Реквием по солнцу - Элизабет Хэйдон

Теофила пожала плечами.

— Нет, вы меня не убедили, — качнула она головой. — Подобные слова можно сказать практически о любом из проектов, в которых мы принимали участие. И хотя сама работа может показаться мне интересной, она не накормит мою семью и не купит мне новых инструментов.

Она вновь поставила ногу на ступеньку и собралась сесть в фургон.

Король болгов слегка улыбнулся.

— Инструменты? Да, я заметил, что ваши клещи заржавели, а напильники и надфили плохо сбалансированы. Если ваша цена будет измеряться не в самоцветах, возможно, я заплачу превосходными инструментами.

Панджери застыла на месте, а потом пристально посмотрела на Акмеда своими темными глазами. Один из мужчин начал нетерпеливо жестикулировать, заговорила какая-то женщина, но Теофила лишь махнула на них рукой.

— Возможно, вам кое-что известно о нашем ремесле, — сказала она. — Но что вы знаете о балансе и инструментах?

— Все, — резко ответил Акмед, чувствуя, что его затащили за карточный стол и теперь он делает чрезвычайно высокие ставки.

Король болгов наклонился, вытащил из сапога сварду, смертоносный нож, и уравновесил на затянутой в перчатку руке, демонстрируя его идеальную форму и балансировку.

Сидевшие в фургоне панджери не сводили глаз с ножа, лежащего на указательном пальце Акмеда. Лишь на Теофилу ему не удалось произвести должного впечатления.

— Мы не нуждаемся в метательных ножах, — презрительно бросила она, но Акмед заметил, что ее голос дрогнул.

Она вступила в игру.

— Мои мастера в состоянии сделать любое оружие или инструмент, а наши материалы таковы, что получившиеся изделия прослужат вам до конца жизни, и более того, ими смогут пользоваться ваши внуки. Инструменты останутся острыми, а их размеры будут зависеть только от вашего желания.

— Неужели? Ваши инструменты лучше режущей кромки алмаза?

— Лучше.

Женщина тряхнула головой и провела ладонью по коротким волосам, взмокшим от пота.

— Я вам не верю.

Акмед протянул ей диск квеллана.

— Посмотрите сами. Только будьте осторожны: если у вас дрогнет рука, вы изуродуете себе пальцы. У диска нет рукояти — это не инструмент, а оружие.

Он рассмеялся, поймав брошенный на него свирепый взгляд, однако лицо женщины не дрогнуло.

Теофила осторожно взяла диск и повернула в руке так, чтобы на его поверхность упали косые лучи заходящего солнца. Через мгновение она наклонилась и ударила диском о камень, а затем провела по нему режущей кромкой. Закончив испытание, она выпрямилась и вернула диск Акмеду.

— Мы покинем Сорболд вскоре после того, как с нами расплатятся, — предупредила она на ходу.

— Как скоро? — успел спросить он.

Теофила между тем уже вскочила в фургон и уселась рядом с одной из женщин. Мужчина, который разбирал леса, издал неприятный горловой звук, и фургон покатился по дороге.

Она крикнула, чтобы король фирболгов услышал ее сквозь стук колес:

— Как только переменится ветер.

Король болгов остался далеко позади, и одна из женщин решила нарушить молчание:

— Теофила, чего хотел этот странный человек?

Ответ последовал далеко не сразу. Теофила довольно долго смотрела на скалы. Она все еще видела высокую худощавую фигуру, почти черную на фоне заходящего солнца, и длинную тонкую тень, словно паук, бегущую по неровной каменной поверхности.

— Я не уверена, — наконец заговорила Теофила. — Но кажется, он хочет нанять меня в качестве специалиста по стеклу.

Панджери переглянулись.

— И ты пойдешь с ним?

— Может быть. Посмотрим. Если он вернется до того, как мы уедем утром, то да. Впрочем, я сомневаюсь, что он придет. Но я должна посоветоваться с вождем.

— Ты сама можешь сделать выбор, — напомнил один из мужчин.

Она поднесла к глазам руку, пытаясь разглядеть движение длинной тени, но у нее ничего не получилось. Тогда Теофила опустила руку и перевела взгляд на расстилавшуюся далеко под ними пустыню, красную в лучах заходящего солнца.

— Я знаю.

Акмед смотрел вслед фургону, пока тот не достиг равнины и не покатил вдоль горной гряды. Он проследил за тем, как фургон доехал до лагеря и встал рядом с тремя другими повозками. Панджери уже успели поставить палатки и по случаю окончания работ развели праздничные костры.

Он постарался запомнить расположение лагеря, после чего начал поспешно спускаться к замку Джерна Тал. Сумерки стремительно сгущались, покрывая купол неба над Сорболдом чернильной чернотой, сквозь которую проглядывали первые звезды.

НАЙЛЭШ МОУСА уже начал уставать от «кулаков», весов, песка и взвешиваний.

Он рассчитывал по завершении погребальной церемонии в храме Терреанфор и часовне с витражными окнами снаружи перейти к обсуждению важных и трудных проблем, заняться будущим Сорболда. Они обеспечили императрице Лейте место в вечности, отправив ее костлявое тело на покой. Ее роскошная усыпальница всегда будет залита ярким светом, проникающим сквозь витражи. Да, она наверняка посчитала бы это делом первостепенной важности, однако Моуса знал, что мертвые могут подождать, а у живых такая возможность есть далеко не всегда.

В армии появились первые признаки волнений.

Императрица пользовалась в армии непререкаемым авторитетом. В суровом краю, где пустыни сменялись неприступными горами, а горы — пустынями, монарх лишь номинально владел землей. В Роланде человек мог выбрать себе место на Кревенсфилдской равнине или в речной долине, построить ферму, передать ее детям — иными словами, соединить с землей и свою душу, и души своих потомков. Правители приходят и уходят, люди с большим или меньшим недовольством платят налоги, но земля принадлежит тем, кто полил ее своим потом и кровью и продолжает ее возделывать.

Такое же положение было и в крупных городах Орландана. Каждый дворец и базилика являлись воплощением вдохновения и труда множества людей, а не только герцога, владеющего дворцом, или Благословенного, совершавшего в базилике религиозные обряды. То была ожившая мечта архитектора, труд плотника и каменщика, возведенные в тысячную степень; каждая лавка, гильдия или корабль отражали понятие собственности, подкрепленной личной властью правителя.

Неблагоприятное положение с землей в Сорболде, где было мало мест, пригодных для возведения городов, не говоря уже о значительных расстояниях между ними, привело к противоположному результату. Пустыня презирала жалкие попытки человека покорить ее; в этом отношении она походила на море. Да и горы вели себя точно так же. В результате единственной властью стало слово правителя Темных Земель, чистой стихии Живого Камня.