Хроника времен Гая Мария, или Беглянка из Рима - Александр Ахматов

Из Формий в Кайету он возвратился на новой двуколке, запряженной Адамантом[388], как он назвал оставшегося коня за его силу и выносливость.

Ювентина, оставшись наедине с Мемноном, рассказала ему, что с нею произошло, пока он отсутствовал.

Мемнон выслушал ее внимательно и серьезно, сказав, что отныне оба они владеют небезопасной тайной, но если будут об этом помалкивать, то им нечего бояться.

— Нас с тобой это дело никоим образом не коснется, поэтому забудем о нем, — прошептал он, нежно привлекая к себе подругу.

Он и не предполагал, что ему еще не раз придется обсуждать этот дерзкий план римского публикана со своими критскими друзьями.

Глава вторая

МЯТЕЖ

К Риму постепенно стягивались войска италийских союзников.

Поначалу стали прибывать когорты из близлежащих областей. Первыми появились храбрые и воинственные марсы[389]. Известие об этом было встречено в столице с ликованием. Участие марсов в любой войне всегда считалось добрым предзнаменованием. Про них в Риме сложилась поговорка: «Ни над марсами, ни без марсов не было еще триумфа».

Четыре тысячи пеших и восемьсот конных марсов присоединились к римским легионам, уже готовым выступить в поход. Командовал ими прославившийся в Нумидийской войне Луций Корнелий Сулла, которого по рекомендации сената Марий назначил одним из своих легатов.

Вместе с союзниками к концу февраля Сулла располагал почти двадцатью тысячами пехоты и тремя тысячами всадников. Все эти силы с наступлением теплых весенних дней он должен был привести на помощь проконсулу Гнею Манлию Максиму, стоявшему лагерем под Никеей вместе с союзными Риму лигурийцами и охранявшему проходы в Морских Альпах, через которые ожидалось вторжение кимвров.

Другого легата, Гая Клавдия Марцелла, Марий отправил для набора конницы в Теан Сидицинский.

Третьим легатом назначен был Маний Аквилий. Марий сделал его своим заместителем.

Сам он намеревался отправиться в альпийский лагерь не позднее мая.

За шесть дней до мартовских нон (2 марта) в Рим прискакал один из апулийских всадников, посланных претором Лукуллом в погоню за бежавшими гладиаторами.

Апулиец сообщил, что беглые подожгли мост на реке Саво и ушли от преследования, присоединившись вскоре к восставшим рабам в области Свессулы.

Претор Лукулл немедленно доложил об этом сенату. По его сообщению сенаторы высказали мнение, что о серьезности происходящего в Кампании можно будет судить после получения письма от префекта Капуи.

Между тем по городу уже поползли слухи о том, что в области Капуи сотни рабов взялись за оружие. Уже говорили об избиении восставшими солдат местных карательных отрядов.

Спустя еще три дня прибыл гонец с письмом от префекта Капуи, который сообщал, что за десять дней до мартовских календ (23 февраля) римский всадник Тит Минуций поднял вооруженное восстание рабов, которые сначала рассеяли отряды из Ацерр и Свессулы, а затем нанесли поражение капуанской когорте.

Префект настоятельно просил сенат как можно скорее прислать для наведения порядка более крупные силы, ибо сам он располагал лишь плохо обученными солдатами городской милиции, в то время как мятежники весьма многочисленны и хорошо вооружены.

Обсуждение сенатом послания капуанского префекта не заняло много времени. Согласно принятому постановлению «поимка беглых рабов» была поручена претору перегринов Луцию Лицинию Лукуллу. Он получал в свое распоряжение когорту одного из легионов, стоявших под Римом. Ему предоставлялось право набора необходимого числа воинов в Кампании и в соседнем с ней Самнии, если в этом возникнет необходимость.

Постановление о мятеже рабов в Кампании было последним из принятых в этот день сенатом постановлений.

Близился вечер, и консул Флавий Фимбрия, председательствовавший в собрании, объявил его закрытым.

Сенаторы неспешно покидали курию.

Луция Лукулла остановил в портике Метелл Нумидийский (теперь его именовали так в сенате и в народе, что очень льстило самолюбию Метелла).

Он отвел шурина в сторону и сразу заговорил о его поручении.

— Я очень внимательно прослушал письмо префекта Капуи и подозреваю, что дело это серьезнее, чем может показаться на первый взгляд, — сказал Метелл после того, как Лукулл коротко высказал ему свои соображения о мятеже в Кампании и намеченных им будущих действиях. — Кого ты собираешься назначить своим легатом? — спросил он.

— Легатом? — в некотором смущении переспросил Лукулл. — Ты полагаешь, что мне понадобится легат, как на большой войне?

По лицу Метелла скользнула легкая снисходительная усмешка.

— А ты, мой дорогой Лукулл, собираешься сразу по прибытии под Капую устраивать облавы на беглых рабов? Думаешь, они начнут разбегаться при одном твоем появлении? Ты поступишь мудрее, если не станешь обольщаться на этот счет. То, что в сенате называют «поимкой беглых рабов», может оказаться маленькой, а то и вовсе нешуточной войной, но даже в этом случае наша римская гордость не позволит ее считать более чем беспорядками. Отнесись к этому делу серьезнее. Во главе мятежа стоит римский всадник. Это, конечно, опустившийся негодяй, но все же он римлянин и наверняка знаком с военным делом, что намного осложнит твою задачу. Поэтому я советую тебе действовать не торопясь и помнить, что в этом году ты единственный из нашей партии занимаешь высокую государственную должность. Популяры только и ждут какой-нибудь оплошки с твоей стороны, чтобы снова поднять шум в народе, настраивая его против лучшего сословия.

— Я очень дорожу твоим мнением, Метелл, — почти с подобострастием сказал Лукулл. — Что бы ты мне посоветовал?

— Могу порекомендовать тебе одного из своих бывших соратников. Это военный трибун Гней Клептий, хороший командир, известный своей храбростью. Сейчас он под начальством Суллы, но если ты не против, я завтра же поговорю с Суллой и надеюсь, он не откажет нам отпустить Клептия на месяц-другой… думаю, этого времени хватит для того, чтобы ты навел порядок в Кампании. Что ты на это скажешь? Поговорить мне с Суллой?

— Я буду тебе очень признателен.

— Как только назначишь легата, — продолжал Метелл, — немедленно отправь его в Самний для набора солдат. Тебе нужно в полной мере использовать свое право производить воинские наборы среди союзников. Даже если они не понадобятся тебе в Кампании, ты приведешь их в Рим. Армия нуждается в пополнении. Этим ты заслужишь похвалы граждан и сената. И вот еще что…

Метелл сделал паузу, словно для того, чтобы собраться с мыслями, и снова заговорил:

— На твоем месте, Лукулл, я не стал бы пренебрегать мудростью старого полководца из Спарты, как-то сказавшего: «Там, где львиная шкура коротка, незазорно подшить лисью».

— Что ты имеешь в виду? — быстро спросил Лукулл.

Но в этот момент Метелл, видимо, вспомнил о чем-то не очень приятном и лицо его омрачилось.

Он некоторое время молчал, потом печально улыбнулся.

— Так, пришла на память одна моя большая неудача, — вздохнул он. — В Нумидии был со мной мой отпущенник, преданный и мужественный человек, родом из Ахайи. Я поручил ему важное дело, послав под видом раба-перебежчика к Югурте с заданием войти в доверие к ближайшему советнику царя Бомилькару и попытаться склонить его на нашу сторону. Отпущенник блестяще справился с моим поручением. Бомилькар вступил со мной в переговоры. Все складывалось как нельзя лучше. Бомилькару удалось привлечь к заговору многих из знатных нумидийцев. Оставалось сделать совсем немногое. Но изменчивой Фортуне угодно было расстроить все мои планы на быстрое завершение войны. Нелепая случайность помогла Югурте раскрыть заговор. А ведь я был так близок к победе!..

Лукулл слушал Метелла с сочувствием: он прекрасно понимал, что его именитый друг до конца дней не сможет забыть о победных нумидийских лаврах, которые по праву должны были принадлежать ему, но достались его злейшему врагу.

— Я не случайно заговорил о своем вольноотпущеннике, — продолжал Метелл, переходя на деловой тон. — Ему удалось избежать всех грозивших ему опасностей после раскрытия Югуртой заговора и казни Бомилькара. Он благополучно вернулся ко мне, и хотя меня постигло разочарование, все же я щедро наградил его. Он теперь живет в Фиденах[390], но я сегодня же пошлю за ним и ты получишь его в полное свое распоряжение. Его зовут Деметрий…

Лукулл слегка вздрогнул, услышав это имя, вспомнив разговор с гладиаторским ланистой Аврелием, от которого он узнал о причастности Деметрия к найму гладиаторов с целью убийства квестория Лелия Транквилла.

— Но в каком качестве он мог бы быть мне полезен? — спросил он.