Погоня - Валентин Маслюков

Едва Золотинка оторвалась от высокого ограждения, как ощутила силу бури. Пронизанный водой ветер подхватил ее, выдернул из-под ног опору, с обомлевшим сердцем Золотинка почувствовала свое ничтожество, неизмеримую малость своего существования в безмерной бездне вселенной. Жестокий порыв нес ее в кромешном вихре — страшный, душераздирающий гром разверз небеса и землю.

Золотинка грохнулась на камни и, цапнув с треском хлопнувшую навстречу дверь, ощутила, что нога соскользнула в пустоту там, где только что была твердь. Она не успела ни сообразить ничего, ни подняться, чудовищным, неистовым сквозняком дверь распахнулась вовнутрь дворца да так резко, что вкинула за собой, швырнула через порог Золотнику; не удержавши ручки, она сорвалась и покатилась по полу.

Дворец содрогался, как корчился, и только теперь Золотинка поняла, что это был за гром без молнии и блеска — рушились стены. Она уразумела, что стоит на карачках на залитом ливнем полу, дождь хлещет в страшно хлопающую дверь, но ничто уж не рушится под ногами, и буря как будто бы присмирела. Просто сильный с порывами дождь.

Краем глаза отметив, что оказалась она совсем не там, где можно было ожидать, — это была внутренность сложенной из дикого камня башни, Золотинка подползла к зияющему проему, чтобы выглянуть наружу. Внизу под собой она увидела осыпавшиеся по склону холма груды битого камня и глыб, они дымились клубами пыли, уже сильно поникшими под дождем. Дворец обвалился, считай что, наполовину. Обрезанная рваным разрывом, исчезла смотровая площадка, которую только покинула Золотинка. На мокрых склонах холма не видно было людей, то ли их погребли обломки — всех без остатка, то ли кто уцелел — где-нибудь там за углом башни.

Глубокую узкую трещину Золотинка обнаружила и под собой, в каменном полу.

Весь пол был исписан трещинами.

Замирая душой, остро переживая каждое сверх меры затянутое движение, она поползла назад и оказалась на винтовой лестнице; нужно было спускаться в расчете отыскать выход или какой открытый наружу пролом, чтобы покинуть дворец.

И снова все колыхнулось под ногами, с негромким, низким гулом, как легкие дощечки заходили плиты ступенек… прокатился и смолк грохот — где-то рушились рассевшиеся прежде палаты.

А Золотинка устояла, хотя все вокруг: сложенные из громадных плит стены, сводчатый витой потолок — все казалось не прочнее болезненного сновидения.

Надо было бежать, да лестница кончилась, начались мелкие частые помещения, какие-то гнусные, заросшие паутиной коморки и чуланчики, из которых приходилось выбираться узкими, подозрительного вида дверками, коридоры обращались щелями, в которых надо было уже протискиваться боком — вся эта издевательская дребедень, назначенная сбивать человека с толку, поворачивать его вспять и внушать ужас.

Скоро Золотинка перестала выбирать, она утратила представление, где находится, с какой стороны выход, спустилась она в подземелья или блуждает по чердакам. Извилистые трещины по голым, неоштукатуренным стенам напоминали о бедствии, пахло известкой, пылью, крысиным пометом; местами стояли лужи, потеки на стенах и потолке. Дождь заливал через проломы, слышно было, как хлещет он где-то рядом, но самые-то проломы Золотинка и не могла отыскать сколько ни билась.

В повадках дворца чудилось угрюмое и недоброе упорство. Чем больше Золотинка горячилась, задыхаясь в тесноте гнусных, гнилых подземелий, тем теснее смыкалось вокруг пространство, сходились стены, ниже становились потолки, хуже поддавались забухшие в пазах, приржавевшие двери. Нечем было дышать. Коридоры обращались в щели — приходилось протискиваться в полном смысле слова, продираться из одного затхлого чулана в другой.

Похоже, Золотинка совсем потеряла голову, и пора уж было это понять, понять и остановиться. Так она и сделала после того, как спустилась хлипкой деревянной лестницей с играющими ступеньками в глухой сводчатый подвал, засыпанный по щиколотку мусором. Несмотря на отсутствие окон и фонарей, здесь, как и везде по дворцу, струился таинственный блеклый свет, достаточный, чтобы разглядеть щербатую кирпичную кладку, потеки плесени на стенах и шмыгнувшую неведомо куда крысу.

Так дело не пойдет, сказала себе Золотинка, пора остепениться. Преодолевая внутренний переполох, она не бросилась назад по гнилой лестнице, но опустилась на разбитую корзину, чтобы на покое и без помех обдумать положение. В сущности, ничего иного ей и не оставалось, как задуматься, давно уж пора было уяснить, что беготней тут много не возьмешь.

— Все, что я могу изменить, — проговорила она для вящей убедительности вслух, — это изменить себя. Не пугаться. Вот, собственно, и все, что в моей власти.

Жалкие эти слова, казалось, вязли — без эха, без отклика — в сыром удушье подземелья. Золотинка замолчала, подавленная никчемным звучанием своего голоса.

То есть избавиться от страха, это понятно, — храбро думала она, подрагивая от холода, и невольно поджимала босые ноги. Ожидать от дворца помощи, а не противодействия. Не видеть в нем врага… насколько возможно. И что еще? Бесполезно ломиться в запертую дверь, когда она и в самом деле заперта.

Ведь как это просто, если вдуматься: дворец подвел Золотинку к заранее назначенному ей пределу и остановил. Потому только, что тайна закрытой двери не для нее… не по зубам. Ключа и не нужно искать — его нет! Нет, во всяком случае, во дворце! Лишь там, за его стенами, где зарождаются тайны, там все ключи. А здесь, здесь что? только видимость, подобие и образ того, что рождает жизнь. И это очень хорошо, наглядно показано примером хотенчика и Паракона, которые только подобие, блазнительный обман действительного хотенчика, действительного волшебного камня и действительных жемчужин. Золотинка не допущена дальше известного предела потому… потому, что предел этот на самом деле не здесь, не во дворце! Не здесь, а в жизни! Золотинка не совершила всего ей назначенного. Следующий шаг ее там — в жизни, за этими обманчивыми стенами.

Это было так просто, что Золотинке показалось, будто она знала и понимала все это еще прежде! И только как бы не хотела себе в этом признаться… или вернее, не давала себе труда задуматься над тем, что тайно, в глубине души понимала.

Не здесь ее испытание, не в этом — не в ужасах блуждания по мрачным закоулкам дворца — нечего, нечего пугаться, притворяясь, что и в самом деле страшно. Золотинка всегда знала, предугадывала, что дворец не причинит ей вреда. И уж после того, как он подсунул ей пропавший в Каменце хотенчик с Параконом и жемчужинами, тут уж можно было не сомневаться. И все эти гнусные подвалы с проседающими потолками — это всего лишь напоминание, что заблудилась она, уклоняясь от главного. И не то, чтобы трусила, нет, но все ж таки была надежда, что-то вроде терпеливого ожидания, что обойдется все, наладится как-то само собой и без Золотинки. Не может же оно быть все так плохо, все хуже и хуже, когда-нибудь все наладится, мнилось ей. Само собой все развяжется. Вот и нет! Само собой ничего не будет. Без Золотинки не обойдется. Потому что опять она крайняя — больше некому. Много народу в Словании, а без Золотинки не обойдется.