Я помню...(Автобиографические записки и воспоминания) - Фигуровский Николай Александрович

Меня выручило из неожиданно свалившейся на меня такой беды случайное обстоятельство. Из штаба дивизии и из Округа пришли приказы об усилении противохимической подготовки войск, о занятиях с противогазами, об организации в частях «газового окуривания».

В моем распоряжении соответствующих приборов и инвентаря не оказалось, за исключением противогазов, занятия с которыми, как известно, никогда не вызывали энтузиазма у солдат. Мне пришлось поставить вопрос о командировке в Москву за некоторыми вещами, вроде хлорпикрина и прочего. Одна такая поездка в Москву, естественно, сопровождалась (вернее, ей предшествовала) сдачей лавки. Слава Богу, что после возвращения комиссар уже не поднимал вопрос о возобновлении лавки. Итак, недель 5 я был обыкновенным торговцем-ларешником.

Внимание начальства к химической подготовке войск — явление нечастое в то время, однако время от времени вдруг командование начинало интересоваться, как обстоят дела с подготовкой к противохимической защите. Тогда у нас, «завхимов», закипала работа. С нас требовали планы, расчеты, присутствия на занятиях в ротах и т. д. Такое внимание, однако, быстро проходило, например, при выезде в лагеря или по какому-либо другому поводу. Я скоро втянулся в работу, с утра до вечера бегал по ротам и батальонам, готовил помещение для окуривания, составлял в штабе разные документы, приказы и планы.

Вскоре после отъезда из полка моих друзей А.Козлова и Н.Ширского я, по примеру других командиров-холостяков, переехал на частную квартиру. Моя хозяйка, одинокая бойкая старушонка, отвела мне половину своей избы (зала), устроила ширмы, и я расположился довольно удобно. Каждое утро после чая я шел в полк неподалеку, занимался там целые дни, там же где-то обедал и приходил домой только к вечеру. Хотя у меня было уже много знакомых-товарищей, путешествия в рестораны были весьма редкими, чаще я бродил один по центру города Владимира или же отправлялся иногда в гости к товарищам. Один из них, коренной владимирец, очевидно, очень любивший свой город и прекрасно знавший его историю, носивший старинную фамилию Златовратский, водил меня вечерами, после чая по закоулкам Владимира, рассказывая то о древних событиях в разных местах города, то объясняя названия улиц, зданий. Помню, он привел меня на какой-то небольшой ручеек и рассказал мне, что еще Андрей Боголюбский назвал его Лыбядью, так как в Киеве тоже есть речка Лыбядь (или Лыбедь). Рассказывал он мне и о старинных соборах — Успенском и Дмитриевском. Так и шло время во Владимире почти согласно пословице «Солдат спит, а служба идет».

Действительно, жизнь во Владимире текла спокойно. Тогда там не было никакой промышленности, за исключением мелких мастерских, воздух был еще вполне чистым (разве пахло только уборными). Утром, бывало, встанешь часов в 9, а то и позднее, начинаешь одеваться, чтобы, наскоро попив чаю, отправиться в полк. Хозяйка давным-давно уже проснулась и смотрит в окно на пустынную улочку и вдруг обращается ко мне: «Гляди, „жандар“ проснулся». «Жандаром» (жандармом) она называла соседку девицу, высокого роста, прямую, действительно почти с солдатской выправкой. Девочка эта была неплохая, разве только по внешности и по манере ходить действительно напоминала несколько старорежимного жандарма. Моя хозяйка, надо сказать, не упускала случая, чтобы обратить мое внимание на «жандара». Может быть, она удивлялась моему одиночеству и «подсовывала» мне эту девицу.

Служба в полку разнообразилась отдельными поручениями начальства и командировками в Москву и другие города. Так, уже в конце марта 1923 г. я ездил в Москву, как значится в послужном списке: «В Высшую военно-химическую школу». Зачем, не помню, кажется, просто за новостями в области военно-химического обучения войск.

Весной, в конце апреля, я был вызван к начальству и мне было предложено поехать в Иваново-Вознесенск на 27-е пехотные командные курсы для преподавания военно-химического дела. Помню, я поехал вместе со своим хорошим знакомым, начальником штаба Н.А.Преображенским, который ехал в Иваново по какому-то полковому делу (в Ивановский исполком, состоявший шефом нашего полка). Мы побродили с ним по незнакомому городу, сходили в театр. Помню, что в театре была почему-то организована лотерея (тогда они были в моде), и, взяв билеты, мы оба выиграли. Мне досталась шляпа-котелок старинного типа. Выбросить ее было жалко, и она некоторое время занимала место в моем чемоданчике (вернее, в ивовой корзинке), пока я не догадался ее выбросить.

Явился я на командные курсы. Получил расписание и койку в комнате. Мои уроки на курсах начинались с рапорта, к которому я не привык. Когда я входил в класс, дежурный громко командовал: «Встать, смирно!» — и отдавал, мне рапорт, сколько присутствует на уроке курсантов и кто отсутствует. Я провел три или четыре занятия и возвратился во Владимир.

Молодые люди быстро привыкают к новой обстановке. Я возвратился на свою квартиру, как домой, и казалось, что такая жизнь будет продолжаться без конца. Но не тут-то было. В мае в полк пришел приказ отправиться в лагери в город Рязань. Жалко было уезжать из Владимира, но была надежда на возвращение туда осенью. И вот мы сели в поезд и скоро прибыли в Рязанские лагеря, расположенные довольно далеко от города. Там был собран в лагерях весь корпус, по-видимому, предполагались в конце сбора корпусные маневры. Так оно и было.

Лагерная жизнь достаточно известна военнослужащим. Я жил в палатке вместе с товарищами. Работы в полку прибавилось, так как в лагерях было мое дивизионное химическое начальство (и, кажется, корпусное). Почти ежедневно были занятия с ротами, кроме того, разные совещания, штабные учения и прочее. К счастью, время пробежало быстро, и уже в августе начались учения (маневры). Верхом на лошади я объездил немало пространства по полям и дорогам. Вдруг выяснилось, что учение должно окончиться в Москве, где будет и разбор. Я мало помню, что именно происходило. Запомнилась лишь ночевка в Коломне, где я вместе с товарищами почти не спал ночь, гуляя с девочками.

Кажется, все же мы в конце концов вернулись во Владимир, но я уже не помню никаких деталей жизни после лагерей. В послужном списке есть пункт, что в ноябре 1923 г. я ездил в командировку в Москву на Артсклад за химическим имуществом.

В начале декабря, согласно предписанию, я был отправлен для усовершенствования (дальнейшего обучения) в Высшую военно-химическую школу.

Высшая военно-химическая школа Комсостава РККА (ВВХШ)

Согласно записям в послужном списке, я прибыл в ВВХШ 7 декабря 1923 г. Я нисколько не разочаровался в своих надеждах встретить в Школе своих старых друзей по Военно-химическим курсам. Действительно, большая часть слушателей школы оказалась из выпуска Военно-химических курсов 1921 года. Здесь было много старых друзей: Василий Кукин, Сергей Кукушкин, Василий Гаврилов (впоследствии генерал, погибший в результате своей генеральской непреклонности. Когда у него случился инфаркт, он отказался от носилок и умер на ступеньках госпиталя) и многие, многие другие.

ВВХШ была только что организована и получила новое здание — бывшей Шелапутинской гимназии на Девичьем поле. Здание курсов на Пречистенке, 19 было передано какому-то важному военному учреждению.

Разместили нас хорошо, в светлых комнатах, человек по 10 в комнате. Что особенно важно было для меня, кормили очень хорошо. Начальник ВВХШ, бывший наш комиссар Я.Л.Авиновицкий, был весьма предприимчив и энергичен. В духе того времени он «подобрал» для школы богатого шефа. Кажется, это был Главхим ВСНХ и ЦК профсоюза химиков. Поэтому мы получили солидные надбавки к нашему военному пайку. Вообще с продовольствием в 1923–1924 гг. стало значительно лучше, в магазинах можно было купить все почти, что хочешь. Я был истощен многолетним голодом, был крайне худ, а самое главное, на почве истощения у меня пошаливали нервы, что было неприятно. Поэтому, не довольствуясь казенным обедом и ужином, я покупал ежедневно в школьной лавке 400 граммов свиного сала и съедал его во время обедов. Это мне основательно помогло, и месяца через 4 я вошел в смысле здоровья в полную норму, что оказалось вскоре очень важным для дальнейшей моей жизни.