Моникины - Джеймс Купер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Защитники варианта № 3 пустили в ход совершенно новую систему логических рассуждений, по-видимому, пользовавшуюся особым успехом у тех членов палаты, которые принадлежали к более утонченной школе этики. Эти ораторы сводили все дело к чувству чести. Начали они с того, что ярко обрисовали картину совершенных в свое время насилий. Они говорили о разоренных семьях, об ограбленных моряках, о загубленных надеждах. Они представили подробные подсчеты, доказывавшие, что понесенный ущерб фактически в сорок раз превышает сумму долгового обязательства и что, по справедливости, Низкопрыгия должна была бы получить ровно в сорок раз больше. От этих любопытных подробностей они затем перешли к вопросу о чести. Атаковав флаг Низкопрыгии и нарушив ее права, Перепрыгия перевела все дело в область вопросов чести, и об этом нельзя забывать. Никто не сомневается в том, что платить долги — дело чести, но отнюдь не ясно, приносит ли какую-нибудь честь взыскание долгов. В данном случае затронута честь всей нации, и если членам палаты это священное чувство действительно не чуждо, пусть они докажут это, проголосовав за законопроект. В данном случае положение Низкопрыгии более выгодно. Перепрыгия же, выпросив льготы у кредитора, уже нанесла урон своей чести, а отказ платить по долговому обязательству наносит ей еще больший урон. И вот, если мы пошлем ей предлагаемые десять миллионов, а она проявит такую слабость, что согласится их принять, то даст нам право попрать себя ногами и никогда более не сможет смотреть нам прямо в лицо!
Вариант № 4 предложил член палаты, сделавший политическую экономию особым предметом своего изучения. Он изложил дело следующим образом. Согласно его вычислениям, зло было совершено ровно шестьдесят три года двадцать шесть дней и шестнадцать часов тому назад. И в течение всего этого времени спор с Перепрыгией, как туча, висит над головой и омрачает в остальном ясный политический пейзаж. Пора с этим покончить. Обусловленная сумма составляет ровно двадцать пять миллионов, и ее нужно погасить двадцатью пятью ежегодными платежами по одному миллиону. Он предлагает уменьшить вдвое число платежей, но скрупулезно сохранить сумму каждого, считая ее оговоренной раз и навсегда. Таким образом, долг уменьшится вдвое. Перед наступлением срока платежа он заключит новый договор и опять даст отсрочку, сократив число платежей до шести и назначив наиболее поздний срок из указанных в договоре, однако вновь не изменив сумму платежа, которая, он повторяет, должна оставаться священной и неприкосновенной. До истечения первых семи лет число выплат тем же путем можно будет свести к двум или даже к одной — по-прежнему не меняя суммы. И наконец, в надлежащий момент договор будет объявлен выполненным, поскольку число платежей сведется к нулю, — но с оговоркой, что сумму платежа Низкопрыгия никогда бы не приняла ниже миллиона. Таким образом, за двадцать пять лет страна покончит с этим неприятным делом, а национальный престиж и так, по всеобщим утверждениям, необыкновенно высокий, возрастет еще намного. Поскольку переговоры велись в духе компромисса, наша репутация как страны, всегда и во всем последовательной, требует, чтобы указанный дух компромисса продолжал руководить нашими действиями до тех пор, пока хоть один фартинг остается неуплаченным.
Эта идея была принята необычайно хорошо, и я полагаю, что она прошла бы значительным большинством голосов, если бы не выступление еще одного оратора, который изложил свое предложение с поразительной патетической силой.
Новый оратор возражал против всех четырех вариантов, утверждая, что любой из них неминуемо приведет нас к войне. Из современного положения вещей видно, что Перепрыгия, как нация, отличается высоким рыцарским духом. Если мы переведем на себя долговое обязательство и погасим его из своих фондов, это смертельно оскорбит ее гордость, и она объявит нам войну. Если мы сделаем то же, используя ее фонды, это будет оскорбительно для ее финансовой системы, и она объявит нам войну. Если мы решим предложить ей десять миллионов с тем, чтобы она больше не поднимала этого вопроса, мы оскорбим ее чувство собственного достоинства: дело будет выглядеть так, будто мы откупили у нее ее же права, и она объявит нам войну. Если мы примем систему периодических переговоров, это смертельно оскорбит ее чувство чести, так как получится, будто она не уважает своих прежних обязательств, и она объявит нам войну.
Таким образом, во всех четырех вариантах он видел войну. А он стоит за миролюбивый вариант, и ему кажется, что у него есть предложение, которое, при соблюдении всемерной деликатности и при полном уважении к щепетильности названной превосходной нации, поможет выбраться из создавшегося тупика без драки. Он сказал «без драки», потому что хочет напомнить почтенным членам палаты о пагубных последствиях войны. Он приглашает джентльменов вспомнить, что столкновение между двумя великими державами — дело серьезное. Другое дело, будь Перепрыгия маленькой страной. Тогда можно было бы померяться силами где-нибудь в уголке. Но все, что мы делаем по отношению к великим державам, непосредственно затрагивает нашу честь. Знают ли джентльмены, что такое война? Если нет, он охотно расскажет об этом.
Тут оратор нарисовал такую картину войны, что она заставила чувствительных моникинов содрогнуться. Он рассмотрел ее в четырех главных аспектах — с точки зрения ее воздействия на религиозную, финансовую и политическую сторону жизни страны, а также на жизнь ее граждан. Он описал войну, как проявление демонического состояния моникинского духа, в противоположность богобоязненности, милосердию, братской любви и всем другим добродетелям. О финансовых последствиях войны он говорил, ссылаясь на реестр налогов. Он заверил палату, что пуговицы, которые стоили шесть пенсов за гросс, поднимутся в цене до семи пенсов! Тут ему напомнили, что моникины давно не носят пуговиц. Это все равно, ответил он: их ведь по-прежнему покупают и продают, а торговля ими будет подорвана. Он наглядно описал ужасающие политические последствия войны, а когда заговорил о том, как изменит она жизнь граждан, в палате не осталось и пары сухих глаз. Капитан Пок всхлипывал так громко, что я опасался, как бы его не призвали к порядку.
— Взгляните на эту чистую душу, — восклицал оратор, — сокрушенную вихрем войны! Смотрите: вот она стоит над могильным холмом, под которым покоится герой отечества, ее супруг, всецело владевший ее сердцем. Тщетно осиротевшее дитя, цепляясь за нее, поднимает к ней заплаканные глаза и просит плюмаж, который так недавно пленял его младенческое воображение; тщетно нежный голосок спрашивает, скоро ли вернется отец, скоро ли он обрадует их своим присутствием…
Но я не в силах больше писать об этом. Рыдания прервали оратора, и он вернулся на свое место среди общего экстаза растроганности и умиления.
Я поспешил в другой конец зала, чтобы упросить бригадира, не медля ни минуты, познакомить меня с этим праведным моникином. Я готов был прижать его к своему сердцу и поклясться в вечной дружбе. Но бригадир сам был так взволнован, что сначала не мог даже выслушать меня. Наконец, утерев глаза по крайней мере раз сто, он остановил потоки слез и взглянул на меня с любезной улыбкой.
— Не правда ли, какой чудесный моникин? — спросил он.
— Именно чудесный! Он заставил всех нас устыдиться. Только чистейшая любовь к ближним может вдохновлять подобное существо.
— Да, да! Таких, как он, мы причисляем к выразителям третьего типа моникинской гуманности! Ничто не способно возбуждать наш пыл в такой степени, как принципы той группы, к которой принадлежит он.
— Как! Разве у вас гуманные чувства не сводятся все к одному типу?
— Отнюдь нет! Их три: неподдельный, представительный и спекулятивный.
— Я горю желанием узнать, чем они отличаются друг от друга, дорогой бригадир.
— Неподдельный гуманизм проявляется у рядовых моникинов, чувство которых возбуждается естественными импульсами. Представительный гуманизм — область более интеллектуальных моникинов, чувствующих по большей части через заместителей. А спекулятивисты — это те, чьи чувства, как у последнего оратора, могут быть возбуждены только материальными интересами. Этот джентльмен недавно купил большую ферму и собирается продать землю, разделив ее на участки. Причем покупал он акрами, а продавать станет квадратными футами. Война опрокинула бы все его расчеты. Вот это и возбуждает у него такое живое сочувствие к ближним.
— Так ведь это же дальнейшее развитие той же системы вкладов в дела общества…
Меня прервал голос председателя, призывавшего палату к порядку. На голосование была поставлена резолюция, предложенная последним оратором. Она гласила:
«Постановили: считать несовместимым с достоинством и престижем Перепрыгии, чтобы законодательное собрание Низкопрыгии занималось столь малозначительным вопросом, как ничтожный договор между вышеназванными странами».