованиям. — улыбнулась Наталья. — Если хотите, я дам вам её координаты и договорюсь о встрече.

— Да, пожалуй, — Альбина еще раз задумчиво посмотрела на полотно. Эта женщина определенно завораживала её воображение. — Я бы хотела встретится с этой Верой Франковной. А чем же она так неординарна, если не секрет?

— О, Вера Франковна личность очень известная в артистических кругах! — в голосе менеджера зазвучали нотки глубокого уважения к Лессеровой. — Пройдемте в мой кабинет и по дороге я вам расскажу о ней. Её заслуги можно перечислять бесконечно — модель и муза для своего мужа, писатель, поэт, организатор клуба художников, превратив для этого свой дом в центр для всех любителей живописи. Лессерова — удивительнейший человек, тонкий, её обожают все, кто её знают.

— Я уже начинаю трепетать! — улыбнулась Альбина. — А она меня примет?

— Примет. Сейчас я позвоню ей. Когда у вас будет время с ней встретится?

Дормич пожала плечами.

— Да, хоть сейчас. Чем быстрее, тем лучше.

Через пять минут Наталья рисовала Альбине, как доехать до дома Лессеровой.

— Это немного далековато, но стоит того! Её дом сам по себе, как музей, вы получите колоссальное удовольствие от визита. Только, я вас должна предупредить заранее, Вера Франковна незрячая.

— Как? — Альбина чуть не подпрыгнула на месте. — Вы же говорили, что она…

— Да, да, все, что я говорила, так и есть. Но при этом она уже полвека, как ничего не видит. Вернее, я бы сказала, она видит лучше, чем любой из нас, за исключением того, что мир, который видит она, составлен из звуков, запахов, прикосновений, интуиции и богатого воображения. Сама она называет это видением изнутри.

— Вы с ней так близко знакомы? — уважительно спросила Альбина, видя, с каким благоговением Наталья рассказывает о Лессеровой.

— И да и нет. Она всех подпускает к себе очень близко, так что любой может при желании почувствовать себя её другом даже после одной встречи. Вот увидите, вам понравится с ней общаться!

— Охотно верю! Надеюсь, и о цене мы так же легко договоримся!

Дом Веры Франковны находился на окраине города, в дачном поселке. Окруженный чудесным цветником, весь белый и какой-то ажурный домик выглядел очень приветливо и светло. Альбина позвонила, ожидая, что дверь откроет прислуга. Но, к её удивлению, отворила ей сама хозяйка, которую она моментально узнала — на заинтересовавшей её картине без сомнения была изображена сама Вера Франковна.

— Здравствуйте, я Катя Лаврентьева, по поводу картины из галереи, вам Наталья звонила.

— Знаю, знаю, по какому вы поводу, — улыбнулась Лессерова. Одетая в простое ситцевое платье, расшитое на китайский манер розовыми бабочками, с собранными в аккуратный пучок седыми волосами, эта старушка с темными очками так и светилась гостеприимством. — Проходите.