Король нищих - Жюльетта Бенцони

Случалось, что это уютное счастье заставляло Сильви обманываться на счет того, чем в самом деле живет ее сердце, но едва она видела стены Венсеннского замка, ее столь послушное сердце замирало. То же самое Сильви чувствовала, когда в чьем-нибудь салоне — к слову сказать, она посещала их очень редко — встречала госпожу де Монбазон, чья верность узнику почти вошла в поговорку и прославилась так широко, что народ сложил о ней песню:

Бофор в тюрьме Венсеннской,

Заточен в башню он,

Но жить и там в веселье

Есть у него резон…

Оп-ля! Оп-ля!

Он пару раз в неделю

Имеет Монбазон.

Надменную герцогиню нисколько не оскорбляло, что ее приравнивают к публичным девкам, которым разрешалось в королевских тюрьмах утешать заключенных, особенно занимавших важное положение. Совсем наоборот! С гордостью и с презрением к престарелому мужу — его это ничуть не смущало — она отвечала на вопросы любопытствующих, сообщала новости о Франсуа, которые раньше других узнавали госпожа де Вандом и госпожа де Немур, но все это неизменно вызывало у Сильви дикое желание собственными руками задушить госпожу де Монбазон…

Однако Сильви понимала, как сильно нуждаются ее благодетельница и ее подруга детства в этом утешении, ибо после ареста Франсуа судьба Вандомов стала совсем незавидной. Герцог Сезар, вынужденный бежать из своего замка Ане, который «навестили» люди короля, снова отправился в изгнание, но, увы, не в Англию, где «круглоголовые» Кромвеля подняли мятеж против короля Карла I и королевы Генриетты, то есть кузена и родной сестры герцога. Он уехал в Италию, где, посетив Венецию и Рим, обосновался во Флоренции. С несколькими преданными ему дворянами и горсткой хорошеньких мальчиков он вел там привычную для него беспутную жизнь, которая резко отличалась от жизни его старшего сына Меркера, который, уединившись в замке Шенонсо, неотступно думал лишь об одном: не заставит ли его внезапное нападение прятаться в тайном убежище, устроенном в одной из опор моста. Жизнь герцога Сезара отличалась и от жизни его жены, заточившей себя в особняке в предместье Сент-Оноре; тут, поддерживаемая своим старым другом, епископом Лизье Филиппом де Коспеаном, и горячей привязанностью господина Венсана, она старалась добиться хотя бы беспристрастного суда над герцогом де Бофором, настолько она была уверена, что сына оправдают. Большой поддержкой госпоже де Вандом была и ее дочь; к тому же Франсуаза де Вандом, всегда верная себе, находила время для своего любимого благотворительного дела — помощи публичным девкам, как промышляющим на улицах, так и содержащимся в борделях. Естественно, Сильви часто встречалась и с матерью, и с дочерью.

Однако пушечные выстрелы продолжали поддерживать в Венсеннском замке необычное оживление. Сильви приказала поставить карету на обочине под деревьями и послала ливрейного лакея за новостями; когда он через несколько минут, показавшихся Сильви бесконечными, вернулся, ее удивила его сияющая физиономия.

— Ну что? — спросила она.

— Великая новость, госпожа герцогиня. Его светлость герцог де Бофор бежал…

Сердце Сильви затрепетало в груди.

— По-моему, вы этим очень довольны, друг мой!

— Конечно! Не госпоже герцогине объяснять, как сильно простые люди любят господина де Бофора. Париж будет плясать от радости, когда узнает, что он вырвался из лап Мазарини.

Ликование началось с собственных слуг Сильви, они очень любили молодую хозяйку и знали, что она совсем не жалует кардинала.

— Не стоит и спрашивать госпожу герцогиню, рада ли она, — сказал старый кучер Грегуар; он был последним из кучерской династии, которая со времен средних веков состояла на службе семьи де Фонсомов, и мог позволить себе вольность в обращении.

— Я действительно очень рада, — ответила Сильви. — Известно ли, как он бежал?

— Не совсем. Он спустился по веревке с крыши башни, но веревка оказалась слишком короткой, и ему пришлось прыгать вниз. Но то, что он выбрался из замка, это точно!

— Прекрасно! Мы сейчас попытаемся узнать больше. Поезжайте в Отель Вандом!

Трое слуг не заставили себя упрашивать; все снова заняли свои места, и лошади резвой рысью помчали карету; Сильви с облегчением откинулась на бархатные подушки: значит, он свободен! Значит, предсказание сбылось! Мазарини действительно уже несколько месяцев жил в страхе из-за некоего Коизеля, предсказавшего, что на Троицын день Бофор окажется на свободе. Суеверный итальянец пытался делать вид, будто не придает значения этому предсказанию, которое внушало ему тревогу, но все-таки приказал усилить охрану узника. И вот сегодня, в День Троицы, предсказание сбылось!

Сильви не было нужды напрягать собственное воображение, чтобы на темной завесе смеженных век увидеть, как Франсуа с развевающимися на ветру волосами несется галопом по полям и лесам, опьяненный вновь обретенной свободой. Но кто скачет рядом с ним и куда направляется Франсуа?

На свои вопросы молодая женщина имела да ответа: это, возможно, госпожа де Монбазон, которая, переодевшись в мужской костюм, ждала Франсуа под стенами Венсеннского замка; едет же Франсуа в замок Рошфор-ан-Ивелин, принадлежащий мужу госпожи де Монбазон, который оставался губернатором Парижа: туда Мазарини сунуться не посмеет…

В это время популярность Мазарини, если даже допустить, что она когда-либо у него была, упала до нижней черты. Народ, очень долго сдерживаемый железной рукой кардинала Ришелье, не видел никакой разницы между флорентийцем Кончини, который пользовался огромным влиянием во время регентства Марии Медичи, и сицилийцем Мазарини, чья кардинальская мантия распростерлась пурпурной тенью над регентством Анны Австрийской. По мнению народа, оба были одного поля ягоды, эти фавориты, гораздо больше озабоченные тем, чтобы потуже набить собственные кошельки, чем благом государства! В этих условиях люди, каков бы ни был политический гений Мазарини, ничего не ставили ему в заслугу. Но надо признать, что у Мазарини была нелегкая задача — сохранять самое главное из политики великого кардинала внутри страны, а главное, вовне, где по-прежнему все заглушал голос оружия! Конечно, победы бывшего герцога Энгиенского, ставшего принцем де Конде, удерживали врага за пределами королевства, хотя уже четыре года Вестфальский мирный конгресс пытался положить конец войне, опустошавшей часть Европы. В этой войне столкнулись интересы короля Франции, короля Испании, императора Священной империи и сначала короля, а потом королевы Швеции.

Во Франции Мазарини вынужден был считаться с Конде, занимавшим благодаря своим победам прочное положение и обладавшим не только непомерным честолюбием, но и таким же аппетитом: он беспрестанно требовал титулов и должностей, не скрывая, что охотно занял бы пост первого министра.