В лесной чаще - Тана Френч

Сэм говорил все громче. Дверь спальни Хизер выходила в гостиную: я не сомневался, что она подслушивает у замочной скважины.

— Шеф хочет прикрыть его? — уточнил я, понизив голос и надеясь, что Сэм последует моему примеру.

— Ну, явно намекал на нечто подобное, — с мрачной иронией проговорил он. В его устах сарказм звучал как-то непривычно: он придавал Сэму сходство не с прожженным циником, а с разочарованным подростком. Мой гость откинулся в кресле и взъерошил волосы. — Знаешь, я не ожидал. Рассматривал все варианты, но такое… даже в голову не приходило.

Если честно, до этой минуты я не принимал расследования Сэма всерьез. Международные компании, хитроумные скупщики, закулисные сделки: все казалось мне далеким и надуманным, почти смешным, как какой-нибудь блокбастер с Томом Крузом. Они не имели никакого отношения к реальной жизни. Поэтому то, что я теперь уловил в глазах Сэма, застало меня врасплох. Он не был пьян, ничего подобного: если что-то выбило его из колеи, то эти два удара, два предательства: дяди и О'Келли. Для Сэма они были как гром с ясного неба. На мгновение мне захотелось как-нибудь утешить его, объяснить, что такое случается со всеми, это не смертельно.

— Что мне делать? — спросил он.

— Не знаю, — ответил я. Мы часто бывали вместе, но это не делало нас закадычными друзьями. В любом случае я находился не в том положении, чтобы давать разумные советы. — Прости за дурацкий вопрос, но почему ты решил прийти ко мне?

— А к кому еще? — негромко возразил Сэм. Он поднял голову, и я увидел, что его глаза налиты кровью. — Я не могу пойти к своей семье. Это их убьет, понимаешь? У меня есть друзья, но они не копы, а тут нужна полиция. Кэсси… не хочу ее впутывать. Ей и так несладко. В последние дни она выглядит ужасно. Ну а ты… ты уже и так все знаешь, и мне надо с кем-то побеседовать, прежде чем принять решение.

Я думал, что в последнее время выглядел не менее плачевно, и мне польстила мысль, что, выходит, я это хорошо скрывал.

— Решение? Но что ты можешь сделать?

— У меня есть Майкл Кили, — напомнил Сэм. — Могу отдать ему пленку.

— Помилуй Бог. Тебя уволят раньше, чем они напечатают статью. К тому же я не уверен, что это вообще законно.

— Знаю. — Он протер глаза тыльной стороной ладони. — А ты считаешь, я так и должен поступить?

— Я этого не говорил.

Виски на пустой желудок не пошло мне впрок. Я положил в напиток какой-то старый лед, и теперь он отдавал тухлятиной.

— А если я это сделаю, что будет, как ты думаешь?

— Ну, тебя уволят. Или отдадут под суд. — Сэм молчал. — Устроят что-то вроде трибунала. Если выяснится, что твой дядя сделал что-то плохое, его пожурят, отстранят на пару лет от дел, а потом все пойдет как прежде.

— Но автострада… — Сэм потер лицо. — Я плохо соображаю… Если промолчу, шоссе проведут прямо по раскопкам, хотя в этом нет необходимости.

— Его и так там проведут. Если ты обратишься в прессу, чиновники скажут: «Ах, ах, как жаль, но уже слишком поздно», — и преспокойно продолжат стройку.

— Ты полагаешь?

— Ну да. Конечно.

— А как же Кэти? — пробормотал Сэм. — Может, ее из-за этого и убили. Вдруг Эндрюс нанял киллера? И мы его отпустим?

— Не знаю, — буркнул я.

Я спрашивал себя, как долго Сэм собирается здесь торчать.

Некоторое время мы сидели молча. В соседней квартире началась вечеринка: играла музыка, слышались громкие голоса, какая-то девица визжала: «Ну я же говорила, говорила!» Хизер постучала в стену, шум на секунду смолк, затем раздался взрыв смеха.

— Знаешь мое первое детское воспоминание? — произнес Сэм. — Когда Реда выбрали в парламент, мне было три или четыре года, но в тот день мы всей семьей приехали в Дублин, чтобы присутствовать на открытии новой сессии. Был чудесный день, солнечный и яркий. Меня одели в новенький костюм. Я плохо сознавал, что происходит, но понимал, что это важно. Все выглядели счастливыми, а мой папа сиял от гордости. Он поднял меня на плечи, чтобы я мог лучше все видеть, и крикнул: «Это твой дядя, сынок!» Ред стоял на ступеньках, махал рукой и улыбался. Я закричал: «Это мой дядя!» — и все вокруг засмеялись, а он мне подмигнул… У нас в гостиной висит фото.

Я думал, что отца Сэма, вероятно, не так уж шокировали бы новости о брате, но самого Сэма это вряд ли могло бы утешить.

Он взъерошил волосы.

— Еще дом, — продолжил Сэм. — Ты ведь знаешь, что у меня есть дом?

Я кивнул. Я уже догадывался, к чему он клонит.

— Ну да, хороший дом, четыре спальни. Вообще-то сначала я искал просто квартиру, но Ред сказал, что… короче, на тот случай если я обзаведусь семьей… Я подумал, что вряд ли смогу позволить себе что-нибудь более или менее приличное, но он… Ред познакомил меня с застройщиком. Сказал, что они старые друзья и мы договоримся полюбовно.

— Ясно, — кивнул я. — И вы договорились. Вряд ли ты теперь что-либо изменишь.

— Я могу продать дом по той же стоимости. Например семейной паре, которой не по карману настоящая цена.

— А зачем? — Разговор начал действовать мне на нервы. Сэм напоминал мне какого-то незадачливого святого, мужественно старавшегося выполнить свой долг среди безумной вьюги, сводящей его усилия к нулю. — Самосожжение — замечательный поступок, но толку от него не много.

— Самосожжение тут ни при чем, — хмуро возразил Сэм и взял бокал. — Ты считаешь, я должен махнуть на все рукой?

— Понятия не имею, что ты должен. — На меня вдруг накатили усталость и тошнота. «Ну и неделька», — подумал я. — И вообще я не тот человек, который может тебе что-нибудь подсказать. Просто не вижу смысла делать из себя мученика, лишаться дома и ломать карьеру, если от этого никому нет пользы. Ты не сделал ничего плохого, верно?

Сэм взглянул на меня.

— Верно, — произнес он с едва заметной горечью. — Я ничего не сделал.

В эти дни похудела не только Кэсси. Я не помнил, когда нормально ел в последний раз — обед из трех блюд и все такое, — и почти не замечал, как по утрам моя бритва аккуратно обходит незнакомые впадинки на скулах, зато в тот вечер, достав из шкафа костюм, я обнаружил, что он болтается на мне как на вешалке. Когда идет следствие, многие детективы теряют или набирают вес (Сэма и О'Гормана в такие дни обычно раздувало от нездоровой пищи). При моем росте это не особенно заметно, но теперь дело зашло слишком далеко: мне надо было или купить новый костюм, или смириться с тем, что я стал похож на Чарли Чаплина.

Факт, которого не знала даже Кэсси: в двенадцать лет я был толстым мальчиком. Не как бесформенные дети, которые с трудом перекатываются с боку на бок в передачах об ужасном будущем человечества; на фото тех лет я выгляжу просто крупным, немного полноватым, очень высоким для своего возраста и неловким. Однако чувство у меня возникло такое, словно собственное тело изменило мне и я превратился в монстра. Несколько месяцев я растягивался вверх и в ширину, пока не перестал узнавать себя, и это походило на какой-то глупый и жестокий розыгрыш, неизменно повторявшийся каждый день. А тем временем Питер и Джеми оставались такими же, как раньше, — длинноногими, легкими и стройными подростками, разве что стали чуть выше и старше.

Мой «толстый» период закончился довольно быстро: еда в интернате была традиционно отвратительной, и тем, кто чувствовал себя нормально, не скучал по дому и быстро рос, не хватало нормальной пиши. Что касается меня, в первый год я вообще почти ничего не ел. Сначала воспитатель заставлял меня сидеть за обеденным столом — иногда это продолжалось несколько часов, — пока я не проглатывал хотя бы несколько кусочков, потом я наловчился незаметно складывать еду в маленький пакетик и прятать в карман, чтобы выбросить на улице. Мне кажется, пост — самая глубокая форма бессознательной молитвы. Я смутно верил, что, если буду долго лишать себя пищи, Питер и Джеми вернутся и все снова станет хорошо. К началу второго года я стал высоким, угловатым и худым, как положено нормальному подростку.

Не знаю, почему я так ревниво берег этот секрет. Видимо, считал, что именно из-за него я отстал тогда в лесу. Я был толстым, неуклюжим, медленно бегал и боялся спрыгнуть со стены. Порой я думаю о зыбкой и неуловимой линии, отделяющей спасенных от погибших, а иногда — о древних божествах, которые требовали лишь самых чистых и бесстрашных жертв. Кто знает, может, кто-то или что-то, забравшее Питера и Джеми, просто не сочло меня достойным?

19

Во вторник я наконец отправился за своей машиной в Нокнари. Будь у меня выбор, я предпочел бы никогда не вспоминать об этом месте, но мне надоело добираться на работу в давке и потеть в переполненных автобусах. Кроме того, в воскресенье я собирался сделать покупки в супермаркете, пока Хизер не встала на дыбы.

Автомобиль стоял на обочине. Я нашел его в том же состоянии, в каком оставил, если не считать того, что за эти дни он покрылся грязью и кто-то написал на дверце пальцем: «Есть и в белом варианте». Пройдя мимо переносных домиков (все пустовали, только в главной конторе громко сморкался Хант), я зашагал через поле, чтобы найти термос и спальный мешок.