Гламорама - Брет Эллис

— Потому что у тебя его просто нет, — шепчет она мне в ответ, наклоняясь еще ближе. — Но послушай, я вовсе не считаю, что это большой недостаток для секса.

Глядя Джейми прямо в глаза, я понимаю, что она возбуждена гораздо больше, чем мне показалось на первый взгляд, но поскольку теперь я не в настроении, я отстраняюсь от нее, изображая крутого, и, рассматривая толпу, продолжаю накачиваться пуншем. Она замолкает, что-то обдумывает и, выпрямившись, тоже начинает налегать на пунш, позволив мне оставить ту руку, которая не держит бокал с пуншем, у нее на бедре.

— Ходят слухи, зайка, что ты сбежала из Штатов, — говорю я. — В чем причина?

— Слухи? — переспрашивает она и избавляется от моей руки, закинув ногу на ногу. — Кто тебе это сказал? — Пауза. — Обо мне ходят какие-то слухи?

— Послушай, зайка, ведь ты же у нас звезда, — пожимаю я плечами. — О тебе пишут.

— Ты даже не знал, что я живу в Нью-Йорке, Виктор, — говорит она, нахмурившись. — Господи, о чем ты таком говоришь? Кто обо мне пишет?

— Так значит… ты не сбежала из Штатов?. — осторожно интересуюсь я. — То есть ты, типа, здесь не скрываешься?

— Сбежала из Штатов? Скрываюсь здесь? — удивляется она. — Блин, Виктор, тебе необходимо срочно привести твои гребаные мозги в порядок. Скажи, неужели я похожа на человека, который от кого-то скрывается?

— Э-э-э, зайка, много что говорят…

— Я приехала сюда сниматься в дерьмовом научно-фантастическом фильме, — говорит Джейми. — С кем ты разговаривал? Кто сказал тебе всю эту чушь?

— Зайка, я же тебе сказал — много что говорят, — пожимаю я плечами. — Я слышал кое-что насчет проблем с бойфрендом. Я очень хорошо информирован, понимаешь.

Она молча смотрит на меня, а затем, когда проходит приличествующее случаю количество времени, бормочет:

— Боже мой!

— Так значит, когда обратно? — спрашиваю я.

— Куда обратно? — отвечает вопросом на вопрос она. — Туда же, куда и ты? Сомневаюсь.

— Обратно в Штаты, зайка…

— В Штаты? Где ты вообще подцепил это дурацкое словечко — Штаты?

— Но это же Штаты, зайка, — недоумеваю я. — Поехали вместе?

Долгая пауза, после которой:

— А почему тебя вообще заботит, поеду я туда или нет?

— Да нет, зайка, нет, — говорю я, снова придвигаясь к Джейми поближе. — Я просто хотел знать, когда ты уезжаешь, если уезжаешь, и не нужно ли тебя, э-э-э, подбросить?

— Не знаю, Виктор, — говорит она, но не отодвигается. — Я вообще не знаю, что я делаю. Я даже не знаю, что я делаю на этой вечеринке вместе с тобой.

— Ну, в это-то я совсем не верю, — говорю я. — Брось, зайка.

— А почему?

— Из-за того, каким тоном ты это говоришь, — пожимаю я плечами, не сводя с нее пристального взгляда.

Она изучает меня тоже, затем ее передергивает:

— У меня возникло ужасное подозрение, что не пройдет и трех лет, как я увижу тебя на каком-нибудь ночном ток-шоу в розовом смокинге.

— Послушай, — сообщаю я хриплым шепотом, — такие, как я, не тонут.

Это реплика, после которой должен последовать поцелуй.

— Зайка, спеши туда, где сладость и покой.

Перебивка светом, затемнение, гремит припев из песни U2 «Staring At The Sun», она слегка наклоняет головку, подставляя мне губы, вокруг нас начинает сыпаться конфетти, и Ракел Уэлч в «Миллионе лет до нашей эры» внезапно начинает бегать туда-сюда, спроектированная на стену над нашими головами, и когда наши губы соприкасаются, я чувствую в ее поцелуе такую настойчивость, что я вынужден на это как-то ответить, но тут Тара Пальмер-Томкинсон и дизайнер головных уборов Филипп Триси останавливаются рядом, и мы с Джейми вынуждены принять непринужденный вид, как будто мы просто болтаем, и Джейми спрашивает Тару, где ближайший туалет, и когда девушки вместе удаляются, Джейми подмигивает мне на прощание, и тут на меня накатывают не только воспоминания о Кэмдене, но и твердая уверенность в том, что я пересплю с ней и заработаю 300.000 долларов. Заметка на память: будет ли после этого смысл продолжать работать моделью? Новая идея: вспомнить всех девушек, с которыми я встречался и которых кто-нибудь может разыскивать. Я начинаю мысленно составлять список, гадая, заинтересует ли хотя бы чуть-чуть Палакона подобная инициатива с моей стороны.

Затем я взираю на группу молодых японцев, которые, склонившись над маленьким телевизором, курят сигары и пьют бурбон, просматривая «Друзей» в записи, но тут один из них замечает меня и не может оторвать от меня взгляда; польщенный, я решаю сделать вид, что не замечаю этого, и, поскольку я не вполне уверен в том, что Джейми прихватила пузырек с кокаином с собой, я начинаю рыться в замшевой сумке-торбе Mark Cross, с которой она ходит в этой сцене, и в этот момент песня «1979» в исполнении Smashing Pumpkins начинает оглушительно играть и отовсюду слышатся протестующие выкрики, пока ее не выключают и не заменяют тихим мелодичным трип-хопом.

Внутри замшевой сумки, в которую Джейми могла положить пузырек, я нахожу: бумажник из змеиной кожи от Гуччи, миниатюрную ручку с вечным пером Mont Blanc, записную книжку Asprey, солнцезащитные очки Calvin Klein, мобильный телефон Nokia 9000, блеск для губ Nars и портативный цифровой диктофон Sony ICD-50, на который я взираю в недоумении, пока ассистент мне некричит, что я должен нажать на кнопку Play, и, нажав на нее, я слышу мой голос, перекатывающийся, словно в бочке, в пустынном зале ресторана «Le Caprice».

— Э-э-э, гм-м, я не знаю…

— Да не пугайся ты так. Я же не сказала «давай трахаться». Я просто сказала, почему бы нам снова… не стать друзьями.

— Зайка, меня уже больше ничто не пугает.

— Вот и отлично… Это просто замечательно, Виктор.

Прямо над моей головой раздается голос. Некто в смокинге Gucci, перевесившись через перила, весьма хорош собой и приблизительно моего возраста, какой-то парень, который, возможно, Бентли Харрольдс, а возможно и нет, но совершенно определенно — модель, пьяный в хлам, держит в наклоненной под опасным углом руке, вихляющейся на вышедших из повиновения суставах, стакан, до краев наполненный прозрачной жидкостью:

— Ну и цирк! — восклицает он. — Ну и показуха![111]

Я поспешно выключаю диктофон, швыряю его обратно в сумку Джейми, затем смотрю на Бентли, посылая ему обворожительную улыбку, от которой у того чуть не выскакивают глаза из орбит, а затем он отвечает мне встречным взглядом, и кровь приливает к его лицу, так что оно становится пунцовым, и, не меняя своей позы, он бормочет:

— Видно с первого взгляда, что ты здесь залетная птичка.

— А тебя зовут Бентли Харрольдс, — говорю я, а затем, показывая пальцем на стакан, спрашиваю: — Послушай, приятель, а что ты пьешь?

— Э-э-э… — Бентли смотрит на свою руку, а затем вновь на меня, сведя глаза к переносице от напряжения. — Я балуюсь охлажденным «баккарди».

А затем, по-прежнему глядя на меня сверху, он говорит:

— В фас ты выглядишь просто шикарно.

— Мне это говорили, — отвечаю я и сразу же интересуюсь: — Насколько шикарно?

Бентли спускается по лестнице, подходит ко мне и становится рядом, покачиваясь из стороны в сторону.

— Ты выглядишь как Бред Питт, — говорит он, — который только что завалил большого… мохнатого… медведя. — Пауза. — И это меня возбуждает.

— Дай мне хотя бы минуту, чтобы переварить это заявление.

— Кстати, зачем ты шарился в сумочке у Джейми Филдс? — спрашивает Бентли, пытаясь подсесть ко мне, но, поскольку я раскинулся по всему диванчику, это практически невозможно. Он сдается, вздыхает и пытается сосредоточиться.

— Гм-м, мне чудится, что тебе будет совсем неинтересно выслушивать мои россказни о том, как я сегодня до потери пульса качал мышцы в тренажерном зале «Four Seasons», верно?

Следует длинная пауза, во время которой Бентли обдумывает мой вопрос.

— Я могу, — с трудом выдавливает он, — упасть в обморок.

— Ты не первый.

Японец, который уставился на меня, продолжает накачиваться бурбоном и все не сводит с меня взгляда, затем он пихает под ребра другого японца, но тот отмахивается от него и продолжает смотреть «Друзей», лакомясь шоколадным печеньем из коробки с надписью «Haagen-Dazs». С тяжелым вздохом Бентли втискивается на диванчик рядом со мной и — с трудом сосредоточив взгляд на моих руках, ногах и туловище — наконец признается:

— Ты меня с ума сведешь, Виктор.

— А, я сразу догадался, что ты меня узнал.

— Ну, тебя не узнать трудно, — вдруг начинает гоготать Бентли.

— Итак, это действительно я.

Бентли замолкает, обдумывая что-то:

— Виктор, могу я тебя спросить кое о чем?

— Колись.

Бентли медленно покачивает головой из стороны в сторону и тихим голосом предостерегает:

— Не говори никогда так при мне, а то я могу сорваться.

— Я хотел сказать: «Валяй!»