Том 23. Статьи 1895-1906 - Максим Горький

Это безумие, в которое впадают все рабы, когда им дают возможность командовать.

Русское правительство — источник анархизма в стране. Это не парадокс. Все обезумели — одни от усилий удержать свою власть и страха потерять её, другие от наслаждения властью.

Временно назначенный генерал-губернатор Забайкалья, некто Полковников, начинает свои действия с того, что арестует забайкальского военного губернатора Холщевникова — порядочного человека, но уж, конечно, не революционера — и обвиняет его в государственной измене.

Генерал Ренненкампф, один из «героев» последней войны, — человек, явно психически больной, он арестует вице-губернаторов, расстреливает директоров гимназий, делает всё, что он должен был, по роду службы, делать с японцами. К нему посылают для ревизии его деяний генерала Меллер-Закомельского, но он его прогоняет назад.

Как видите, — властей множество, но власти — нет. Россия разделена на участки и отдана в полное распоряжение военных, а военные в России — это столь же культурные люди, как киргизы или башкиры. Разве это не анархия?

Каждый новый акт бессмысленного зверства всё более отталкивает народ от правительства. Дело лейтенанта Шмидта уже вызвало отставку ста сорока офицеров флота, казнь его создала во флоте героя и легенду, которая долго будет питать сердца честных людей чувством мести.

Уже против донских казачьих полков, этой опоры престола, приходится выдвигать пушки и расстреливать казаков.

Армия дезорганизована — Вы это знаете. Сегодня она ещё не знает, что ей делать, и обращает скопившееся в ней чувство злобы туда, куда велит начальство. Но за последнее время я видел в разных местах много солдат и офицеров, и мне ясно: здесь дело Романовых скоро тоже будет проиграно.

Но эта партия «анархистов», раздирающих живое тело России хищными, звериными когтями, эта шайка безумных — всё ещё держится.

В её руках административный аппарат, пока она ещё владеет армией и её поддерживает инерция. Сгнившее, пропитанное кровью здание качается, скрипит, но не падает.

Народ видит это. Он всё сопоставляет, взвешивает, выдвигает из своей среды вождей, готовится к бою. Двадцать две губернии голодают в России в данный момент, и правительство, из опасения пропаганды, запрещает помогать голодающим. Крестьяне это понимают. Отказывая детям в куске хлеба, они хотят иметь оружие.

Выборы в Думу открыто и нагло фальсифицируются — ведь Дума нужна правительству лишь для того, чтобы Европа дала ему денег на продолжение борьбы с народом. Полиция явно и грубо насилует волю выборщиков, подсовывая им угодных ей кандидатов, но это плохо удаётся — если выбирают, то лишь под страхом нагаек и штыков. Там, где есть хоть малейшая свобода выборов, — выбранными оказываются люди, сидящие в тюрьмах, сосланные в Сибирь, безземельные крестьяне.

Местами неунывающий русский народ шутит: выбирает глухонемых, заик; в одном случае выбрали собаку, объяснив это так: «Правительству, видимо, хочется, чтобы именно скоты представляли наши интересы, оно так заботится об этом! К тому же содержание собаки дешевле стоит, чем даже содержание провокатора, а у правительства так мало денег!»

Рабочие выбирают своими депутатами фабричные трубы на том основании, что их «казак нагайкой не достанет и пулей не пробьёт».

А рабочие Петербурга единодушно сорвали выборы.

Русский народ понимает, что его хотят грубо обмануть, и не поддаётся обману. Он готовится к бою.

Этот бой не будет продолжителен и тяжёл, если русскому правительству не дадут денег в Европе на продолжение убийств и казней, бой будет краток и решителен, если народ получит теперь же материальную помощь.

Но если будет продолжаться то напряжение, в котором живёт теперь мой народ, — в душе его всё более будет скопляться ненависти, всё больше жестокости, и в решительный момент, — он неустраним всё равно! — эта сила ненависти, этот обвал жестокости ужаснёт весь мир!..

Через Вас, дорогой Анатоль Франс, я обращаюсь ко всем друзьям русского народа с горячей просьбой усилить энергию своей деятельности в пользу освобождения этого народа от варварской власти Романовых и их тёмной компании.

Не давайте роста ненависти, не усиливайте мощь жестокости!

С лишком сто миллионов людей с каждым днём всё более ожесточаются.

В нации искусственно воспитывают и раздражают зверя.

Кто искренно любит человека — должен помочь русскому народу скорее сбросить с своей груди иго людей, развращающих душу его, — душу глубокую, мягкую, душу прекрасную!

Письмо в редакцию газеты «XX век»

Уважаемый господин редактор!

Я прочитал в Вашей почтенной газете несколько писем, вызванных возмущением по поводу инцидента со мною в Нью-Йорке. Моя благодарность авторам писем за их прекрасные чувства — безгранична, что я и свидетельствую. Но они, мне кажется, слишком волнуются и чрезмерно резко формулируют свои мнения об американцах. Прежде всего — доза яда, выпитая мною здесь, не так велика, как это кажется тем, кто, видимо, мало пил его. Я ведь слишком хорошо иммунизирован всевозможными ядами в России для того, чтобы страдать от нескольких капель американского яда. Наконец, авторам писем должно быть известно, что во всех странах мещане — люди единственно праведные и что именно они всюду являются наиболее строгими жрецами морали. Мещанин невозможен без морали, как удавленник без петли. Естественно, что они должны были показать мне чистоту своих душ в полной парадной форме. Ведь для мещанина наказать грешника так же приятно, как почесать тайные язвы души своей, заросшие грязью. Они меня наказали, они показали мне самих себя, как тухлые яйца на огне свечи. Но я уже не однажды наблюдал на родине эту грустную картину духовной нищеты, и она не поразила меня ни глубиной, ни оригинальностью.

После всего этого Америка — прекрасная страна, это — вулкан человеческой энергии, здесь не работают только мертвецы и… безработные. Нет, право, не надо сердиться на Америку: в семье — не без урода, а в такой большой семье и уродов много. С этой стороны Америка удивительно напоминает Россию. Не следует также нападать на почтенного Марка Твена. Это превосходный человек, но — он стар, а старики очень часто неясно понимают значение фактов, чему печальным и ярким примером служит наш великий гений Л. Толстой. Наконец, в телеграммах сказано:

Тщетно защищался от нападок русский писатель, тщетно указывал он на гнусные интриги, тщетно взывал он к высшим законам человечества; вызванное им недоразумение подняло против него настоящую бурю в местном обществе.

Это звучит весьма драматично, но — не гармонирует с правдой. В ответ на весь шум я сказал всего несколько фраз, но одну из них нашли дерзкой и остались мною недовольны. Что поделаешь? Я очень любезный человек, но я знаю, что невозможно угодить на всех. Угодливость, даже когда она является программой либеральных партий, не достигает цели — это факт, в котором скоро убедится вся Россия.

Да, так я не «защищался», не «взывал», не «указывал» и так далее. Это делали за меня американцы в лице профессора Гиддингса, Д. Мартина, Деббса и других. В общем все они говорили на ту тему, что привычка господ моралистов всех стран и наций влезать в душу человека в галошах и с зонтиками — совершенно не похвальная привычка и что свобода политическая мало стоит, если и она не сливается во единое целое со свободой духа.

Извиняюсь за эти дрязги, отвлекающие внимание авторов писем от событий на родине и побудившие их направить энергию своих чувств за океан, а не куда-нибудь ближе. Например, в окрестности Петербурга, на набережную Невы. А впрочем — всё на свете развивается по линии наименьшего сопротивления.

В конце концов — спасибо за внимание! Я всегда думал, что свободы духа в России больше, чем где-либо. Если бы к этому прибавить побольше энергии, мы, вероятно, быстро сделали то, что необходимо давно сделать и от чего так часто нас отвлекают в сторону мелочи и пустяки.

К французским рабочим

Французы-рабочие!

К вам, которые всю жизнь работают, предоставляя хозяевам своим издавать законы для ограждения собственности, созданной вашим трудом,

к вам, которые не всегда имеют достаточно хлеба, чтобы насытиться, и которыми управляют люди, пресыщенные всем, что вы создаёте,

к вам, рабочие, истинные хозяева всей земли, — я обращаюсь!

Как перед всем рабочим людом мира, пред вами лежит путь борьбы за освобождение человека из рабства экономики и политики, из плена капитала и государства, лакейски служащего ему против вас.

Эта борьба скоро охватит весь мир, и она будет борьбою двух рас: расы бедных, которые пойдут в бой под знаменем разума, правды, любви и справедливости, против расы богатых, которые будут защищаться всеми силами своими — жадностью и лицемерием, хитростью и жестокостью.