Лучший из лучших - Смит Уилбур

Сгорбленная старушечья фигура вдруг распрямилась и сбросила кожаную накидку, которая защищала от предрассветного морозца. Базо закусил губу, сдерживая невольный вскрик.

Перед ним стояла обнаженная девушка. В чем-то девушка была похожа на ребенка: пухлые ягодицы и неуклюжая поза со слегка повернутыми внутрь ступнями. Первые лучи солнца горели на темной коже ярко-желтым светом. Аккуратная головка ровно сидела на длинной тонкой шее. Макушку покрывал замысловатый узор из тесно переплетенных косичек. Девушка встала лицом к Базо: высокий гладкий лоб, египетские скулы, безупречный изгиб губ, симметричных, как крылья бабочки. Она оглянулась, и в огромных раскосых глазах отразились солнечные лучики.

Девушка присела, раздалось журчание. От этого звука сердце Базо вдруг переполнилось нежностью: какой невинный и естественный поступок!

Она встала, снова на мгновение показалось ее лицо, прежде чем его скрыла накидка, – ничего прекраснее Базо в жизни не видел. Он смотрел девушке вслед, пока она торопливо пробиралась между хижинами, и его пронзило острое влечение.

Базо еще долго лежал в укрытии, а когда наконец пополз вперед, то понял, что никак не может забыть о девушке.

Тропинку от поселка к лестнице искать не пришлось: она была широкой и хорошо утоптанной. С каждой стороны высились стенки из отесанных камней, за которыми могли укрыться защитники. На определенном расстоянии друг от друга лежали груды булыжников – ими забросали бы любого, кто попытался бы влезть по лестнице или пробиться вверх по тропе.

Тропа круто спускалась вниз по расщелине, заканчиваясь широкой и ровной площадкой. В свете наступающего дня Базо разглядел дозорных на площадке – двое наблюдали за равниной внизу, охраняя лестницу с противовесами; еще четверо сидели на корточках у небольшого костра. Запахло поджаренными кукурузными лепешками, и у Базо потекли слюнки. Мужчины разговаривали негромкими сонными голосами людей, отстоявших долгую ночную стражу. Они сидели спиной к расщелине, не ожидая нападения со стороны поселка.

Базо подполз поближе и спрятался в тени груды камней, приготовленной для часовых в углу площадки. Долго ждать не пришлось: утренний ветерок донес еле слышную песню – Зама начал танец под скалой. Он пел боевой гимн их отряда, и кровь Базо вскипела в жилах. Начиналось божественное безумие – менее храбрые достигали этого только с помощью набитой коноплей трубки. Базо бросило в пот, его охватило безумие – горло перехватило, глаза выкатились и горели огнем.

Дозорные отошли от костра и столпились на краю пропасти. Они смотрели вниз, смеялись и тыкали пальцами.

– Послушайте, как тявкают щенки Лобенгулы!

– Они пляшут, точно девственницы на празднике урожая!

Базо договорился с Замой, что сигналом к началу атаки будет окончание песни, но теперь он едва сдерживался, чтобы не наброситься на часовых немедленно. Он приподнялся, мускулы подрагивали, голова подергивалась, как у припадочного, в свете восходящего солнца глаза горели кровавой яростью берсерка.

Пение смолкло.

Базо заревел, точно пораженный в сердце буйвол, закричал, имитируя хриплый крик пикирующего на добычу орла, и дозорные застыли на месте. Они и обернуться не успели, как Базо врезался в них: налетел с распростертыми руками и смахнул всех четверых в пропасть. Дозорные, отчаянно крича, падали вниз, извиваясь и кувыркаясь в воздухе.

Базо врезался в них с такой силой, что сам чуть не улетел в пропасть. Одно головокружительное мгновение он покачивался на краю, потом сумел восстановить равновесие и развернулся, ударив одного из оставшихся дозорных. Лезвие насквозь проткнуло живот, распоров кишки и почки, раздробив позвонки. Базо выдернул наконечник, и горячая кровь брызнула на руку и грудь. Последний оставшийся в живых дозорный с молчаливым отчаянием бросился к тропе – Базо не стал его преследовать.

Он подбежал к месту, где была привязана верхушка лестницы. Ее удерживали переплетенные веревки из коры, усиленные лианами и кожаными шнурами. Базо перехватил копье, используя наконечник как топор. Веревки толщиной в руку лопались и трещали под ударами. Базо покряхтывал, прищурившись, чтобы уберечь глаза от летящих во все стороны обломков.

За спиной послышался многоголосый гам. Дозорный наверняка привел подкрепление, но Базо не оборачивался, пока не закончил работу. Одна веревка поддалась – тяжеленная лестница просела и перекосилась. Он снова перехватил копье и ударил им наотмашь – оставшиеся веревки лопнули, лестница полетела вперед и вниз, набирая скорость: дерево скрипело и скрежетало, заглушая голоса за спиной. Нижняя часть лестницы с грохотом врезалась в осыпь у подножия скалы, некоторые брусья сломались от удара. Верх лестницы остался закреплен, оставшаяся часть болталась, точно изломанная мачта корабля.

Убедившись, что матабеле во главе с Замой полезли вверх по разбитой лестнице, Базо обернулся.

По тропе на него надвигалась сплошная масса черных тел и блестящих лезвий. Правда, шли нападающие неуверенно, и ему хватило времени добежать до узкого места, где стены вокруг тропы сближались. Теперь с обеих сторон его защищал камень, и Базо рассмеялся в лицо нападающим. Они замерли на месте – передние ряды отпрянули назад, а задние продолжали протискиваться вперед.

Кто-то бросил длинное копье. Оно врезалось в стену на уровне головы, выбив из камня искры. Базо ринулся вперед, протыкая ассегаем воинов, застрявших в узком проходе. Стоны и крики раззадорили его – кровь из зияющих ран брызнула в лицо, попала в открытый рот. Глотнув крови, Базо совсем обезумел. Нападающие разбежались, оставив на тропе четыре бьющихся в агонии тела.

Базо оглянулся: никто из его воинов еще не достиг вершины. Посмотрев обратно на тропу, он увидел, что надвигается отряд настоящих противников, не чета разбежавшемуся отребью.

Сильные, умелые воины, высокие и мускулистые, шли с угрюмым и решительным видом, в четком строю. С поднятыми щитами и выставленными вперед копьями они надвигались на Базо, а перед ними приплясывал тощий морщинистый старикашка с лицом, изуродованным какой-то ужасной болезнью: нос и уши сгнили, щеки и лоб покрылись серебристыми пятнами.

На шее и поясе старика висели принадлежности колдуна, он вопил, как разозленная горилла:

– Убейте этого паршивого пса-матабеле!

Полностью обнаженный, без щита, Базо не дрогнул, встречая нападающих во главе с их жутким господином, а засмеялся счастливым смехом человека, который проживает целую жизнь в последние оставшиеся секунды.

– Базо!

Ослепленный яростью Базо все же услышал и обернулся.

Зама вылез наверх, задыхаясь от нелегкого подъема по изломанной лестнице, и бросил большой пятнистый щит через площадку. Словно сокол, хватающий приманку, Базо подхватил скользящий по земле щит, захохотал и ринулся вперед.

Его ассегай проткнул гнилую плоть колдуна, точно вареный ямс, и Пемба испустил последний в жизни крик.

– Базо, подожди! Оставь и на нашу долю! – кричали пятьдесят воинов-матабеле, влезая на площадку.

Мускулистое плечо Замы прижалось к плечу Базо, их щиты сомкнулись: матабеле хлынули по тропе неудержимым потоком – так внезапное наводнение после летних дождей заливает высохшие русла рек.

О такой славной резне долго будут слагать песни. Ассегаи оставались острыми, хотя раз за разом протыкали плоть, а руки не уставали наносить удары, несмотря на обилие врагов. Сомкнутые ряды матабеле прошлись по вершине утеса из конца в конец. Воины заревели от разочарования, когда последние оставшиеся в живых защитники Пембы побросали оружие и прыгнули со скалы: трусы выбрали легкую смерть, а копья еще жаждали крови, и в глазах еще горело безумие.

Матабеле вернулись обратно в поселок: громили хижины, подбросили попавшегося под руку малыша в воздух и пронзили копьем, втыкали лезвия ассегаев между обвисшими грудями убегающих старух – божественное безумие проходит не сразу.

Ударом плеча Базо выбил дверь в очередную хижину, Зама одним прыжком оказался рядом. Они оба были с головы до ног забрызганы кровью, искаженные безумием лица превратились в кровожадные маски. В полумраке хижины кто-то попытался скрыться.