Свобода и евреи. Часть 1. - Алексей Шмаков

Думаем, что таких проявлений г. Герценштейн не мог бы указать, и, следовательно, ссылка его на «народное правосознание» в данном случае к русскому народному правосознанию отнесена быть не может.

В кулуарах Думу, правда, мы слышали, что некоторые депутаты от крестьян охотно повторяют за натаскивающими их студентами и курсистками, что «земля — Божья». Но собственно в «народном правосознании» такого воззрения тоже не проявлялось. Крестьяне ещё в крепостное время говорили помещикам: «Мы — ваши, а земля — наша». Такая формула совсем не тождественна ни с формулой: «земля — Божья», ни с кадетской «директивой» о государственном земельном фонде, ибо «земля наша» мог говорить только глубокий и убеждённый собственник, а отнюдь не теократ и не сторонник национализации. Та жадность, с которою крестьяне покупали землю через Крестьянский банк, а ещё больше — помимо него, отнюдь не свидетельствует о соответствии русскому народу правосознание «кадетской» программы или же этой теократической формулы: «земля Божья».

Итак, русское «народное правосознание» совсем ни при чём в «кадетской» аграрной программе.

Господин Герценштейн с гораздо большим правом и с полным фактическим основанием мог бы говорить о соответствии «кадетской» аграрной программы еврейскому народному правосознанию.

Это совсем другое дело. Тут налицо доказательства бесспорные и неотразимые.

Достаточно развернуть Библию там, где отразились еврейские правовые воззрения на землю, и мы поймём, почему евреям выпала такая выдающаяся роль в составлении «аграрной программы» для русского народа. «Землю не должно продавать навсегда, — читаем в древнем еврейском законе о поземельной собственности (Левит, гл. XXV ст. 23 и последующие), — ибо — Моя земля (речь идёт от имени Иеговы); вы пришельцы и поселенцы у Меня». Вот откуда эта quasi-русская народная формула: «земля — Божья». Это целиком еврейская формула, и, вне сомнения, не без еврейского содействия пущенная в оборот среди русских...

Позволим себе продолжить эту интересную справку.

Когда г. Петражицкий намекнул, что принцип принудительного отчуждения земли, введённый в практику аграрной политики, может получить распространение и на другие виды собственности, например, для удовлетворения требований городских рабочих — на городские дома и т.п., то г. Герценштейн лишь презрительно отверг это предложение, даже не снисходя до его опровержения. Почему же? Разве сила логики не обязательна в экономической и социальной политике? Притом г. Петражицкий не какой-нибудь министр, а сам кадет, да ещё с учёным именем, которого г. Герценштейну пока не удалось себе составить, несмотря на дружеские связи в учёном и газетном мире Москвы.

Но продолжим чтение той же главы из книги «Левит», и всё станет ясно.

«Дом, который в городе, имеющем стену, останется навсегда у купившего его, в роды его» (Ibid. ст. 30).

Как же можно говорить о национализации городских домов?

На этот счёт г. Герценштейн спокоен и за себя, и за своего патрона г. Лазаря Полякова, земельный банк которого оперирует теперь почти исключительно с залогами городских недвижимостей.

Таким образом, основы «кадетской» аграрной программы в точности соответствуют не русскому, а еврейскому «народному правосознанию».

И в этом их слабая сторона, ибо каждый человек, не потерявший способности рассуждать здраво, имел бы полное право обратиться к г. Герценштейну с тем же вопросом, с которым св. Владимир обратился к еврейским миссионерам, склонявшим его принять еврейский закон: «а где же ваше процветающее земледелие, если ваши земельные законы так хороши?». И, конечно, г. Герценштейну пришлось бы сознаться, что хотя еврейские земельные законы очень ему милы и дороги, как завет предков, но что евреи уже почти 2.000 лет, как утратили свои земли и навсегда порвали с земледельческим трудом.

Этим в глазах здравомыслящего человека был бы вполне исчерпан вопрос о действительной цене еврейских начал в аграрном вопросе.

Но увы! Где теперь здравомыслящие люди?..

Замечательно, однако, что в истории на долю евреев не раз уже выпадало выступать «реформаторами» в земельных делах.

Припомним хотя бы земельную операцию, произведённую в Египте Иосифом Прекрасным. Об этом обстоятельно рассказано в книге Бытия (гл. XLVII). Воспользовавшись голодом, Иосиф Прекрасный заставил египтян отдать Фараону за хлеб сперва серебро, потом все стада, а, наконец, когда у народа не стало ни серебра, ни скота, он сказал Иосифу: «Купи нас и земли наши за хлеб, чтобы нам быть живыми и не умереть, и чтобы не опустела земля». И купил Иосиф всю землю Египетскую для Фараона, потому что продали египтяне каждый своё поле. И досталась земля Фараону. И народ сделал он рабами от одного конца Египта до другого. И сказал Иосиф народу: «Вот я купил теперь для Фараона вас и землю вашу; вот вам семена и засеивайте землю. Когда будет жатва давайте пятую часть Фараону, а четыре части останутся вам...»

Таков опыт национализации земли, блестяще исполненный Иосифом Прекрасным, который был гораздо прямее и откровеннее г. Герценштейна и других современных наших аграрных реформаторов, руководящих Думой. Он не только не отрицал, как это сделал г. Герценштейн после речи г. Гурко, что национализация земли есть могучее орудие порабощения народа, а прямо и открыто говорил египтянам: «Я национализирую вашу землю, а вы будете рабами!..»

Иначе, конечно, и быть не может.

Кто будет распоряжаться государственными земельными фондами, тот будет владыкой, а кто будет пользоваться из этого фонда, тот будет рабом.

Даже не надо быть доцентом политической экономии, как г. Герценштейн, чтобы понимать эту простую и неотразимую истину.

Библиофил.

VIII. Англичане о нашей Государственной Думе.

«Московские Ведомости», — 28 мая 1906 г. , №136.

Говоря о Думе, «Times» задаёт вопрос: «Можно ли спасти Россию?»

«Требование, высказанное демократической партией в Государственной Думе, — продолжает газета, — крайне определённо, но подобные требования не могли бы быть приняты даже в самых прогрессивных и демократических странах Европы и Америки.

«Кроме всеобщего, непосредственного, тайного голосования и равноправия женщин, они требуют также немедленного решения сложного аграрного и рабочего вопросов. И тут опять, сравнивая Россию с другими государствами, самыми цивилизованными, мы видим, что, несмотря на много лет усиленного труда, вопросы эти и там ещё не решены. Дикие и бессмысленные программы не предвещают успеха.»

Эти мнения «Times» не только разделяются большинством англичан, но вызывают ещё более пессимистические взгляды на судьбу бедной нашей родины. Особенно сильно в этом смысле пишет «National Review» за май:

«Ближайшее будущее России скрыто от нас густой завесой. С 30 (17) октября, события, с различными колебаниями, привели к совершенно новой эре. Трудно предсказать будущий ход событий, так как многие явления в народной жизни сложились в высшей степени уродливо.

Как будто какое-то злое наваждение изменило временно характер всей (?) нации. Её теперешние взгляды непоследовательны, поступки бессмысленны, её цели и стремления изменчивы. Правительство и народ, Церковь и Государство, армия и флот, политики и журналисты, делегаты и избиратели, — все играют игру недоразумений, игру в вопросы и ответы. Причём любая роль может быть взята на себя первым встречным: республиканец становится абсолютистом, а монархист переходит в ряды революционеров.

Никто не знает, что сулит завтрашний день. Лишь немногие относятся здраво к событиям дня. Это какой-то маскарад, устроенный рыцарскими баронами, беспринципными негодяями, безжалостными метальщиками бомб, тщеславными ораторами и подростками, за спиной которых находится 100 миллионов крестьян. От последних вдруг ждут, чтоб они поступали как высоко развитые люди. Но как предсказать, что может сделать такой народ в минуту необузданной ярости?

Россия уже стала революционным водоворотом. Оптимисты всё ещё надеются, что Дума превратит его в хрустальный фонтан, из которого нация будет пить воду обновления и мудрости. Так ли это? Не превратится ли сама Дума в этот водоворот, разрушив все возлагаемые на неё упования?

Понять русскую революцию невозможно, так как она единственная в своём роде. Россия пока ещё не имеет строго выраженных конституционных партий в точном смысле этого слова. Самую сильную из них составляют социал-демократы. Они владеют сплочённой, дружно работающей организацией и, подобно иезуитскому ордену и итальянским масонам, образуют олигархическое учреждение, управляемое группой немногих лиц. Но, строго говоря, они не конституционалисты, это даже не мирные агитаторы. Они отличаются от своих товарищей в других странах тем, что они вдруг очутились в союзе с революционерами. Их идеал — демократическая республика, а средства — динамит, кинжал и револьвер. Цель оправдывает средства!