Дитя каприза - Дженет Таннер

– О чем ты говоришь?

Она опять рассмеялась резким нервным смехом.

– Хьюго, не притворяйся, что ты потрясен. Даже ты не можешь быть настолько слеп. Это началось уже довольно давно.

– Что началось?

– У нас с Грегом. Мы любим друг друга. И теперь я уезжаю с ним. Завтра. Все уже подготовлено.

Его вдруг затошнило, будто в желудке скисло вино, выпитое им за обедом.

– Пола… ради Бога… – он шагнул к ней. Она отступила, словно боясь его прикосновения.

– Не надо, Хьюго. Не пытайся удержать меня.

– Я этому не верю, – сказал он в растерянности. – Между вами ничего не было. Я бы знал об этом. Ты все это придумала, Пола. Ты была нездорова. Ты и сейчас нездорова.

– Так я и знала, что ты это скажешь. Ты такой же, как они. Ты против меня, все вы против меня. Кроме Грега.

– Не строй из себя дурочку, черт возьми! Кто это против тебя? Тебе надо показаться врачу, Пола. Я вижу, ты действительно больна. Утром я поговорю с Бастером. Он организует тебе консультацию у самого лучшего психоаналитика.

– Нет!

– Дорогая, тебе нужна помощь.

– Нет, мне нужен Грег. – Глаза у нее стали дикими, губы скривились, словно она была готова снова расхохотаться, а в голосе зазвучали истерические нотки. – Ты мне не веришь, не так ли? Ты все еще мне не веришь. Ты считаешь, что я выдумываю. Но это правда, Хьюго. Мы с ним любовники и уже очень давно. В первый раз он овладел мной в этой самой комнате. В тот вечер, когда ты был на обеде у своей матери по случаю ее дня рождения.

– Моей матери?

– Помнишь, ты пошел туда один? Мы собирались на вечеринку. За нами заехал Грег. И мы с ним занимались любовью. Здесь… – она хихикнула, – на этом ковре. Как раз там, где ты стоишь.

Хьюго остолбенел. Что-то в ее тоне и выражении лица подсказывало ему, что каким бы невероятным все это ни казалось, как бы ни была больна Пола, она говорила чистую правду. Однако он не мог и не хотел верить. Все было слишком чудовищным.

– Не лги мне, – заорал он.

– Я не лгу, Хьюго.

– Грег не стал бы… Я, конечно, знаю, что он бабник, но он не стал бы… Тем более здесь, в моем доме.

Она поджала губы, словно он, отказываясь верить ей, отрицал любовь к ней Грега.

– Если ты мне не веришь, я представлю тебе доказательство!

Она выскочила из комнаты, и он услышал, как застучали ее каблучки вверх по лестнице. Он стоял, не двигаясь, и только ерошил пальцами свои редеющие волосы. По его лицу струился пот, его подташнивало.

Прошло несколько минут, а Пола не возвращалась, и его охватила паника: кто знает, что еще она могла натворить в таком состоянии? Он рванул вверх по лестнице, прыгая через две ступеньки. Из-под двери ее комнаты пробивалась полоска света. Он рывком распахнул дверь.

Пола, сняв с себя платье, теперь облачалась в вечерний туалет из зеленого шелка. Она с вызывающим видом взглянула на него, натягивая ткань на одно плечо и вслепую отыскивая на спине молнию.

– Смотри… видишь? – спросила она. И он увидел.

Платье замялось, кое-как брошенное Полой в тот вечер, но внимание привлекало не это, а разорванный шов. Пола торжествующе хихикнула.

– Я должна была в нем пойти на вечеринку. Тебе не пришло тогда в голову поинтересоваться, почему я переоделась? Ведь ты знал, что я любила это платье, но так и не спросил, почему я его не надела. Ну что же, теперь ты знаешь. Это потому, что Грег был нетерпелив. Он не мог ждать, пока я сниму платье. Я тоже не могла!

Казалось, в голове Хьюго разорвался снаряд, и сразу же нестерпимо заболели виски. Хьюго редко выходил из себя, но теперь из-за этой страшной боли он утратил контроль над собой.

– Сучка! – заорал он ей в лицо и увидел, как в глазах ее мелькнул страх. – Ах ты, проклятая сучка! Я боготворил тебя, Пола, я вознес тебя на пьедестал! Я готов был умереть за тебя! А ты… Боже, мне следовало бы убить тебя!

Она попятилась в ужасе. Разорванное платье соскользнуло с плеча. Она поддернула ткань, придерживая ее рукой.

– Тебя следовало бы убить! – повторил он. – Я, черт возьми, был с тобой слишком терпелив, мисс Снежная королева. Я не ложился с тобой в постель, думая, что ты боишься снова забеременеть, а ты все это время…

Его глаза сузились, взгляд стал колючим, а губы вспухли от прилива крови. Он содрал с нее платье, обнажив маленькие груди, стройное тело, длинные загорелые ноги. Она попыталась вырваться, но он поднял ее в воздух – ярость придала ему силу, которую он у себя и не подозревал, – и бросил ее на кровать, так что ее тело подпрыгнуло. Она всхлипывала, пытаясь отползти, но он снова схватил ее за руки, задрав их над ее головой так грубо, что вывихнул ей плечо.

– Хьюго… прошу тебя, пожалуйста. Ты делаешь мне больно.

Он и внимания не обратил на ее мольбы. Она уже была не его обожаемой женой, а рабыней, и его настойчивое желание теперь было вызвано не стремлением выразить любовь, а жаждой доказать свою власть, унизить, наказать. Он грубо овладел ею, не обращая внимания на то, как она, всхлипывая, сжалась от невыносимой боли в плече и в животе.

Все закончилось несколько мгновений спустя, хотя Поле показалось, что прошла целая вечность. Она свернулась калачиком, пытаясь прикрыть наготу руками.

– Я тебя ненавижу… ненавижу… как ты мог?

Он взглянул на нее сверху и на какое-то мгновение к нему вернулась его всепоглощающая любовь, а с ней и ужасные сожаления о том, что произошло. Но нанесенный ему удар был слишком силен, а предательство слишком жестоким. Даже этот совершенный без любви акт собственника не смог утолить причиненную ему боль.

– Уезжай с ним, – сказал он страшным глухим голосом. – Уезжай, если именно этого тебе хочется, Пола, и я желаю ему радости с тобой. Потому что таких эгоисток, как ты, я еще не встречал.

Она ничего не ответила, а просто лежала, всхлипывая.

– Я хотел, если бы смог, бросить к твоим ногам весь мир, – сказал он, – хотел сделать все, что ты пожелаешь. Но тебе этого было недостаточно. Ну что же, я сыт тобой по горло. Отправляйся к нему – сейчас же, сию минуту. Я не желаю провести ночь под одной крышей с тобой. Отправляйся к нему – и я искренне желаю тебе наконец обрести покой!

Ни один из них не заметил крошечной фигурки, выглядывающей из-за приоткрытой двери. Гарриет, которую разбудили крики, прокралась из своей комнаты по коридору и стояла там, остолбенев от страха, ничего не понимая, но чувствуя, что происходит что-то ужасное. И теперь, когда Хьюго повернулся к двери, малышка испугалась, как бы он не ударил ее так же, как мамочку. Задрожав от страха, Гарриет бросилась по коридору назад, под надежную защиту своей детской. Когда Хьюго подошел к двери, малышки уже и след простыл.

Пола уехала, не попрощавшись.

Хьюго никогда больше ее не видел.

ЧАСТЬ ПЯТАЯ

Настоящее

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Проводив Гарриет до аэропорта, Том О'Нил повернул машину на дорогу, ведущую в Ист-Пойнт. Если бы их отношения с Гарриет развивались успешно, он отложил бы посещение Ванессы Макгиган на следующий день, чтобы провести несколько лишних часов с женщиной, которая обворожила его так, как ни какая другая женщина, он уж и не припомнит с какого времени. Но их отношения развивались отнюдь не гладко. Он умудрился сам все испортить, и прежде чем ему представилась возможность исправить положение, Гарриет получила известие о сердечном приступе у отца и поспешно вылетела в Штаты.

– Береги себя, – сказал он, высаживая ее из машины перед входом в зал ожидания, – я позвоню.

Но она взглянула на него так, словно совсем забыла о его существовании – тревога за здоровье отца вытеснила у нее из головы все остальное, – и ему показалось, что перед ним незнакомка – холодная, вежливая, чуточку враждебно настроенная и уж совсем не имеющая ничего общего с той теплой и волнующей женщиной, которая недавно лежала в его объятиях.

Конечно, это было можно понять. Прошлой ночью Гарриет обиделась и рассердилась на него, убежденная в том, что он использовал ее в интересах своего расследования, и Том знал, что сам виноват в этом. А сегодня вмешалась сама судьба. Возможно, не получи она это ужасное известие, ему удалось бы убедить ее, что все совсем не так, как ей показалось, но теперь он уже упустил шанс сделать это, и, поняв, насколько это для него важно, Том очень удивился.

– Пропади все пропадом, ведь она всего-навсего обыкновенная баба! – сказал он вслух. – На свете таких сколько угодно. – Но тяжесть на сердце говорила о том, что ему нелегко будет забыть ее. Гарриет была единственной и неповторимой – и именно она нужна ему.

«Ну и хорошо, что ее нет, – подумал он, меняя тактику. – Тебе нужно делать свою работу, а она могла помешать». Романтические отступления всегда во вред работе, и то, что он их не допускал, объясняло, в частности, почему он считался таким хорошим детективом. Никаких неотложных свиданий, никаких малышек, поджидающих мужчин дома с жалобами на одинокие вечера и загубленные ужины! А что важнее всего – никаких переживаний, чтобы не прерывался процесс дедукции. Он был волен сосредоточиться полностью на работе, посвятить делу все свое время и ездить туда, куда требовалось, мог, ложась спать, мысленно прокрутить проблему и доказательства и проснуться хорошо отдохнувшим, иногда с готовым ответом, который выдало ему подсознание. Но если человек спит с женщиной, которая для него не просто случайная знакомая, это совершенно невозможно. Нарушалась непрерывность мыслительного процесса. А уж если бы этой женщиной была Гарриет, дело обстояло бы еще хуже. Она сама по уши увязла в этой истории, разобраться в которой, по его твердому убеждению, было не так-то просто. В ней столько хитросплетений, не известных пока еще фактов – он это нутром чуял. Вполне возможно, эти факты могли бы изобличить дорогих ей людей, и ей было бы больно узнать об этом. Если бы такие факты оказались в его руках, разве не возник бы у него соблазн скрыть их ради ее спокойствия? Поступи он так, разве не обманул бы он тем самым людей, которые платили ему за работу? А сделай он по-другому, разве не возникло бы между ним и Гарриет чувство горечи, разве не начались бы взаимные упреки – вчерашний эпизод был каплей в море по сравнению с тем, в чем она обвинила бы его, если бы он вытащил на свет Божий их семейные тайны или того хуже – способствовал бы разоблачению или разорению членов ее семьи? Нет уж, куда лучше, что она улетела в Штаты, и он сможет продолжить расследование, не принимая в расчет всякие соображения личного характера.