Крымские «армагеддоны» Иосифа Сталина - Виктор Еремин

Надо признать, что запрет на эмиграцию не испортил хороших отношений СССР с Израилем. Конфликт между ними возник и обострялся постепенно, начиная с 7 февраля 1949 г., и достиг предельной точки напряжения — разрыва дипломатических отношений — в феврале 1953 г. Причем решающую роль здесь сыграл не мнимый антисемитизм советской власти, а подстрекательство советских галутных евреев к бегству из СССР в Израиль[409].

Озетовцы же, особенно еврейская элита, еще до советско-израильского конфликта сильнейшим образом пострадали от образования Израиля. Их положение в диаспоре качественно изменилось. Теперь, оставаясь в существенной зависимости от транснационального капитала, они окончательно потеряли надежду возглавить еврейское государство в Крыму, а потому закономерно и впервые социально оказались ниже сионистов. С этого времени озетовцы могли смотреть на сионистов только снизу вверх и даже вынуждены были заискивать перед ними. Такое падение не могло не отразиться на отношениях еврейской элиты с кремлевской верхушкой, что автоматически по традиции было обозначено как антисемитизм советской власти. Конечно, впервые ярлык приклеили с началом Русского Ренессанса еще в середине 1930-х гг., но с 1949 г., положившего начало вражде СССР с Израилем, его смаковали и мусолили со все возраставшим энтузиазмом до последней минуты жизни Советского Союза и продолжают смаковать уже после его гибели. На самом же деле страдательной стороной был и остается оклеветанный Советский Союз.

Глава 21. Кто убил Соломона Михоэлса?

В конце 1947 г. председателя ЕАК С. М. Михоэлса укусила собака. Поскольку животное заподозрили в бешенстве, пострадавшему назначили болезненные уколы в живот и полугодовую строжайшую диету. Едва завершили делать уколы, как Михоэлсу — главе театральной секции комитета по Сталинским премиям — пришлось выехать в командировку в Минск. Необходимо было просмотреть две постановки, выдвинутые на соискание премии 1947 г. — спектакль минского драмтеатра «Константин Заслонов» и оперу «Алеся»[410] в оперном театре. Ехать сразу после Нового Года в минские руины не очень-то и хотелось, однако, скрепя сердце, Соломон Михайлович стал собираться в путь. Скверное душевное состояние усугубляли анонимные угрозы, которые стал получать Михоэлс с конца 1947 г. Так, в одной из записок, было сказано: «Жидовская образина, ты больно высоко взлетел, как бы головка не слетела»[411].

В Минск выезжали втроем. Михоэлс возглавил отборочную комиссию. Вторым был сотрудник Комитета по делам искусств СССР, белорусский писатель из Москвы И. М. Барашко[412]. С назначением третьего члена комиссии тянули несколько дней. Решение о поездке приняли 2 января 1948 г., и тогда же сам режиссер сообщил на заседании комитета по Сталинским премиям, что с ним поедет академик В. П. Волгин[413]. Академик сослался на неотложные дела, и его заменил режиссер Р. Н. Симонов[414]. Но в день отъезда 7 января оказалось, что и он занят, а поедет театральный критик Ю. А. Головащенко[415], на которого и оформили командировку. Однако в последнюю минуту Головащенко заменил самый неприятный для Михоэлса человек — журналист В. И. Голубов-Потапов[416].

Голубов был евреем, отлично знал идиш, и в 1937 г. газета «Советское искусство» заказала ему материал о ГОСЕТе. В опубликованной тогда статье «Прошлое и настоящее ГОСЕТа» Голубов жестоко раскритиковал все, что увидел в еврейском театре. Особенно досталось выставленным в фойе картинам М. Шагала. Со времени этой публикации Михоэлс и Голубов не разговаривали. После того, как в 1950-х гг. выяснилось, что Голубов был сексотом НКВД (МГБ), стала популярной версия, будто его приставили к гению для слежки, чтобы он не улизнул от убийц. С другой стороны, не менее распространена версия о том, что этот мягкий добрый человек был хроническим алкоголиком и повсюду таскался за режиссером, как хвост.

О пребывании московской комиссии в Минске рассказано множество баек. Наиболее достоверную, подтвержденную объективными свидетельствами информацию дала участница событий актриса Ю. С. Арончик[417] в беседе с писателем В. Л. Меховым[418]. Начинается рассказ с того, что всех трех членов комиссии оформили в гостинице «Беларусь» в двухкомнатном люксе. На самом деле Барашко обосновался у родственников и встречался с компаньонами только на просмотрах, но благодаря регистрации мог получить гостиничные при оформлении командировочных выплат.

Хроника же событий такова[419]. 8 января утром московскую комиссию встретили на перроне минского вокзала официальные лица[420] и друзья. Вечером того же дня в их честь дали банкет в пригостиничном ресторане «Беларуси». 9 января Михоэлс присутствовал на спектакле БелГОСЕТа «Тевье-молочник» (эту постановку он заочно консультировал из Москвы и теперь был приглашен, чтобы увидеть получившееся собственными глазами). Весь вечер до глубокой ночи режиссер находился в компании актеров театра. 10 января члены комиссии смотрели в Белгосдраме спектакль «Константин Заслонов». Вечер после спектакля они провели в театре. 11 января состоялся просмотр оперы «Алеся» в Белорусском театре оперы и балета. Там засиделись до 2-х часов ночи, обсуждая недостатки постановки. Затем в обществе БелГОСЕТа отправились ужинать к Ю. С. Арончик, где и пробыли до 7.30. утра 12 января. Оставался свободный день, и Михоэлс захотел отдельно побеседовать с ведущими актерами БелГОСЕТа Ю. С. Арончик и М. Б. Соколом[421] об их последних работах. Режиссер позвал обоих к себе в гостиницу на 20.30 вечера. Тогда же Соломон Михайлович сообщил, что они с Голубовым приглашены на 22.00 к секретарю ЦК КП (б) Белоруссии М. Т. Иовчуку[422]. В назначенное время актеры пришли в гостиницу, но дежурная по этажу сообщила им, что Михоэлс и Голубов куда-то срочно вышли и просили их подождать. Сокол и Арончик ждали до 23.00, решили, что москвичи задерживаются на аудиенции у Иовчука, и ушли. Утром Ю. С. Арончик пришла в гостиницу, чтобы проводить Михоэлса в Москву, и узнала, что он до сих пор не вернулся.

Пока все рассказанное Арончик подтверждается независимыми источниками. А вот детали многое подвергают сомнению. Рассказы о предчувствиях и самого Михоэлса, и его окружения оставим любителям театрального нагнетания атмосферы. Рассказы о замеченной слежке за Михоэлсом отнесем к категории анекдота. Разве возможно не смеяться «откровениям» той же Арончик: «Что навсегда врезалось в память и осмысливается теперь иначе, так это странная группа из четырех-пяти мужчин, пробежавшая, протопавшая тяжелыми сапогами мимо нас, когда мы вдвоем, Михоэлс и я, чуть поотстали от остальной компании, и между нами и спутниками образовался небольшой интервал. В этот интервал и рванули громыхавшие сапогами субъекты. Мы даже отпрянули, Михоэлс схватил меня за руку. Очень уж неприятные ассоциации вызвала экипировка пробежавших: все в сапогах, в одинаковых шляпах и одинакового силуэта плащах. Человек импульсивный, очень впечатлительный, Соломон Михайлович не сразу успокоился, не сразу пришел в прежнее состояние»[423]. Или не комичны ли изыскания современного журналиста Е. Жирнова: «В тот же вагон сели два боевика. Они отвечали за то, чтобы Михоэлс не попытался сойти с поезда по пути. В Минске решили за жертвой не следить. Ликвидаторы хотели, чтобы он почувствовал себя в безопасности. К тому же о каждом шаге Михоэлса в МГБ сообщал Голубов»[424].

От таких откровений порой кажется, что либо Сталин и советские спецслужбы до энуреза боялись Михоэлса и по этой причине совершали дилетантские глупости за глупостями, либо сам Михоэлс — Джеймс Бонд во плоти. В любом случае выходит, что за поездкой режиссера в Минск следил чуть ли не весь офицерский состав Лубянки, то и дело высовывая из-за угла свои жандармские рожи. Невольно возникает вопрос: почему шумно арестовать и втихую убить гораздо более знаменитых в мире и почитаемых иностранцев Х. Эльриха и В. Альтера ни Сталин, ни Берия не опасались, а вот ради тайны устранения Михоэлса поставили на уши все МГБ СССР?

О минских событиях вообще рассказывать жутко: оказывается, что ради сокрытия тайны убийства хилого стареющего театрального режиссера-еврея, который всего один раз за всю жизнь случайно промелькнул рядышком с небожителями США и Великобритании, собрался высший генералитет Белоруссии! А решение об этом принимало аж Политбюро ЦК ВКП (б)! Это при том, что для убийства строго охранявшегося Л. Д. Троцкого в чужой стране Мексике тому же самому подразделению, которое якобы устраняло Михоэлса, понадобились лишь личный приказ Сталина и всего два штатских фанатика — и никаких проблем. А чтобы взорвать самого гауляйтера оккупированной (!) Белоруссии Вильгельма Кубе и сталинского решения не понадобилось — те же самые спецы обошлись работой всего двух девиц. Об устранении Степана Бандеры в ФРГ и говорить не приходится: один агент, один укол цианистого калия в подъезде через трубочку свернутой газеты — и Степана нет! Спрашивается, что политически в мировом масштабе представлял собой Михоэлс в сравнении с вышеназванными жертвами советских спецслужб, чтобы у себя дома они устраили вокруг бедняги такую тупую катавасию? И какая толпа агентов оказалась вовлеченной в столь «секретную» операцию?