«Вы, конечно, шутите, мистер Фейнман!» - Ричард Фейнман

Как бы то ни было, Ральф нашел для меня оправдание и очень мягко объяснил: «У мистера Фейнмана своя собственная методика для подобных ситуаций: он предпочитает создавать динамику непосредственно во время танца, следуя своей интуиции. Давайте попробуем один раз, и если Вам не понравится, то мы всегда можем поправить что-то».

Она была первоклассной танцовщицей, так что предвосхитить ее движения было несложно. Если она собиралась копаться в песке, то она готовилась к этому; каждое движение было ровным, его можно было ожидать, так что было совсем несложно руками создавать все эти бззз, и бшш, и боодда, и бидда в соответствии с ее движениями, и она осталась очень довольна. Вот так мы и проскочили тот момент, когда нас могли раскрыть.

Балет имел успех. Хотя аудитория была не слишком большой, зрителям, которые пришли посмотреть представление, оно очень понравилось.

Пока мы не поехали на репетиции и выступления в Сан-Франциско, мы не особо верили в эту идею. Я хочу сказать, что мы полагали, что хореограф не в своем уме: во-первых, весь балет поставлен исключительно на музыке ударных инструментов; во-вторых, то, что мы достаточно хороши, чтобы играть для балета и получать за это деньги, – было полным сумасшествием! Для меня, который никогда не связывался с «культурой», в конечном итоге, стать профессиональным музыкантом, играющим для балета, было верхом всего, что я мог достигнуть, что я и сделал.

Мы не верили, что она сможет найти балетных танцоров, которые захотят танцевать под нашу барабанную музыку. (На самом деле, в труппе была одна бразильская примадонна, жена португальского консула, которая решила, что танцевать под такую музыку ниже ее достоинства.) Но всем остальным танцорам, судя по всему, музыка понравилась, и у меня было легко на сердце, когда мы играли для них на первой репетиции. Удовольствие, которое они испытали, когда услышали, как звучат наши ритмы на самом деле (до этого они использовали нашу кассету, которую проигрывали на маленьком кассетном магнитофоне), было искренним, и я приобрел гораздо большую уверенность в себе, когда увидел, как они отреагировали на нашу игру. Да и из комментариев людей, которые пришли на представление, мы поняли, что выступили успешно.

Следующей весной хореограф захотела поставить еще один балет на нашу барабанную музыку, так что мы еще раз прошли через ту же процедуру. Мы записали кассету, которая содержала еще большее количество ритмов; она придумала другую историю, которая на этот раз должна была происходить в Африке. В Калтехе я поговорил с профессором Мунгером и узнал несколько настоящих африканских фраз, которые можно было спеть в самом начале (ГАва баНЬЮма ГАва ВО или что-то вроде этого), и репетировал их, пока не стало получаться так, как нужно.

Позже мы поехали в Сан-Франциско на репетиции. Когда мы приехали туда первый раз, то обнаружили, что у них возникла проблема. Они не знали, как сделать бивни слона, которые хорошо выглядели бы на сцене. Те, которые они сделали из папье-маше, были настолько плохи, что некоторые танцоры даже стеснялись танцевать перед ними.

Мы не смогли предложить никакого выхода и решили посмотреть, что произойдет в следующие выходные, когда должно было состояться представление. Тем временем, я отправился в гости к Вернеру Эрхарду, которого я знал, поскольку участвовал в нескольких организованных им конференциях. Я сидел в его прекрасном доме, слушал какую-то философию или идею, которую он пытался мне растолковать, когда внезапно замер.

– Что случилось? – спросил он.

У меня глаза полезли из орбит, когда я воскликнул: «Бивни!» За ним, на полу, лежали огромные, массивные, прекрасные бивни из слоновой кости!

Он одолжил нам бивни. На сцене они выглядели просто потрясающе (к великому облегчению танцоров): настоящие слоновьи бивни, огромного размера, любезно одолженные Вернером Эрхардом.

Хореограф переехала на Восточное побережье и поставила там свой Карибский балет. Позднее мы узнали, что она выдвинула этот балет на конкурс хореографов, на который съехались хореографы со всех Соединенных Штатов, и заняла первое или второе место. Воодушевленная этим успехом, она приняла участие в другом конкурсе, на этот раз в Париже, куда съехались хореографы со всего мира. Она привезла кассету высокого качества, которую мы записали в Сан-Франциско, и обучила нескольких французских танцоров небольшому кусочку балета – это позволило ей принять участие в конкурсе.

Она выступила очень успешно. Она дошла до финального тура, где осталось всего двое – латвийская группа, которая танцевала стандартный балет с обычными танцорами на великолепную классическую музыку, и бродяга из Америки, у которой было лишь двое танцоров, которых она обучила во Франции и которые танцевали балет под барабанную музыку.

Аудитория отдала свои симпатии ей, но конкурс основывался не на популярности, и жюри решило, что победили латвийцы. Впоследствии она обратилась к жюри, чтобы ей объяснили, в чем состоит слабое место ее балета.

– Как Вам сказать, мадам, музыка была не вполне удовлетворительной. Она была недостаточно искусной. Отсутствовали ведомые крещендо…

Итак, наконец, нас разоблачили: когда мы представили свое творение на суд нескольких действительно культурных людей в Париже, которые знали барабанную музыку, мы вылетели.

Измененные состояния

Я читал лекции каждую среду в компании «Хьюз Эркрафт», и однажды я приехал туда немного раньше назначенного времени и, как обычно, флиртовал со служащей, которая сидела в приемной, когда туда вошли человек шесть – несколько мужчин и женщин. Один из мужчин сказал: «Профессор Фейнман читает лекции здесь?»

– Да, – ответила служащая.

Мужчина спрашивает, может ли его группа приходить на лекции.

– Не думаю, что они Вам понравятся, – сказал я. – Они слишком технические.

Очень скоро одна из женщин, которая была довольно умной, сообразила: «Клянусь, что Вы и есть профессор Фейнман!»

Говорившим мужчиной оказался Джон Лилли, который раньше работал с дельфинами. Он вместе со своей женой исследовал отсутствие ощущений и соорудил несколько специальных емкостей.

– При этих условиях ты должен видеть галлюцинации, правда? – восторженно спросил я.

– Да, это действительно так.

Меня всегда очаровывали образы из снов и те образы, которые появляются в мозге без непосредственного сенсорного источника, то есть то, как это работает в голове, а потому мне очень хотелось увидеть галлюцинации. Однажды я даже подумывал о том, чтобы принять наркотик, но испугался: я люблю думать и не хочу портить машину, которая помогает мне в этом. Однако мне казалось, что если я просто полежу в емкости, изолированной от внешних воздействий, это не будет представлять для меня никакой психологической опасности, а потому мне не терпелось это испробовать.

Я быстренько принял приглашение Лилли воспользоваться емкостью, что было очень любезно с их стороны, а они пришли послушать мою лекцию со своей группой.

Итак, на следующей неделе я отправился испытывать емкости. Мистер Лилли познакомил меня с ними, как он, должно быть, поступал и со всеми другими людьми. Там было много лампочек, напоминающих неоновые огни, с разными газами. Он показал мне периодическую таблицу, проделал много мистических фокусов со светом разного рода, который оказывает разное влияние. Он сказал мне, как готовиться ко входу в емкость, глядя на себя в зеркало, прижавшись к нему носом, – все мелочи, всю ерунду. Я не обратил на всю эту чушь никакого внимания, но сделал все, потому что хотел попасть в емкость, да еще подумал, что, возможно, эти приготовления облегчат получение галлюцинаций. Итак, я прошел через все, что он мне рассказал. Единственная сложность состояла в выборе цвета лампочки, влияние которого я хотел испытать, особенно если учесть, что емкость должна быть темной изнутри.

Емкость, изолированная от внешних воздействий, похожа на большую ванную, но с опускающейся крышкой. Внутри абсолютно темно, и поскольку крышка толстая, звуков не слышно. В емкости есть небольшой насос, который закачивает туда воздух, но оказывается, что о воздухе можно не беспокоиться, потому что его объем достаточно велик, а ты находишься там в течение лишь двух или трех часов, а когда дышишь нормально, то воздуха потребляется не слишком много. Мистер Лилли сказал, что насосы нужны только для того, чтобы успокоить людей, так что я понял, что это чисто психологическая необходимость, и попросил его отключить насос, потому что тот немного шумел.

Вода в емкости содержала английскую соль, которая повышала ее плотность по сравнению с обычной водой, так что держаться на ее поверхности не составляло особого труда. Температура воды поддерживалась на уровне температуры тела, или 34 градусов Цельсия, или около того – он все это подсчитал. В емкости не должно было быть ни света, ни звука, ни температурного ощущения, вообще ничего! Время от времени тебя могло принести к стенке, о которую ты легко ударялся, или из-за конденсации с крышки емкости могла упасть капля воды, но эти легкие волнения были очень редкими.