Портреты святых. тома 1-6 - Антонио Сикари

Толпа хотела бы великих откровений и знамений, которые потом можно было бы с любопытством обсуждать во всех подробностях, но видела лишь скудные знамения, которые нужно было истолковать, видела тягостные, смиренные поступки, смысл которых раскрылся, когда Пресвятая Дева открыла наконец свое непорочное имя.

В первых числах марта видение доверило Бернадетте самое трудное поручение: "Иди к священникам и скажи им, чтобы они пришли сюда с процессией и чтобы они построили здесь часовню".

Бернадетта должна была сказать об этом угрюмому дону Пейрамалю, вызвав святой гнев этого человека, который становился особенно непреклонен тогда, когда его доброе сердце подсказывало ему уступить, тем более что, будучи приходским священником, он слушал в исповедальне об обращениях, которые начали происходить в гроте. Маленькая Бернадетта, дрожа от страха, отправилась к нему. Она готова была отвечать на вопросы, но могла сказать столь немногое! "

— Это ты говоришь, что видишь Пресвятую Деву?

— Я не говорю, что это Пресвятая Дева".

Бернадетта в который раз повторила: "Я видела что-то, похожее на даму!". Что-то! Священник против воли сказал жесткие слова: "Такие люди, как ты, смущающие приход, — это несчастье!". Бернадетта стала "маленькой, как пшенное зерно", однако по-прежнему стремилась исполнить свою миссию и настойчиво от имени Владычицы требовала процессии.

Потом она спаслась бегством. Но, переведя дух, вспомнила о том, что забыла вторую часть поручения: потребовать строительства часовни.

Она возвратилась вечером, когда все священники собрались вместе, и смиренно сказала, что Владычица хочет часовню, впервые добавляя нечто от себя: "часовню… хотя бы маленькую-маленькую!".

Пейрамаль продиктовал свои условия: "Владычица должна дать знамение: пусть по ее приказу расцветет куст шиповника, растущий в гроте, и пусть она скажет свое имя".

Девочка ушла радостно, с легким сердцем, исполнив данное ей поручение. И наконец наступил последний из пятнадцати дней, о которых говорила Пресвятая Дева: все ждали великого откровения и великого чуда. Но не произошло ровным счетом ничего.

Дева Мария не отвечала абсолютно ничего на требования приходского священника, переданные ей Бернадеттой в присутствии более десяти тысяч человек и под пристальным наблюдением комиссара Жакоме.

Мистическая встреча без слов в гроте длилась три четверти часа.

Потом Бернадетта, выйдя из грота, рассказала священнику: "Я спросила ее имя, но она улыбнулась.

Я попросила ее, чтобы она приказала кусту шиповника расцвести, но она снова улыбнулась.

Однако она по-прежнему хочет, чтобы построили часовню".

Пейрамаль ей в ответ:

"— У тебя есть деньги?

— Нет.

— У меня их тоже нет. Скажи Владычице, чтобы она дала тебе что-нибудь".

В этой горестной шутке — глубокое разочарование.

Газеты соревновались друг с другом в ядовитых комментариях (они писали: "Чудо — это удивительное легковерие этой толпы!", и советовали упрятать в больницу эту "мнимую пятнадцатилетнюю святую"!).

Настало 25 марта — праздник Благовещения. Бернадетта проснулась еще до зари и почувствовала неодолимое желание отправиться в грот.

Видение ждало ее там; Бернадетта смиренно попросила: "Госпожа моя, прошу вас, сделайте милость, скажите, как ваше имя…".

"Нечто в белом" улыбнулось. Бернадетта настойчиво повторила свой вопрос четырежды.

На четвертый раз видение уже не улыбалось. Владычица разжала руки и опустила их к земле, возвела глаза к небу и сказала на диалекте: "Que soy era Immaculada Concepcion": Я — Непорочное Зачатие.

Бернадетта быстро встала и со всех ног побежала к дому священника: едва увидев священника, она повторила то, что сделала и сказала Владычица.

Священник, охваченный смущением, сказал в ответ:

"— У твоей дамы не может быть такого имени. Ты знаешь, что оно значит?

— Нет, — сказала Бернадетта.

— Как же ты его повторяешь, если не поняла? — Я все время твердила его по дороге".

"Я — Непорочное Зачатие!".

Четыре года тому назад Пий IX провозгласил догмат о Непорочном Зачатии Девы Марии, но это Истина, это факт — это не имя. Если бы она сказала:

"Я — Дева Мария!" или "Я — Дева, непорочно зачатая!".

Но эта формулировка очень странная. Настолько странная, что невежественная девочка не могла ее придумать.

Однако яркий свет освещает ум и сердце: когда мы, люди, хотим сказать, что что-то кажется нам единственным в мире, именно так мы и делаем — берем абстрактный термин и применяем его к отдельному человеку.

Ты — моя любовь! Ты — мое счастье! Ты — сама доброта! И мы называем Папу "Ваша святость", а кардиналов — "Ваше преосвященство".

Мария сказала, что она настолько чиста, что она — сама чистота; ее приход в мир был столь непорочен, что она — само непорочное зачатие.

Два последних явления окрашены предчувствием разлуки: 7 апреля, во вторник на Святой, Дева Мария еще раз попросила построить ей маленькую церковь, а 16 июля произошло последнее безмолвное явление — грот был обнесен частоколом и находился под охраной: ясновидящая не могла даже подойти к нему, но все произошло как обычно, как будто препятствий, воздвигнутых людьми, и не существовало.

С тех пор началась история Лурда как крупнейшего в мире центра паломничества и чудес, тогда как история Бернадетты пошла по другому пути, который уже никогда не приведет ее в грот.

Прежде чем перейти к рассказу об этом втором этапе жизни Бернадетты, мы должны вернуться к тому, что с ней случилось во время самых первых явлений: уже в самом начале Дева Мария сказала ей нечто, касавшееся ее лично: "Я обещаю тебе сделать тебя счастливой не в этом мире, но в будущем".

В таких словах Небесная Матерь объяснила своей девочке евангельские блаженства.

Никогда, ни на миг Бернадетте не приходила в голову мысль, что она как ясновидящая заслужила какие-нибудь привилегии, награду или покровительство в этой жизни.

Наоборот, возвестив всему человечеству, что оно должно покаяться ради обращения грешников, Бернадетта знала, что приносит себя в жертву искупления.

Первое время после явлений было сумбурным. Отрочество и ранняя юность лурдской ясновидящей были заполнены встречами с паломниками, священниками, епископами, журналистами, фотографами, учеными, стремящимися открыть еще какую-нибудь "неизвестную подробность".

Когда уже в 1862 году явления были официально признаны Церковью, ее постарались укрыть в доме, где жили монахини того же прихода. Но этот дом не был для нее надежной защитой, и Бернадетте часто приходилось самой укрываться от нескромного любопытства слишком многих людей, часто даже от тех, кто хотел "устроить ее жизнь", обещая ей деньги и успех.

Главной ее заботой стало укрыться от чрезмерного любопытства и шумихи: лучшим выходом из положения ей казалась монашеская жизнь, но у нее не было для нее ни призвания, ни здоровья, ни особых