Император Павел I - Геннадий Оболенский

Эти слова стали причиной неизгладимой ненависти к Наполеону, которая руководила всеми делами и поступками Александра I. Он был добр, но злопамятен, не казнил, но преследовал, со всеми знаками благоволения и милости — «о нем говорили, что он употреблял кнут на вате». Скрытность и притворство внушены ему были образом жизни и Екатериной II.

Пронеслись великие события, наполнившие Европу громом побед и поражений. Закончилась гигантская битва народов, принесшая России неувядающую славу. С. П. Трубецкой: «…Имя императора Александра гремело во всем просвещенном мире, народы и государи, пораженные его великодушием, предавали судьбу свою его воле. Россия гордилась им и ожидала от него новой для себя судьбы. Он объявил манифестом благодарность свою войску и всем сословиям народа русского, вознесшего его на высочайшую степень славы; обещал, утвердив спокойствие всеобщим миром в Европе, заняться устройством внутреннего благоденствия вверенного провидением держав его пространного государства…»

Но надежды так и остались только надеждами. «Изобилие чувства и воображения при недостаточном развитии воли — все это соединилось в то настроение, в какое попал Александр с 1815 года и которое около того же времени получило название разочарования; проще говоря, это — нравственное уныние. Благодаря этому Александр охладел к задачам внутренней политики; русская жизнь, которой он не знал, стала ему казаться неподготовленной, а с 1815 года стало даже обнаруживаться чрезвычайно раздражительное скептическое отношение ко всему русскому».

В начале 1834 года Пушкин записал в дневник разговор со Сперанским: «Я говорил ему о прекрасном начале царствования Александра: «Вы и Аракчеев, вы стоите в дверях противоположных этого царствования, как Гении Зла и Блага»».

«Угрызения совести преследовали его, сделались исходным пунктом его позднейшей склонности к мистицизму», — писал Чарторыйский.

Баронесса Крюденер, страстная проповедница мистического суеверия, становится путеводной звездой императора. «Вот его путеводная вдохновительница, — писал А. В. Поджио, — она его помирила с самим собою, определила к новой службе и сблизила с Богом, избравшим его своим орудием, исполнителем верховной воли. Не ищите его бывшей высочайшей воли; нет, он смирился, преобразовался, обновился другою плотью и отказался от бывшего себя!»

В записках Александры Федоровны, жены Николая I, говорится, что в 1819 году Александр, обедая у брата, «высказал мнение о том, чтобы отказаться от лежащих на нем обязанностей и удалиться от мира».

Четыре года спустя будущий декабрист А. В. Розен имеет возможность близко наблюдать императора в Ораниенбауме. «Отпустив караул, — пишет он в «Записках», — император долго, долго прохаживался по крыше дворца и часто останавливался, погруженный в размышления… Нередко по целым часам стоял он у окна, глядя все на одну и ту же точку в раздумье. 30 августа, в день своего ангела, он всегда щедро дарил храму Александро-Невской лавры; в последний же год он пудами подарил ладан и свечи».

Ежегодно служили заупокойную службу в память его отца императора Павла I. Еще в 1809 году Елизавета Алексеевна писала матери, что Александр начинал глубоко переживать при приближении этого события, погружаясь в мрачное состояние.

Декабрист А. М. Муравьев: «Последние годы своей жизни Александр стал добычей безотчетной меланхолии: болезнь, которую Бог иногда посылает земным владыкам, чтобы пригнести их скорбью, этим величественным уроком равенства».

Недостатка в шпионах и доносчиках не было — Александр I знал о существовании тайных обществ. 24 мая 1821 года, после более чем годового отсутствия, император появился в Петербурге, и командующий гвардейским корпусом генерал И. В. Васильчиков вручил ему записку «О тайных обществах в России», составленную тайным агентом М. К. Грибовским.

«По рассказам Иллариона Васильевича, записанным впоследствии не с его слов, а со слов его сына, было это весною 1821 года в Царскосельском дворце. Государь сидел за письменным столом, Васильчиков сидел напротив. Государь долго оставался задумчив и безмолвен. Потом он сказал, разумеется по-французски: «Дорогой Васильчиков! Ты, который служишь мне с самого начала моего царствования, ты знаешь, что я разделял и поощрял все эти мечты, эти заблуждения… Не мне свирепствовать, ибо я сам заронил эти семена». В том, что император положил записку в дальний ящик, усматривали безволие, апатию, нерешительность, страх и даже некоторое умопомрачение».

И доклад Бенкендорфа, представленный императору в том же году со списком заговорщиков и с предложением начать следствие, остался «без пометки». Капитан Вятского полка Майборода, член Южного общества, в своем доносе назвал 46 имен. Доносили: Шервуд, Ронов, Бошняк, Перетц. На одном из доносов с именами заговорщиков появилась лаконичная резолюция Александра: «Не мне карать!»

На учениях, похвалив Сергея Волконского за командование бригадой и зная об его участии в заговоре, Александр I дает ему совет: «По-моему, гораздо для Вас выгоднее будет продолжать оные занятия, а не заниматься управлением империей, в чем Вы, извините меня, и толку не имеете…»

После смерти Александра I среди бумаг нашли документ, датируемый историками 1824 годом. «Есть слухи, — записал император, — что пагубный дух вольномыслия или либерализма разлит или, по крайней мере, сильно уже разливается и между войсками; что в обеих армиях, равно как и в отдельных корпусах, есть по разным местам тайные общества или клубы, которые имеют при том секретных миссионеров для распространения своей партии. Ермолов, Раевский, Киселев, Михаил Орлов, граф Гурьев, Дмитрий Столыпин и многие другие из генералов, полковых командиров, сверх того большая часть разных штаб- и обер-офицеров».

Вечером 7 ноября 1824 года Нева взбунтовалась и вышла из берегов. «О здешнем наводнении вы уже столько слышали, что не хочу говорить о нем, — писал Карамзин Вяземскому. — Погибло 500 человек и много миллионов рублей…»

Глядя на разбушевавшуюся стихию, Александр задумчиво произнес: «Воля Божия — нам остается преклонить главу перед нею».

«Во время большой заупокойной службы кто-то воскликнул: «Бог нас наказал!» На что Александр Павлович тут же ответил: «Нет, это за грехи мои Он послал такое наказание!»»

Ощущение бренности бытия, бессилия перед вызовом судьбы наполнило его душу мистическим ужасом — наводнение вызвало сильнейший приступ меланхолии.

Александр не в состоянии дальше оставаться в этом злотворном городе и спешит его покинуть. «Собираясь в последнее путешествие, Александр долго беседует со схимником, предпочитая его всем остальным делам».

«Многие заметили, что у государя было мрачное предчувствие перед отъездом в Таганрог, — сообщает современник. — Говорят, что он не мог пересилить себя при прощании с членами своей семьи и придворными».

Выехав из Петербурга, Александр I остановил свой экипаж и в течение нескольких минут смотрел на город, в котором он родился, словно прощаясь грустным взглядом с ним навеки.

Елизавета Алексеевна серьезно заболела, и врачи рекомендовали ей ехать на юг Франции. Но она отказалась покинуть Россию, и тогда ей предложили Таганрог, на берегу Азовского моря. Александр Павлович решил ехать с женой. «Предадимся воле Божьей, — сказал он Голицыну. — Он лучше направит ход вещей, чем мы, слабые и смертные!»

Опередив на несколько дней жену, он выехал в Таганрог, и 23 сентября императорская чета обосновалась в скромном кирпичном домике, совсем не похожем на дворец.

Елизавета Алексеевна почувствовала себя лучше, и 20 октября, несмотря на простуду, император с небольшой свитой отправился в инспекционную поездку по Крыму.

С гор Кавказа дул ледяной ветер, Александр Павлович, день и ночь проводивший в седле, вернулся в Таганрог 7 ноября в сильной горячке. Болезнь была недолгой.

19 ноября 1825 года император Александр I скончался, на 47-м году жизни.

Когда приближенные, торопясь узнать последнюю волю императора, вскрыли конверт, который он постоянно имел при себе, то были немало удивлены, обнаружив всего-навсего какие-то молитвы. Только 11 марта следующего года тело покойного императора было доставлено в Царское Село и оттуда в Казанский собор для прощания. Захоронение состоялось 25 марта в Петропавловском соборе.

Возвращаясь из Таганрога, 4 мая в городе Белеве скончалась и Елизавета Алексеевна.

«Пораженный вследствие навалившихся на него противоречий и терзаний меланхолией — ослаблением и даже разложением духовных сил, Александр явился моральной жертвой русской истории XVIII века, точнее истории русского престола, фактически очутившегося в зависимости от воли гвардии, привилегированного петербургского офицерства и тех или других лиц, умевших пользоваться вооруженною силою…»