Философия музыки в новом ключе: музыка как проблемное поле человеческого бытия - Екатерина Шапинская

Глава 13

Гендерная обусловленность фемининного/маскулинного как отношения власти в (пост) современной интерпретации культурных текстов: «Дон Жуан» и «Кармен» на просторах посткультуры

Феминизм был не изолированным проектом, кампанией наряду с другими политическими кампаниями, но измерением, которое информировало и ставило под вопрос каждую грань личной, социальной и политической жизни. Смысл послания женского движения, как его интерпретируют некоторые, стоящие вне его, не в том, что женщины должны быть равны мужчинам по статусу и по власти, это сомнение в статусе и власти как таковых. Дело не в том, что мир станет лучше при большей степени женского участия – дело в том, что без «феминизации» человеческой истории мир вряд ли выживет. Проблема субъектно-объектных отношений является одной из самых важных не только в плане самоидентификации культуры в глобальном информатизированном обществе, не только в смещении акцентов в культурном производстве, но также в интерпретации культурных текстов прошлого с позиций постмодернистского «фрагментированного» дискурсивного универсума. Стало общепринятым говорить о конструкции субъективности, о контекстуально обусловленном субъекте, об оппозиции субъекта/объекта как одного из главных бинаризмов культуры, подвергшемся, как и все остальные, постмодернистской деконструкции, или о столь популярной в наше время интерсубъективности. Проблема субъективности, несомненно, одна их самых сложных и многогранных в современной культурологической рефлексии, и вряд ли можно представить себе целостную картину субъектно-объектной сферы без понимания вызовов современности, ставящих под сомнение доминантное положение субъекта как в теории, так и в социо– культурных практиках. В данной главе остановимся на одном из аспектов конструирования культурных текстов с позиции гендерно обусловленного субъекта. Мы рассмотрим, как под влиянием субъектной позиции автора деконструируются смыслы культурного текста, как меняется соотношение власти и подчинения в условиях реверсии или распада бинаризмов, как хорошо знакомые культурные тексты обретают совершенно новое смысловое наполнение в условиях феминизированной субъективности.

В течение многих веков субъектно/объектные отношения между мужчинами и женщинами носили ярко выраженный властный характер с доминирующей позицией маскулинного субъекта. Исследователи феминистского направления утверждают тесную связь между мужским началом и властью, которая коренится в природе, разделившей человечество по половому признаку. «Власть мужчины – это первое метафизическое утверждение самости… Эта самость не просто переживается субъективно. Она защищается и традицией, и законодательством, она провозглашается в искусстве и литературе, она задокументирована историей, она поддерживается при рас пределении материальных благ» (Дворкин А. Порнография. Мужчины обладают женщинами [Текст] / Введение в гендерные исследования. Ч. 2 Хрестоматия. / ред. С. Жеребкина. – Харьков: ХцГИ, 2001; СПб: Алетейя, 2001. С. 201) Исследуя природу мужского превосходства, А. Дворкин определяет природу мужской самости как захватническую, выражающуюся «в абсолютном праве брать все, в чем она нуждается для поддержания себя» (Дворкин

A. Порнография. Мужчины обладают женщинами [Текст] / Введение в гендерные исследования. Ч. 2 Хрестоматия. / ред. С. Жеребкина. – Харьков: ХцГИ, 2001; СПб: Алетейя, 2001. С. 201) Проявления власти мужчины в отношении женщины могут быть, согласно А. Дворкин, разными – физической силой, которая на протяжении веков была мужской привилегией, способностью терроризировать, вызывать страх, воинственностью, утверждением креативности как мужского начала, легитимацией экономического господства. Сплетение этих типов власти выражается в понятии, введенном в культурологический дискурс А. Грамши – «гегемония», которая не признает первостепенного значения силы, но основана на тех преимуществах, которые дают религия, экономические структуры, рутина повседневности, масс медиа и т. д. «Несмотря на то, что гегемония не соотносится с преимуществом, основанном на силе, она часто сопутствует ему. Физическое или экономическое насилие поддерживают доминантные культурные модели, а идеологии оправдывают тех, кто обладает физической силой закона и порядка. Связь между гегемонной маскулинностью и патриархальным насилием тесная, но не простая» (Connell

B. Hegemonic Masculinity. In: Gender. A Sociological Reader. L. – NY: Routledge, 2002. P. 60). Отношения мужчины и женщины с давних пор основываются на власти доминирующего субъекта, каковым в течение многих веков являлся мужчина. Хотя женщина не один раз в истории и культуре показывала свое превосходство и становилась «лидером» или инициатором в отношениях с мужчинами (любовных, семейных или институциональных), сторонники феминизма утверждают, что это не приносило ей истинного равенства. Любовь, по их мнению, идет вразрез с интересами женщин – «в любви нет ничего, кроме отношения, основанного на доминации мужчины, которая обманно наряжается в одежды, сулящие блага женщине. Без этих одежд не останется ничего из того, что мы называем любовью» (Gilbert P. Human Relationships. Oxford UK– Cambridge USA: Blackwell, 1991. P. 52) Тем не менее, эту «вторичность» женщины можно рассматривать и с точки зрения специфичности ее субъективности. «Главным парадоксом состояния женщины является то, что быть истинно свободной для женщины – это значит понять те пути, которые природа создала для нас – пути привязанности и зависимости от любви, отношений, интимности и правильного типа Эроса в руках правильного мужчины или женщины», – пишет известная исследовательница фемининности Н. Вольф. (Wolf N. Vagina. A New Biography. L.: Virago, 2012. P. 96) Что касается от ношений в семье, женщине издавна отводился вторичный объектный статус в сравнении с «главой семьи», обеспечивающим материальное благополучие. Это тем более относится к положению женщин на рынке труда и в культурном производстве, причем именно эта сфера подверглась, пожалуй, наиболее радикальным изменениям благодаря завоеваниям феминизма и сдвигам в экономической сфере в целом, происходившим на протяжении всего XX века.

В европейской мысли у истоков понимания отношений мужчин и женщин как отношения власти стоит Ф. Ницше. В теории любви Ф. Ницше четко прослеживается поляризация мужского и женского начала, постоянная «война полов». «Любовь в своих средствах война, в своей основе – смертельная ненависть полов». (Ницше Ф. Ecce Ното[Текст] / Ф. Ницше. Сочинения в 2 томах. Т. 2. – М.: «Мысль», 1990. С. 727) Для Ницше любовь – это прежде всего выражение стремления к господству, всеобщего желания власти, обладания: «… любящий хочет безусловного и единичного обладания вожделенной особою, он хочет столь же безудержной власти над ее душой, как и над ее телом, он хочет один быть любимым и жить и властвовать в чужой душе как нечто высшее и достойное желания» (Ницше Ф. Ecce Ното [Текст] / Ф. Ницше. Сочинения в 2 томах. Т. 2. – М.: «Мысль», 1990. С. 202) Ницшеанская традиция изначально предполагает подчиненное положение женщины, ей отведено вторичное место в социуме, который и является ее подлинным Господином, принимая ту или иную форму Носителя власти в зависимости от культурных доминант эпохи. «Как бы высоко женщины ни почитали своих мужей, они еще более почитают признанные обществом силы и представления; они в течение тысячелетий привыкли выступать перед всякой властью согнувшись, со сложенными на груди руками и порицают всякое восстание против общественной власти» (Ницше Ф. Ecce Ното[Текст] / Ф. Ницше. Сочинения в 2 томах. Т. 2. – М.: «Мысль», 1990. С. 435). Идеи отношения мужчины и женщины как опозициии господства/подчинения, где маскулинный субъект представляет собой фигуру Господина, пронизывали все дискурсивное пространство западной цивилизации вплоть до конца XX века, когда наступление феминизма и постмодернизма с его акцентом на деконструкцию оппозиций изменили порядок дискурса, хотя и не окончательно. Интересно, как мужчины и женщины строят образы себя и друг друга в обществе, как воспринимается поведение маскулинного субъекта. «Любая политика, которая не ставит эти вопросы в центр своей теории, должна была оказаться на свалке истории. Поскольку сексизм и гендерные роли являются вопросами, которые затрагивают самые глубокие личностные измерения человеческой жизни, политика, которая была слепа к опыту человеческого субъекта, была изуродована с самого начала» (Eagleton T. Literary Theory. Oxford, 1996. P. 159). В разные историко-культурные эпохи соотношение элементов субъектно/объектной оппозиции маскулинности и фемининности менялось вплоть до реверсирования. Выделение определенных исторических периодов является, несомненно, весьма условным: «…не существует четкой линии, разделяющей исторические эпохи ни в тотальности реальной жизни, ни в ее семантической обработке», – пишет Н. Луман в своем ис следовании изменения семантики межличностных отношений в различное время. (Luhman N. Love as Passion. The Codification of Intimacy. Cambridge: Polity Press, 1986.P. 42)