Клич Айсмарка - Стюарт Хилл

Медленно развернувшись, Оскан направил смертельную небесную мощь на других солдат и продолжал в том же духе, пока не прожег в имперских рядах широкую брешь. А потом упал. На нем не уцелело ни клочка одежды, ни единого волоска — все сгорело. Изо рта и носа валил дым, кожа обуглилась. Когда всадники приблизились к нему, Фиррина в ужасе закричала. Тараман вышел вперед и бережно, как котенка, поднял его с земли. Тарадан прорычал приказ, и всадники вместе с барсами, вервольфами и даже Дженни бросились вперед, в лазейку, которую подарил им Оскан. Вырвавшись на свободу, они во весь дух помчались обратно, к оборонительному валу. Имперцы упрямо преследовали свои жертвы, не желая признавать провала.

Тем временем навстречу коннице уверенно бежала пехота Олемемнона. Пропустив королеву и ее воинов, гиполитанские пехотинцы сомкнули щиты и яростно встретили врага. Две армии столкнулись на полном ходу, лязг оружия и доспехов прогремел на всю равнину, однако имперцев было больше и стремление захватить королеву Айсмарка придавало им сил и безрассудства, так что гиполитане не устояли и попятились под таким натиском.

Олемемнон приказал не отступать, и им удалось выдержать первый натиск, а потом враг потерял разгон. Гиполитанские солдаты буквально вросли в землю, отражая бешеный напор имперцев, хотя это казалось совершенно невозможным. К этому времени гвардия Фиррины уже вернулась за заграждения, но не замедлила скачки. Наоборот, всадники что есть мочи гнали коней в город, в лазарет, к целителям.

Лучники и баллисты принялись усердно поливать имперское войско стрелами, сея смерть в рядах врага. Постепенно атака ослабела, и пехота Олемемнона смогла отойти назад за оборонительный вал.

Только тогда имперские командиры наконец признали, что план провалился и захватить королеву не удалось. Они приказали войскам вернуться в лагерь, и солдаты Полипонта двинулись в отступление, гордо выпрямившись во весь рост, хотя защитники Фростмарриса продолжали обстреливать их из луков и баллист.

Глава 30

Фиррина влетела в лазарет впереди Тараман-тара, грубо расталкивая всех, кто попадался на пути, и зовя Уинлокскую Мамушку. Но старейшина ведьм уже ждала ее, молча опершись на свою клюку. За спиной у нее ждали еще двое ведьм-целительниц.

— Он умер, Мамушка! Он умер! — завизжала Фиррина, едва увидев старуху.

Женщина шагнула вперед, жестом показала Тараману, куда уложить Оскана, внимательно оглядела обезображенное огнем тело и задумчиво кивнула:

— Он дорогой ценой заплатил за твое спасение, Фиррина Линденшильд.

— Я знаю! Он заплатил своей жизнью!

— Замолчи, глупая девчонка! Если ты правда так думаешь, зачем принесла его ко мне? По-твоему, я могу воскресить мертвого? Коли богиня кого призывает к себе, то не отпускает, пока не передумает.

Мамушка повернулась к своей помощнице:

— Зеркало!

Та вложила ей в руку полированный металлический кругляш. Склонившись над мальчиком, старая ведьма поднесла зеркало к его обугленным губам. Гладкая поверхность чуть заметно запотела.

— Он жив! Иначе и быть не могло. Ему еще многое предстоит сделать в жизни. Отнесите его в приготовленное место.

— Жив?.. — переспросила Фиррина, разрываясь между удивлением и уверенностью, которая не оставляла ее с той самой минуты, когда Тараман-тар унес Оскана с поля боя. — Но… даже если он не умрет, теперь он навсегда обезображен. Захочет ли он жить… таким?..

— Жить ему или нет — решать матери-богине. Неужели ты думаешь, она настолько слепа, что не видит за обезображенным лицом чистую душу своего сына? — сердито фыркнула Уинлокская Мамушка. — Скажи спасибо, что тебе выпало ходить с ним по одной земле.

Фиррина посмотрела на тело своего друга, человека, с которым они столько вместе пережили. Теперь его было не узнать. Лицо обгорело, от кистей рук и вовсе ничего не осталось, культи до сих пор дымились, тело обуглилось… То, во что он превратился, больше походило на баранью тушу, которую забыли над огнем. И пахло точно так же.

Девочка беззвучно зарыдала, и слезы прочертили мокрые дорожки на ее щеках.

— Куда вы его отнесете?

— В самый глубокий подвал. Там уже давно все готово для него, — ответила Мамушка и хлопнула в ладоши.

В палату вбежали двое санитаров с носилками и уложили на них Оскана.

— Уже давно?.. Так вы знали, что это случится? — ошеломленно спросила Фиррина.

— Да, и он тоже знал, в глубине души. Нет, он не видел ничего точно, но знал, что погибнет, защищая тебя. Не только солдаты и воины могут быть храбрецами, Фиррина Крепкая Рука.

— Я знаю, старая карга! — огрызнулась королева. К ней вдруг вернулась та злость, что всегда охватывала ее в бою. — Может, я и молода, но я не дура. Нечего говорить со мной, как с ребенком. За эти несколько месяцев я часто видела смерть, может, даже больше, чем ты за всю свою долгую жизнь. И я до сих пор жива. И если мне суждено пережить эту войну, я еще буду ходить по этой земле, когда ты явишься в страну вечного лета и богиня будет иметь сомнительное удовольствие встретиться с тобой!

— Ну, это уж нашей матери решать, а не тебе! Не думай, будто тебе известна ее воля!

— Куда уж мне! Как мне тягаться со старухой, которая вечно вещает с таким видом, будто только что пошепталась с богиней? Тогда, может, позовешь ее и мы спросим сами? Ах да, я забыла, ты же у нее на побегушках. Ну так договорись, когда богиня сможет уделить мне минутку своего драгоценного времени!

— Прекрати богохульничать! — гневно прошипела Уинлокская Мамушка.

— Да я и не думала оскорблять богиню. Все, что я наговорила, предназначено лишь для твоих ушей, ваша заносчивость. Ты ведь почему-то решила, что тебя одну из всех нас создала богиня… впрочем, нет. Это даже для такой зазнайки, как ты, было бы чересчур. Должно быть, ты просто решила, что из всех ее детей ты — самая главная.

Минуту они молча сверлили друг дружку глазами, пока Тараман не решился прервать их противостояние, робко кашлянув.

— По-моему, сейчас не лучшее время для споров. Мальчик умирает.

И тут вдруг Мамушка закряхтела, застонала и… упала на колени перед Фирриной.

— Да славится богиня и ее мудрый выбор! Нашей маленькой стране досталась поистине могущественная королева!

Двое санитаров подняли носилки и понесли к дверям, за которыми начиналась широкая лестница, ведущая в подвал. Остальные двинулись следом, помощницы Мамушки зажгли факелы.

В подвале их окутал запах сырой земли. Когда лестница осталась позади, санитары торопливо свернули к низкой двери, скрытой от глаз за колонной. За ней оказалась еще одна лестница, на этот раз узкая и крутая, ввинчивающаяся куда-то в кромешный мрак. Здесь еще сильнее пахло землей, ступени были скользкими, откуда-то капала вода, под низкими сводами эхом отдавалась монотонная капель. Идти по узким и неровным ступеням приходилось очень осторожно.

Спустившись, они очутились в природной пещере. Увязая в густой красной грязи, слабо поблескивающей в свете факелов, они прошли к дальней стене, туда, где стояло низкое ложе без матраса или одеял — простой каркас кровати, на который была натянута веревочная сетка. На нее и уложили тело Оскана Ведьмака.

Оскан висел над мокрой землей, и на его почерневшую кожу с потолка пещеры капала вода. Фиррина никогда не была в этой пещере, даже не подозревала о ее существовании, но была уверена, что запомнит это место на всю оставшуюся жизнь.

Мамушка подошла к мальчику и, пробормотав что-то себе под нос, заговорила громче:

— Помни, что было сказано тебе, Оскан, любимый сын матери-богини: смерть упадет с небес, а исцеление придет из земли. А теперь призови богиню, чтобы она излечила твое тело. — Повернувшись к остальным, ведьма сказала: — Теперь мы должны оставить его. И да свершится воля богини.

— И сколько он тут пролежит? — спросила Фиррина шепотом, чтобы голос не выдал ее волнения.

— Пока не сможет сам выйти отсюда.

— Понятно.

Фиррина взяла у одного из целителей факел и еще долго смотрела на обезображенное тело друга. Потом наклонилась и поцеловала его в лоб.

— Мы должны вернуться к войне, Тараман, — сказала она и, смахнув с глаз слезы, пошла наверх.

В сущности, потери имперцев были совсем невелики — из ста тысяч, участвовавших в атаке, погибли всего две. Но боевой дух армии был резко подорван. Солдаты уже открыто говорили, что войну против Айсмарка им не выиграть, что мальчишка-колдун вернется с еще сотней таких же и обратит против них всю силу небес. Несмотря на то что их численность составляла уже пятьсот тысяч и на подходе были еще два свежих легиона, солдаты империи искренне полагали, что они не в силах сокрушить жалкую преграду, отделявшую их от победы. Сципион Беллорум повесил больше трехсот самых отъявленных смутьянов и еще тысячу высек, прежде чем вернул хотя бы видимость порядка. В конечном итоге ему удалось добиться того, чтобы солдаты боялись его больше, чем колдуна с его молниями. Беллорум всегда так делал: пусть солдаты предпочитают погибнуть от руки врага, чем вернуться с позором. Только тогда они будут готовы отправиться хоть в пекло, лишь бы не злить своего командира.