По делам их - Попова Александровна

— Ты не посмеешь, — возразила Маргарет одними губами, замерев на месте; он качнул головой, глядя в глаза.

— Ты готова это проверить? Ты — готова? Ночь в этой камере, Маргарет, мелочь, ничто; сутки без воды — ерунда. Тебя ждет ад, самый настоящий ад, ты это понимаешь? И я проведу тебя по этому аду, с первого круга по последний, если сейчас ты не будешь говорить со мной, сейчас, здесь.

— Отпусти меня!

— Да, ты скажешь это еще не раз, — кивнул Курт, разжав руки, и она отбежала к стене, упав на колени и сжавшись в плаче без слез. Он перевел дыхание, не обращая внимания на предостерегающий шепот Райзе, и кивнул на решетчатую дверь. — Отопри.

— Гессе, ты не в себе, — шепотом возразил тот, и Курт повторил, не повышая голоса, выговаривая четко и требовательно:

— Отопри.

Райзе колебался мгновение, косясь то на Маргарет, то на него; наконец, одним движением повернул ключ в скважине. Курт, войдя, приблизился и, помедлив, присел рядом на корточки.

— Помоги себе, Маргарет, — негромко попросил он, сжав вздрагивающее плечо. — Не делай себе хуже. Ты по-прежнему надеешься на помощь герцога? Напрасно. Он тебя не спасет. Какие бы связи и каких бы покровителей он ни привлек — это не поможет, пойми.

— Так вот он ты, настоящий, — по-прежнему тихо и уже безвольно произнесла та, глядя в пол. — Не думала, что придется увидеть тебя… за работой.

— И я не думал, что мне придется смотреть на тебя сквозь решетку, но это случилось, это — данность, и я прошу тебя, не надо делать так, чтобы тебе довелось увидеть больше. Поговори со мной, Маргарет.

— Я не могу сказать того, что ты хочешь услышать, — возразила она, вновь подняв взгляд. — Я могу только повторять то, чего тебе слышать не хочется: я ничего не сделала, признаваться мне не в чем, и ты лишь напрасно тратишь время. Скажи мне, неужели ты спал спокойно в эту ночь?

— В эту ночь я не спал, — откликнулся Курт. — В эту ночь я был в твоем замке. Я искал — подтверждения либо же опровержения твоей вины; и, Маргарет, клянусь, я был бы рад, узнав, что ошибся. Но я увидел то, что показало мне: я прав, а ты — виновна.

— Ты ошибся. Ты ошибся, Курт, пойми это прежде, чем станет поздно! Ты сможешь это принять, сможешь жить с осознанием того, что осудил невиновного? — Маргарет снова взяла его за руку, стиснув запястье до боли, заглянула в глаза, глядя взыскательно и умоляюще. — Не позволь себе этого сделать. Я не верю в то, что ты сможешь… Не потому, что у меня есть покровители, которые могут помешать; я просто не могу поверить в то, что язык твой повернется отдать приказ исполнителю поднять на меня руку. Я не верю.

— Чего ты хочешь добиться? — вздохнул Курт, накрыв ее руку ладонью, и Маргарет вздрогнула, стиснув пальцы сильнее. — Чтобы я вспомнил, как любил тебя? Я помню это. Чтобы мне стало скверно при мысли о том, что происходит? Это и без того так. Чтобы твои слова ранили мне душу? Это происходит — и твое, и мое каждое слово, произнесенное в этих стенах, словно вбивает в меня гвоздь, режет, как нож. Но это ничего, Маргарет, ничего!.. не изменит.

— Ты всем это говоришь? — спросила она едва различимо. — При каждом допросе?

— Да, — кивнул Курт просто. — Я говорю это всем. Просто потому что это правда. Маргарет, ведь ты меня знаешь. Ты успела меня узнать за этот месяц; а теперь подумай и попытайся убедить саму себя в том, что, невзирая на все, я не смогу пойти до конца.

— Ты сможешь, — отозвалась она обреченно, ни на миг не замявшись. — Я знаю, что ты — сможешь. Ты сильный. Ты сможешь перебороть себя, сможешь… Но я все равно не верю. Я не желаю верить в это. Не могу верить.

— Поверь.

Маргарет не ответила, и в каменных стенах повисла тишина — такая же каменная, холодная, тяжелая; оба остались сидеть, не шелохнувшись, по-прежнему держа руки вместе. Райзе, замерший на пороге, тоже стоял молча, почти не дыша и стараясь даже смотреть в сторону, словно взгляд его мог нарушить что-то…

— Сейчас я ничего тебе не скажу, — наконец, разомкнула губы Маргарет, слагая слова через силу, неохотно, напряженно; Курт чуть склонился вперед, ближе к ее лицу, замерши снова на расстоянии дыхания, и осторожно уточнил:

— «Сейчас»?

— Сейчас, — повторила та, не глядя ему в глаза. — Уходите. Ни о чем сейчас меня не спрашивай, я все равно не скажу более ничего, уходи. Или иди до конца, как собирался, веди меня в допросную, делай, что хочешь, или… или просто дай мне время подумать.

— Хорошо, — кивнул он. — Я уйду. Но я вскоре возвращусь, чтобы услышать то, что ты не сказала сейчас.

— Это не признание, — предупредила Маргарет, с заметным усилием отняв от него руки и сложив их на коленях; голос звучал неуверенно и тускло. — Мои слова сейчас — не признание.

— Конечно, — согласился он тихо.

— Это не признание, — отвернувшись, повторила она уже нетвердо, потерянно, и Курт, мгновение помедлив, вышел, не оборачиваясь и не говоря больше ни слова.

Наверх он не поднялся; слыша за спиною лязг запираемой решетки, прошагал вдоль рядов камер, остановился на повороте, привалясь к стене и ожидая, пока Райзе догонит его. Тот приблизился настороженный, хмурый, и остановился рядом, глядя в лицо.

— Ты сорвался, — произнес он укоризненно, и Курт улыбнулся, качнув головой.

— Нет, Густав. Я вполне отдавал себе отчет в том, что делал. Заметь, она почти сдалась.

— Да. Вынужден признать, хоть я и не понимаю, почему, не понимаю, что такого ты смог сказать ей.

— Не забывай, я все же неплохо ее знаю, — тихо ответил тот, отвернувшись. — И еще — дело в том, что говорил это именно я; ты ведь для того меня и позвал. Чтобы на нее давил я. Чтобы вызвать у нее чувство безысходности; так?

— И тем не менее, она сдалась «почти», — заметил Райзе. — У нас нет времени долго ждать, пока она надумает сознаться; если надумает. И, что бы там ты ей ни говорил, чем бы ни устрашал, ты ведь понимаешь, что никаких более тяжелых мер мы к ней применить не можем.

— Она ведь этого не знает, верно? — криво усмехнулся Курт, потирая глаза; сон навалился вдруг, неотвязно — то ли попросту подступил предел усталости, то ли этот разговор, взгляды, слова вымотали его.

Райзе вздохнул.

— Пусть так; выбора у нас нет. Подождем. Можешь вздремнуть час-другой; в тебе ни кровинки.

— Нет. Хочу поговорить с Ренатой; может, проведя ночь у нас в гостях, она станет разговорчивее?

Тот хмуро ковырнул носком сапога плиту пола, скосившись в сторону камеры, где была заперта горничная, и вздохнул.

— Сомневаюсь.

Райзе сомневался не зря — Рената продолжала безмолвствовать. Она просто сидела на полу, зажав ладони меж коленей, не убирая таких же золотистых, как у ее хозяйки, волос, падающих на лицо, не шелохнувшись, не поднимая взгляда к стоящим напротив следователям. Курт подумал бы, что она впала в оцепенение, что попросту не слышит и не видит никого вокруг, однако взгляд, пусть и рассеянный, оставался осмысленным, ясным и твердым…

«Ты ведь любишь свою хозяйку? — наконец, спросил он, уже готовясь уйти. — Ты можешь помочь ей. Если все то, что тебе известно, ты расскажешь мне, я найду, как спасти Маргарет от костра. Ты ведь не хочешь, чтобы ей грозило такое будущее, верно?»; лишь тогда чуть дрогнули веки, и взгляд со стены сместился к допросчикам; но ни слова по-прежнему не было сказано, а взгляд этот так и замер на уровне их сапог. «Спаси ее», — повторил Курт тихо, однако более он не добился ничего — Рената так и осталась сидеть в каменной недвижимости, безмолвии и равнодушии.

Время, когда они вышли из подвала, близилось уже к полудню; глаза слипались у обоих — Райзе в эту ночь тоже не случилось поспать, а составление письменного отчета добило обоих. Бруно, оставшийся в одной из пустующих рабочих комнат, обнаружился по их возвращении мирно сопящим, и, поколебавшись, они решили последовать его примеру — без хотя бы двух часов сна дальнейшая работа была попросту невозможна.

Проснувшись, Курт обнаружил, что Райзе нет — как пояснил объявившийся через полчаса Ланц, тот сменил его на обыске замка.

— Лучший отдых — смена работы, — пожал плечами Дитрих на предложение передохнуть. — С моей бессонницей, абориген, у меня сейчас просто золотое время. Как наша красавица?

Курт лишь отмахнулся.

Под надзором лично Керна он, пробудившись, спустился в камеру Маргарет снова и вновь наткнулся на непробиваемую стену — та опять замкнулась, требуя защиты, свидетелей, расследования, грозя покровительством герцога и князь-епископа, перемежая угрозы мольбами и призывами защитить ее доброе имя и не отягощать совесть неправедным обвинением…

— Она довольно убедительна, — заметил он со вздохом, и Ланц нахмурился.

— Абориген, неужто ты поддаешься на ее слезы? Помни, улики говорят о ее виновности, и ты сам их видел, ты сам…