Дом Ночи - Дмитрий Геннадьевич Колодан

в этом уверена. Ей оставалось лишь надеяться на то, что она правильно разгадала эту историю, сотканную из лоскутков и обрывков других историй, как одеяло Матушки Ночи, как сам буньип и весь мир вокруг.

Ива подошла к фальшборту и некоторое время стояла, опираясь о него двумя руками. Только потом она поняла, что на самом деле ждала, что буньип попытается ее остановить. Но он ничего не сделал, и тогда Ива спрыгнула на сухую горячую землю.

Когда она встала и выпрямилась, буньип уже был рядом. Ива чувствовала ожидание, разлитое в воздухе, — то самое чувство, которое бывает перед грозой, и знала, что источник его — буньип. Но было и что-то еще, что-то, что не могло быть ничем иным, кроме надежды.

Ива трижды свистнула, выжидала полминуты и затем свистнула еще раз. Этот свист не имел никакого отношения к тилацину. Так они переговаривались с крестным, когда охотились вместе, и оставалось лишь надеяться, что он сработает и в этом случае. Буньип беспокойно задвигался, и в этот момент из темноты донеслось ответное тявканье. Сумчатый волк был здесь, рядом, он всегда был здесь.

Кинджа появился из темноты, беззвучно переступая на мягких лапах. Он шел медленно, не поднимая головы, не замечая ничего вокруг, пока не уткнулся теплым носом Иве под коленку. В пасти он держал расписную палку — бумеранг, который всегда возвращается. Ива бережно забрала его и прижала к груди.

— Ты ведь мог сделать это сам, — сказала она. — Тебе не нужна была моя помощь, чтобы вернуться… В любой момент, в любое время ты мог пройти этим путем. Тебя не держали на привязи. Почему так?

Тилацин молчал. Ива присела перед ним на корточки.

— Я была нужна не тебе, а ему? Им?

Она кивком указала на буньипа. И опять без ответа, даже без намека на ответ.

— Или это было нужно мне?

Она прислушалась к своим чувствам, к грусти, что разлилась в ее сердце. Все же любое ее приключение, даже самое странное и вычурное, было для нее уроком. Она училась и пусть еще не понимала, чему именно, но одно знала наверняка: в конце пути ей предстоит держать экзамен.

Кинджа потерся о ее плечо. Иве хотелось обнять его за шею, прижаться щекой к жесткому меху, как она делала когда-то, когда была младше, но она сдержалась. Потому что не была уверена в том, что сможет его отпустить.

— Иди. Я не твоя хозяйка, и я тебя не держу. Я знаю, что наш дом — это только остановка в пути. Пришло время и тебе двигаться дальше. Спасибо, что ты мне это показал.

Кинджа мотнул головой. Ива понятия не имела, значило ли это хоть что-то, но решила, что таким образом тилацин прощается. Она шмыгнула носом.

— Иди. Тебе пора. Давно уже пора.

Девочка встала. Должно быть, в тот момент ей полагалось уйти и оставить их вдвоем. Но Ива не решилась. Она должна была знать, чем кончится эта история.

Кинджа, опустив голову, медленно приблизился к бывшему хозяину. А тот столь же медленно протянул руку и положил тилацину на голову.

— Здравствуй, старый друг, — сказал он. — Долго ты до меня добирался.

Кинджа заскулил. Сильный хвост мотнулся в сторону. Сейчас тилацин как никогда был похож на самую обыкновенную собаку.

— Да… — протянул Хендерсон. — Я тоже по тебе скучал. Видишь, к чему это привело?

Он попытался рассмеяться, но звучало это так, будто старик заплакал. Ива незаметно отступила на пару шагов. Она не хотела мешать этой встрече, а может, прощанию.

— Но теперь мы будем вместе… Навсегда, так?

Кинджа толкнул носом протянутую ладонь. Старик потрепал его между ушами, а затем обнял за шею и очень бережно и нежно стал втягивать в себя. Кинджа не сопротивлялся, наоборот, сам устремился навстречу черной дыре в сердце буньипа. Тут уже Ива не выдержала и отвернулась — не потому, что происходящее пугало ее или вызывало отвращение, а для того, чтобы спрятать слезы.

Когда она наконец решилась снова взглянуть на буньипа, там уже никого не было. Может, он просто ушел — тихо, быстро, но, скорее всего, попросту исчез. Растаял, как тает сон с первыми лучами рассвета, оставив после себя лишь зыбкое, ускользающее воспоминание. В этом самом воспоминании Ива услышала звонкий смех: одиннадцать девочек в белых платьях, припорошенных красной пылью, возвращались с пикника у Красной Скалы. В воспоминании прозвучал громкий гудок, и капитан в белоснежном кителе с блестящими пуговицами вышел на мостик, встречать пассажиров.

Какая-то птица, весьма неприятного вида, хлопая крыльями, опустилась на ветку ближайшего дерева.

— Ты ведь и есть кукабарра? — спросила Ива. — Тогда начинай. Пора.

И кукабарра заливисто расхохоталась, встречая рассвет нового дня. Ива захлопала в ладоши.

Глава 7

Страница дневника (Титул)

Этот дневник принадлежит:

Зовите меня Кати (украдено). Полное имя: Катинка Макабреску. И если вы читаете эти строки, значит, меня уже нет в живых (тоже украдено). Пожалуйста, не читайте дальше (опять украдено). Уничтожьте этот дневник любым доступным вам способом: порвите на клочки, сожгите, развейте пепел по ветру, растворите в кислоте, утопите в выгребной яме. Делайте с ним что угодно, только не читайте.

P. S. Вы же все равно меня не послушаете?

Карандаш и бумага — лучший способ сохранить время.

Ажани Батакален

(Я не знаю, кто это, но цитата дурацкая).

Девочка под мостом

Она ненавидела этот город. Ненавидела истово, до скрежета зубов и до дрожи в сжатых кулаках. Ненавидела так, как может ненавидеть только девчонка тринадцати лет. Она не верила в ад с кипящими котлами, горящей серой и прочей мишурой, но зато она точно знала, как выглядит его земное воплощение. Ад — это место, где нет надежды. Ни на будущее, ни на прошлое. Одна серая хмарь и ничего больше.

Его и городом-то назвать было сложно. Чересчур разросшийся поселок, фурункул, который вздулся на краю Большого Леса, там, где раньше была лесопилка. Порой достаточно крошечной царапины, чтобы занести инфекцию, а вот чтобы избавиться от заразы, требуется хирургическое вмешательство.

Будь у нее достаточно керосина: в канистрах, в цистернах, в бочках и ведрах, — она бы приложила все усилия и сожгла бы этот город. Чтобы от него не осталось даже воспоминания. Это было неизбежно. На уроках в школе им рассказывали, что этот гадкий городишко уже трижды сгорал дотла и трижды возрождался