Солнце, луна и хлебное поле - Темур Баблуани

Услышав это, я насторожился: было бы неплохо иметь такую справку, но в то же время и засомневался, если он меня сдаст, все пропало!

– Как ты сможешь это обделать?

– Моя жена работает в канцелярии управления, попрошу.

Он заметил, что я колеблюсь:

– Тот, кем ты был до сих пор, лежит на дне озера, так что теперь правосудию больше нет до тебя дела.

– Да, но для такого документа нужно фото.

– Там есть твое дело, а в деле, как правило, три или четыре фотографии.

Я ничего не ответил.

– Как твоя фамилия?

Я все еще колебался, трудно было поверить во все это.

– Надо же найти твое дело, – добавил он.

Я назвал фамилию, он повторил.

– Не забудешь? – спросил я.

– Нет, – он покачал головой и повторил еще раз. Затем спросил: – На чье имя заполнить справку?

– Какое вспомнишь, то и запиши, – ответил я.

– Если до девяти часов не приду, значит, не вышло ничего, дольше не жди.

Он повернулся и ушел. Я стоял, глядел ему вслед, пока он не скрылся за домом, не зная, что и думать. Хотел угадать, что творилось у него в голове, но не мог. В это время показалась свора грязных бездомных собак, они перешли улицу и пошли вдоль тротуара. Я пошел за ними, держась на расстоянии. Так мы подошли к маленькой площади, там они остановились, а потом почему-то свернули налево. Сами они, возможно, знали, но я не догадывался, чего они ищут, куда идут. Тут я увидел жестяную вывеску на стене одноэтажного здания, на ней было написано: «Баня». Я остановился и глубоко вздохнул.

«Вот она, свобода, – подумал я, – можешь преследовать бродячих псов, сколько душе угодно, никто тебе ничего не запрещает, что хочешь, то и делай».

Баня только открылась, я заплатил, вошел, выбрал деревянный шкафчик и сложил туда одежду. Шкафчики были пронумерованы, на моем черной краской была написана цифра тридцать шесть. Не так уж много времени прошло с тех пор, как мне тридцать шесть исполнилось: «Что было, то было. Но, Господи, что теперь-то будет?» Потом долго стоял под струей горячей воды и думал о тех заключенных, что лежали на дне озера в старом фургоне и скоро станут пищей для рыб.

Выйдя из-под душа, я завернулся в простыню, прилег на лежак и задумался: если золото в Краснодаре все еще на месте, мне понадобятся надежные люди. Остановился на косом Тамазе и Жорике Момджяне. Время меняет людей, но я был почти уверен – они меня не выдадут. Отпущу бороду, сменю облик, отправлюсь в Тбилиси и поздно ночью постучу в дверь к одному из них, с их помощью попытаюсь приобрести документы, потом постараюсь найти Манушак. Когда найду, заберу ее вместе с ее девочкой, уедем подальше от Грузии, на Урал или в Среднюю Азию. Поселимся в маленьком городке, где-нибудь на берегу реки, и спокойно проведем остаток жизни. Такие мысли и планы на будущее крутились у меня в голове, потом закружилась голова, зарябило в глазах, и я отключился. Когда сознание вернулось, кругом было полно голых мужиков, около душевых стояли очереди, а ведь когда я пришел, было всего три человека. Я оделся и вышел на улицу.

На улице было много народу, из-за огромной шубы на меня обращали внимание, это меня не устраивало, зашел в магазин одежды, выбрал ватник и теплую ушанку. Заплатил двадцать три рубля и там же в примерочной переоделся. Шубу свернул и перевязал тонкой веревкой, купил простую сумку за три рубля и положил в нее, знал, что продам за хорошую цену.

Выйдя на улицу, я обогнул сквер, зашел в столовую и заказал борщ, ел и нервничал. Если лейтенант сдержит слово, дело в шляпе. Но сдержит ли? А ну как он встретит меня там с легавыми? Меня раздирало на части, не знал, что думать, как поступить. Был момент, я твердо решил: «Не пойду туда», но потом передумал, раз десять я менял свое решение и наконец к восьми часам вошел в зал ожидания вокзала, у меня дрожали колени. Лейтенанта не было видно, я сел у окна на деревянную скамью и стал ждать. Время тянулось медленно, поминутно я оглядывался на стенные часы. В двадцать минут девятого я подумал: «Если меня собирались задержать, то сейчас я должен быть уже арестован».

Не смог усидеть на скамейке, встал и вышел на перрон. На перроне стояли двое молодых парней, курили сигареты, на них были одинаковые кожаные куртки. Больше никого не было. Я прошелся взад и вперед. Затем проводил взглядом электровоз, он одиноко, без вагонов, ехал по рельсам. Повернулся и оторопел, ко мне бежали милиционеры и рослые мужчины в гражданском. В руках они держали пистолеты.

– Руки вверх! – услышал я крик.

Первое, что почувствовал, – я обделался. Собирался поднять руки, но не было сил. «На кой черт мне нужна была эта справка? Я ведь и так был свободен», – промелькнуло в голове. Слишком далеко зашел, меня подтолкнуло предсказание той старухи-ведьмы, а ведь точно знал, что мое появление здесь было просто безрассудство и больше ничего. В этот момент раздался выстрел, затем второй. Я не ощутил попадания пуль, хотел закричать: «Не стреляйте! Сдаюсь!» – но не смог издать и звука. Легавые приближались ко мне с озверевшими лицами, их было пятеро. Пронеслись мимо меня, слева и справа, и исчезли. Я остался один, крики и выстрелы теперь слышались сзади. Повернул голову и увидел, как те двое молодых парней в кожаных куртках бежали в сторону товарных вагонов, стоявших в тупике, и отстреливались. Они скрылись за вагонами, за ними – легавые, крики и выстрелы доносились уже издалека. Я никого не интересовал, никому не было до меня дела.

Я подошел к стене и прислонился, все силы вдруг ушли, колени подогнулись, на глазах выступили слезы, и в этот момент я увидел огромную болотного цвета волну высотой с двадцатиэтажный дом, она накрыла вагоны и подступала к зданию вокзала. «Наверное, где-то рядом прорвало плотину», – подумал я и попытался бежать, но не успел, и меня закружило в мутной зеленой массе. Масса была липкой, я пытался вынырнуть, но не мог. Потом устал и больше не двигался. Помню, мной медленно овладевало спокойствие. Это я помню точно.

42

Эта зеленая, липкая масса время от времени меняла цвет, то белела как молоко, то, чаще, наступала темнота, и ничего