Колумб - Яков Свет

Но, преодолев «херсонесское» искушение, Адмирал решил убедить мир, что земля Хуана (так он называл Кубу) не остров, а часть Азиатского материка.

В четверг, 12 июня 1494 года, была дана команда свистать всех наверх. Экипаж «Ниньи» выстроился на палубе, и нотариус флотилии дон Фернан Перес де Луна зачитал удивительный документ. То был акт, коим торжественно и формально заверялось, что земля Хуана никакой не остров, а материк и «начало Индий и их конец, так что, следуя этой землей, можно посуху дойти до Испании», и заключительный параграф акта был сформулирован так: «…а всякий, кто когда-либо осмелится утверждать противное тому, что здесь значится, да уплатит штраф в сумме десять тысяч мараведи, и да будет урезан у него язык, а если подобное скажет грумет [матрос второй статьи] или лицо равного положения, то получит он сто плетей и лишен будет языка» (42, V, 240–241).

Затем все моряки «Ниньи» под присягой подтвердили, что согласны с этим актом, и проставили свои подписи. А к концу дня собраны были подписи на двух других кораблях, и акт нотариус Фернан Перес де Луна вложил в шкатулку, которая запиралась на три ключа.

Очень многие биографы Адмирала с возмущением описывали события 12 июня 1494 года. Они обвиняли главу экспедиции в сознательном обмане — дескать, он отлично знал, что Куба — остров, но пошел на все, чтобы убедить королевскую чету, будто земля эта часть Азиатского материка. Бесспорно, эти авторы были бы правы, если речь шла о любом мореплавателе эпохи Кука, Крузенштерна и Беллинсгаузена. Но Адмирал жил, плавал и мыслил в XV веке. Вряд ли можно сомневаться в том, что он сам был непоколебимо убежден в своей правоте. Ведь недаром же вел он два года спустя горячие споры с Бернальдесом, доказывая ему, что вдоль берегов Кубы можно пройти в Красное море.

И мнение Адмирала совершенно искренне разделяли многие его спутники. Микеле Кунео, который участвовал в кубинском плавании, писал, что после того, как корабли вдоль кубинского берега прошли на юг и юго-запад 60 лиг, все, видя, куда следует этот берег, пришли к выводу, что перед ними материковая земля.

Акт… Присяга… Спору нет, торжественная сходка на палубе «Ниньи» вызывает недоумение у людей XX века. Но Адмирал недаром семь лет провел в скитаниях по канцеляриям кастильского королевства, он прекрасно изучил бюрократические нравы коронных ведомств, он знал, что в глазах их высочеств бумага, скрепленная подписями свидетелей, по всей форме заверенная нотариусом, стоит в сто раз дороже словесного сообщения или простого отчета о плавании к «азиатским» берегам.

Десять тысяч мараведи штрафа, урезанные языки, плети… Все это звучит дико для современного уха, но ведь заключительный параграф акта был вписан в этот документ в 1494 году. И к чести Адмирала надо отметить, что эти страшные кары остались лишь пустыми угрозами. Микеле Кунео привел один любопытный случай: аббат Лусена, любознательный «пассажир» экспедиции, открыто заявил, что, по его разумению, Куба не материк, а остров, и Адмирал не счел возможным лишить его языка. Лусене по возвращении в Изабеллу строго-настрого приказано было не покидать Эспаньолу. Он, таким образом, отделался неким подобием «подписки о невыезде».

13 июня Адмирал отправился в обратный путь, который оказался гораздо тяжелее пути, пройденного в западном направлении, моряков совершенно изводили встречные восточные пассаты. Приходилось держаться как можно ближе к берегу, но тут досаждали бесконечные мели. До Садов Королевы флотилия плелась 25 дней, затем Адмирал направился к Ямайке, обошел ее с юга, 19 августа миновал восточную оконечность этого острова — мыс Морант, и вдоль южного, еще не обследованного берега Эспаньолы проследовал к Изабелле, куда прибыл 29 сентября. Это было невероятно тяжелое плавание, корабли постоянно давали течь, приходилось днем и ночью откачивать воду, а сил у моряков не было, припасы иссякли, и в сутки люди получали фунт заплесневелых сухарей и пинту прокисшего вина.

И тем не менее Адмирал счел своим долгом сделать изрядный крюк и обойти южные берега Ямайки и Эспаньолы.

За лето 1494 года Адмирал совершил новые выдающиеся открытия. На картах мира прорезались южные берега Кубы, открыта была Ямайка, прояснились контуры Эспаньолы.

В последние дни плавания Адмирал тяжело заболел, пять месяцев, проведенных в постоянных трудах, основательно расшатали его здоровье. В Изабелле Адмирала вынесли на берег на руках, ходить он не мог.

АД В РАЮ

Печальную картину застал правитель Индий, вернувшись на Эспаньолу.

Отбывая в плавание, Адмирал поручил коменданту крепости Святого Фомы Педро Маргариту усмирить окрестных индейцев и навести на острове порядок. Маргарит истолковал распоряжение Адмирала по-своему. Собрав свое войско — 360 пехотинцев и 14 конников, он вторгся в долину Вега-Реаль и стал разорять селения, до которых еще не успел добраться Охеда. В итоге, как отмечает Фернандо Колон, «по вине Педро Маргарита возмутились почти все индейцы» (58, 179–180).

Одновременно он выступил против Совета пяти, который правил островом в отсутствие Адмирала, и предпринял некоторые шаги, чтобы сосредоточить в своих руках власть. Совет дал беспокойному арагонскому кавалеру отпор, и тогда Маргарит бросил своих соратников, пробрался в Изабеллу и на одном из кораблей, посланных советом на родину, бежал в Кастилию. Прах Эспаньолы одновременно отряхнул со своих ног и глава духовной миссии Берналь Бойль, оба дезертира прибыли в Кадис и никаким взысканиям не подверглись. Более того, они были приняты с распростертыми объятиями при дворе, и Овьедо писал, что Маргариту королевская чета доверяла как свидетелю второго плавания гораздо больше, чем Колумбу. Что же касается Бойля, то весной 1495 года он послан был в Рим с весьма ответственным дипломатическим поручением. Бойль причинил на Эспаньоле не меньше вреда, чем Маргарит, он подстрекал против Адмирала всяческих смутьянов и грозил ему отлучением от церкви за крутые меры, принятые против бездельников и тунеядцев.

После бегства Маргарита его войско превратилось в банду разбойников, вооруженные до зубов солдаты рассеялись по всему острову и стали истреблять и грабить беззащитных индейцев. Ни Совет пяти, ни прибывший на Эспаньолу из Кастилии брат Адмирала и Диего Колумба, Бартоломе, не в состоянии были унять распоясавшуюся солдатню. О «подвигах» колонистов Фернандо Колон сообщает следующее: «В результате бегства Педро Маргарита каждый стал творить с индейцами все, что взбредет в голову. У индейцев отнимали жен и так над ними измывались, что они из мести стали убивать отбившихся от отряда или одиноких воинов» (58, 180). Лас Касас к этому добавляет, что «ужасные, наводящие страх вести о суровости, жестокости, черствости, беспокойном нраве и несправедливости вновь прибывших людей, именуемых христианами, повергли в трепет всех без исключения простых людей. Еще не видя христиан, они относились к ним с омерзением» (24, 335). По словам Лас Касаса, четыре касика, в том числе и Каонабо, поднялись против пришельцев, верность кастильцам сохранил лишь Гуаканагари.