Кружево-2 - Ширли Конран

– О'кей, Куртис. – Он поднялся с места. – Но постарайся держаться в рамках закона. Не хотелось бы, чтобы мне пришлось выступать в команде твоей защиты.

– Прекрати бить тарелки, Мэгги, я все объясню! – Энджелфейс едва успел спрятаться за дверцу кухонного шкафа, когда в него полетел дорогой, ручной работы керамический чайник.

– Я уже по горло сыта твоей гнусной ложью! – заорала Мэгги, снимая с полки великолепную итальянскую супницу и запуская ею в мужа. Возле укрытия Энджелфейса уже выросла порядочная гора черепков, а кухонные полки почти опустели. – Ты лгал мне каждый день нашего брака! И почему я должна верить тебе сейчас? – Красное блюдо полетело вслед за супницей.

– Так тебе, дрянь, и надо за то, что шаришь по моим карманам!

– Я всего лишь искала травку. А если бы не это, я никогда не наткнулась бы на эту чертову телеграмму: «Дорогой папочка! Если ты не заплатишь им десять миллионов гребаных долларов, они в течение пятнадцати дней меня убьют!» – Мэгги взялась было за кухонный комбайн, но передумала и потянулась к кофеварке. – Ты не полетишь в Стамбул, Энджелфейс, и ты не станешь платить им деньги за эту долбаную порнозвезду.

– Мэгги, я уже говорил тебе, что понятия обо всем этом не имею.

– А я понятия не имела, что у тебя есть десять миллионов долларов, – завизжала Мэгги, – иначе никогда не подписала бы этот проклятый брачный договор! – Мэгги перебила уже все, и кухонные полки были девственно чисты.

Энджелфейс выглянул из своего убежища:

– Мэгги, будь благоразумна. Конечно, у меня нет десяти миллионов долларов. Более того, я удавлюсь за каждый пенни, который у меня есть.

Мэгги с трудом подняла кухонный комбайн и метнула его в сторону мужа. Машина попала в дверь, оставив внушительных размеров царапину, и, рухнув на пол, разлетелась вдребезги.

Энджелфейс знал, что у Мэгги больше не осталось снарядов. Осторожно он вышел из укрытия.

– Послушай, я совершенно не собираюсь ни платить выкуп за Лили, ни лететь в Турцию, ни связываться с гребаной турецкой полицией. – Он пробирался через груду черепков – уже седьмое поколение кухонных сервизов, павшее жертвой гнева Мэгги со времени их женитьбы. – А теперь поклянись, что никому не расскажешь о телеграмме.

– Может, расскажу, может, нет.

– Лучше уж воздержись, ты, тупая тварь! – Энджелфейс бросил на жену свирепый взгляд. Она поднялась на цыпочки и изо всех сил ударила его по лицу. Он схватил ее за руку и оттолкнул. Но Мэгги не смутилась, глаза ее по-прежнему возбужденно сверкали. Энджелфейс резким движением разорвал ее рубашку, обнажив грудь.

– Подожди, я тебя проучу, – пробормотал он, чувствуя, как напрягается его член. Но Мэгги свободной рукой выхватила из мойки тяжелую железную кастрюлю и ударила мужа по голове.

Взревев от ярости, он резко хлестнул ее по лицу. Отлетев к стене, Мэгги больно ударилась о нее головой и осела на пол.

Энджелфейс отпрыгнул за противоположный конец черного кухонного стола – так, будто он хотел создать барьер между собой и женой.

– Тебе не стоило шарахать меня железным горшком. Это уже не шуточки, – пробормотал он.

Мэгги молча всхлипывала, и кровь тонкой струйкой текла из ее разбитой губы.

– Это не было забавно, Мэгги.

Она подняла лицо, все перемазанное тушью и губной помадой вперемешку с кровью.

– Вытри лицо и иди сюда, – процедил он сквозь зубы. Поднимать ее он не собирался.

Мэгги с трудом привстала и подошла к нему. Слизывая кровь с ее лица, он тихо шептал:

– Мне жаль, дорогая, но тебе не стоило так меня провоцировать. – Он осторожно приподнял то, что еще недавно было рубашкой Мэгги, и стал вытирать тушь и губную помаду с носа и щек жены. Потом как бы невзначай притронулся к ее соску и дружелюбно улыбнулся. – Насколько мне известно, Мэгги, сотни моих детей разбросаны по всему свету. Но ни до кого из них мне нет никакого дела. – «Конечно, я чертовски доволен, что одна из моих дочерей оказалась самой красивой женщиной мира, – подумал он. – Но Мэгги лучше об этом не говорить. А то она, пожалуй, и в самом деле постарается меня прибить».

Неторопливо он начал расстегивать молнию на джинсах.

– Ты же знаешь, как цыпки меня преследуют, Мэгги. Просто ложатся штабелями прямо у двери гримерной. Но это все было до того, как мы с тобой встретились. – Запустив руку ей в джинсы, он нежно массировал ее ягодицы. Мэгги была такой крошечной, что ее попка почти целиком умещалась в его ладони. – Ты знаешь, у меня хороший аппетит. – Он поймал ее руку и опустил себе в штаны. – И ты знаешь, что тебе это нравится, малышка.

Не разжимая объятий, они поднялись в спальню и упали на черные простыни неубранной кровати.

Через пару часов, когда слуга-филиппинец убрал следы погрома на кухне, а Энджелфейс заперся в студии звукозаписи со своим оркестром, Мэгги, привстав на кровати, закурила сигарету с травкой, взяла телефон, сделанный в виде Микки Мауса, и набрала номер Джоан, своей лучшей подруги.

– Прямо не знаю, что делать, Джоан, – простонала она без всякого вступления. – Он опять устроил мне грандиозную взбучку и даже, по-моему, вывихнул запястье. Как ты думаешь, на этот раз мне надо уйти?

Джоан спросила, с чего все началось, затем они долго обсуждали обрушившееся на Лили несчастье и то, как следует Мэгги вести себя по отношению к приемной дочери, которая гораздо красивее, чем она сама, и к тому же куда более знаменита.

На следующий день в восемь утра, когда Энджелфейс, едва продрав глаза, потянулся за бренди, а Мэгги пребывала еще в крепких объятиях сна, Джоан позвонила автору рок-колонки в одной из лондонских газет. В одиннадцать утра главный редактор принял решение дать материал на первую полосу, а несколько часов спустя продавцы газет кричали по всему Лондону: новая сенсация – похищение Лили.

Богиня раскрыла свой чувственный красный рот так широко, будто собиралась послать чистейшее «до» под своды «Ла Скала», а потом решительно сомкнула губы вокруг пениса. Медленно она продвигала рот все дальше по гладкой плоти. Не без гордости Богиня подумала о том, что вряд ли какая-нибудь другая женщина, как бы молода и красива она ни была, сможет справиться с этим так же хорошо. Двадцать лет практики позволяли ей держать ритм и безошибочно чувствовать, если она вдруг начинала действовать слишком медленно, слишком быстро или слишком нежно (наиболее частая жалоба мужчин). Спирос неожиданно дернулся, и Богиню чуть не стошнило – чего обычно не случается, если не терять сосредоточенность. В идеале у мужчины должно возникнуть ощущение, что его член сосет новорожденный теленок.

Неожиданно Богине полезли в голову мысли о телятах, котятах, щенятах… Потом у нее возникло ощущение, что она смотрит на саму себя, лежащую на кровати, откуда-то с потолка комнаты. О Боже! Что же это она делает? То, что происходило сейчас на кровати, не было актом любви, но, скорее, аккуратным и расчетливым актом самоотречения, чувственной взятки, ее последним козырем, выложенным из страха потерять Спироса и все с ним связанное. Ее любовь не была больше любовью, это был страх – страх быть покинутой, страх публичного унижения. Она стала сосать интенсивнее. Интересно, сколько времени это еще будет продолжаться? Она попробовала считать толчки. Десять… двадцать… сорок… Она уже чувствовала спазмы в горле.