На пути "Тайфуна" - Александр Калмыков

  -- Да, но он сделал партийный органы неподконтрольными госбезопасности.

  -- А разве ему это было нужно? Он же глава государства, у которого все спецслужбы в подчинении. Нет, это было выгодно всем остальным партийным деятелям, которые хотели безопасности. Кто-то знал за собой грешки, кто-то просто боялся ложных обвинений. А значит, любой, севший на его место, будет обязан сделать то же самое. Поэтому, хотя Хрущева в ЦК уже и не будет, но проблема-то останется. Вот кто по-вашему должен занять это место в 53-м? Если кто-нибудь из его соратников, вроде Маленкова, то это значит, что ничего не изменится. Генерал Жуков? Да, этот умеет держать подчиненных в узде. Но не хотелось бы, чтобы такой человек стал правителем страны. Его самого надо постоянно контролировать, чтобы жесткость не переросла в жестокость.

  -- Может быть, кто-нибудь из молодых? - робко предложил я.

  -- Ладно, допустим, выдвинем Устинова или Громыко. Они умные, честные и перспективные. Так ведь в вашей истории именно эти люди стояли у руля власти, когда страна начала распадаться. Так что как бы они не развалили ее еще раньше.

  -- У меня уже голова кругом идет. Может тогда и не надо Никиту Сергеевича убирать? А то как ни крути, но может получиться только хуже.

  -- А что, время еще есть. До конца войны мы компромат на него публиковать не будем. Он все-таки единственный из всего ЦК несколько лет провел на фронте. Конечно не на самой передовой, но бомбы и мины на него сыпались.

  -- Ладно, пусть он не трус, и не такой уж глупый, как у нас принято считать. Но списки репрессированных-то он подписывал, и ему все было мало.

  -- Хорошо, попробую объяснить вам на пальцах. Допустим, вы поймали отряд немцев, которые сожгли деревню вместе с жителями. Ваши действия?

  -- Всех расстрелять.

  -- То есть никакого расследования? Но ведь у них есть тыловики, которые в убийствах не участвовали.

  -- Они пособники террористов, в смысле, преступников, и не попытались помешать им. Да уже за то, что они на нас напали, их можно было бы без суда и следствия расстреливать. Если мы этого не делали, то лишь для того, чтобы другие немцы не боялись сдаваться в плен.

  -- Ладно, расстреляли. А среди них еще были наши граждане - полицаи. Они-то к нам не вторгались.

  -- Этих повесить. Предатели, участвующие в убийстве своих сограждан, еще хуже оккупантов.

  -- Как я понял, следствие здесь тоже проводить не будем? А вот если нам надо узнать, куда направились остальные полицаи. Вдруг, еще одну деревню жечь? Как будем допрашивать задержанных, в смысле пытать их можно?

  -- Разумеется.

  -- Ну вот вы и попались. Вы же знаете, что многие старосты и полицаи добровольно вызвались на эти должности по предварительному поручению наших органов. Так сказать, наши агенты. И вообще, лишь несколько процентов из них после войны были осуждены. Сами все это рассказывали. Так зачем же их сразу пытать и казнить? Сначала надо все тщательно выяснить. Вот такие же горячие головы как вы, и взялись с энтузиазмом за репрессии в 37-м. Они тоже были уверены, что предателей жалеть нельзя, и нужно казнить. А перед этим долго пытать, чтобы узнать о всех членах их преступной организации. И когда они несли своему руководству списки признавшихся в преступлениях, то искренне недоумевали, почему их не утверждают. А сам Хрущов ведь никого не бил, не арестовывал. Ему говорили, что нашли преступников, и он верил. Заметьте, не карьеру делал, а искренне верил. И чтобы их наказать даже готов был пойти на конфликт со Сталиным. И точно также, как вы сейчас, приказывал пытать предателей, чтобы раскрыть все нити заговора.

  -- Ну ладно, допустим он верил следователям. Но этих изуверов действительно нужно наказать. От первого до последнего.

  -- Всех ли? Вот расстреляли Ежова, и вместе с ним было осуждено порядка тысячи следователей. Я постараюсь сделать все, чтобы посадили еще столько же. Чувствуете вы от этого радость?

  -- Честно говоря, не очень. Да и цифры не впечатляют

  -- Уж извиняйте, мильена следователей у нас нема. Но в своем большинстве они просто выполняли приказания. А вот обычные граждане, которые строчили доносы, действовали так по своей инициативе. Помните наш разговор про Таубина? Другие конструкторы если и не были в этом замешаны, то по крайней мере не захотели ему помочь. Или наш космический гений Королев. Те кто его избивал, уже наказаны, но вот что делать с его коллегами, писавшими доносы? Вдруг кто-нибудь в будущем станет академиком, очень полезным для страны.

  -- Так это что, выходит по большому счету, почти никто наказан не будет?

  -- Увы, но это так. Иначе придется поднимать новую, еще более сильную волну репрессий. Считайте, что это была гражданская война, и все ее участники получили амнистию.

  -- Стоп, но среди осужденных по пятьдесят восьмой статье массовой амнистии не было.

  -- По ним начали работу, но на это потребуется время. Ведь придется вдумчиво и кропотливо пересмотреть свыше полумиллиона дел. А когда закончат с живыми, начнут пересматривать дела расстрелянных. Чтобы все это раскопать, потребуется не один год. К тому же вы предложили всех старых следователей расстрелять. Или уже передумали?

  -- Ох, товарищ капитан, распорядитесь, пусть мне тоже нальют чая, - несколько неуклюже попытался я вывернуться из трудной ситуации.

  -- Или вот вам другой пример. Мы проанализировали все сведения по генералу Власову, и решили, что при определенных условиях его можно оставить даже в действующей армии. Все-таки способности у него выше среднего, и послужной список хороший. До сих пор за ним числилось только одно небольшое прегрешение. Когда он командовал вашим 215-м полком...

  -- Пффф, кхаа кхаа.

   Соколов растерянно помахал обожженной рукой, чтобы охладить ее. Сам виноват, зачем такое говорить, когда я пью горячий чай.

   - Когда это он нашим полком командовал? - Наконец, с возмущением спросил я.

   - В тридцать седьмом году. А что вы удивляетесь, все генералы когда-то были полковниками, и из-за системы ротации кадров командование частей менялось довольно часто.

   Беседа затянулась допоздна, и возвращаться обратно пришлось уже в сумерках. Хотя я уже нашел с моей лошадкой общий язык, но все же предпочитал не спеша трусить, и не пытался пустить ее рысью. Рядом со мной ехал сопровождающий боец, внимательно поглядывающий по сторонам. Погрузившись в свои мысли, я проехал уже половину пути, как вдруг тишину нарушили выстрелы, раздавшиеся со стороны села Плицино, где как я знал, располагались склады нашей дивизии.

   - Зенитки 37мм - машинально отметил я - и пулеметы. Наверное, "Раму" шугают.

   - Вряд ли, товарищ старший лейтенант, - отозвался красноармеец, "Рамы" высоко летают. Из пулеметы их не достанешь. Наверно, какой-нибудь шальной бомбер решил вылететь, пока погода позволяет.

   - Нет, - покачал я головой, - облака там плотные, через них ничего не видно. Так что корректировщик все равно должен опуститься низко. А был бы бомбардировщик, мы бы уже услышали взрывы.

   Рассуждая таким образом, мы тронули поводья, и собрались снова ехать дальше, как вдруг гудение самолета, до этого еле слышное, стало приближаться. Расчехлив бинокль, я нашел быстро растущую точку, которая целенаправленно летела вдоль дороги.

   - Это "Мессеры". Похоже, что, летят прямо сю... Воздух!

   Местность, по которой мы ехали, была безлесной, поэтому прятаться, кроме как в канаве, было негде. Бросив лошадей на произвол судьбы, мы попрыгали в кювет по разные стороны от дороги. После прошедших дождей канава была наполовину заполнена, и мне пришлось высунуть голову из воды, чтобы вдохнуть побольше воздуха.

   Дальше слились вместе самолетный гул, тарахтение скорострельной пушки, разрывы малокалиберных снарядов и взрыв бомбы. Когда стихло все, кроме звона в ушах, который казалось, становился все громче, я поднял голову чтобы проверить, не возвращаются ли стервятники обратно. "Мессеров" уже не было видно, и можно было выбираться из канавы. Вода, которая ее наполняла, волшебным образом превратилась в землю, и мне стоило немало сил стряхнуть ее себя. Я кое-как выполз на дорогу, но тяжесть, которая на меня давила, почему-то не исчезала. Очень хотелось отдохнуть, прикрыть на минутку глаза и полежать.

   Очнулся я от того, что меня кто-то тормошил.

   - Товарищ командир, вы живы?

   Посмотрев, кто это меня так бесцеремонно толкает, я увидел склонившегося надо мной красноармейца, чье лицо мне было смутно знакомо. Судя по разгоравшемуся закату, я пролежал тут не меньше получаса. Наверно, контузия.

   - Федоров я. Вы меня месяц назад перебинтовывали, только тогда вы были в гражданском.

   - А, теперь вспомнил. Так вы уже выздоровели?

   - Да, я и так столько времени в госпитале прохлаждался, хотя кость у меня была почти не задета. А теперь возвращаюсь в свою роту. Мне уже сказали, что вместо старшины Свиридова теперь вы командуете.