Думсдэй: Пацаны - Inferiat
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
***
Утро началось, как и практически всегда ранее - с безупречной сценической постановки. На поверхности мир видел Хоумлендера — совершенного героя, сияющего символа надежды и защиты. Он стоял на краю крыши башни «Воут Интернешнл», гордо оглядывая горизонт. Лёгкий ветер играл с его плащом, развевая его, как знамя. Солнце поднималось над городом, заливая его золотым светом, отражающимся на металлических небоскрёбах, и на мгновение всё выглядело как картина идеального мира, которую он так отчаянно старался поддерживать.
Но за этой маской нарисованного профессиональным художником портрета, скрывался другой мир — тёмный, зловещий и пропитанный гневом. Хоумлендер стоял, скрестив руки на груди, и в его глазах не было привычного блеска уверенности и гордости. Под этой маской был человек, которого подтачивал гнев.
Шантаж… Это слово, практически забытое в период опустошения, которое постигло непоколебимого супергероя после смерти той, что как ему казалось, понимала его, сейчас снова и снова всплывало в его голове, как заноза, которая не давала покоя. Его сердце, способное выдержать ядерный удар, сейчас билось глухими ударами, наращивая темп, словно внутри него нарастал ураган.
Этот чертов фильм.
Его кулаки медленно сжались. Он знал, что должен оставаться безупречным для своих фанатов, для камер, для корпоративных лидеров, которые возводили его на пошатнувшийся пьедестал, но отснятая сегодня сцена была последней каплей, и лишь вбитая в подкорку привычка не показывать собственной слабости не позволяла ему изменить отрепетированной роли.
Раньше - она подходила ему полностью. На съёмочной площадке рекламы он снова был собой — блистательным, величественным Хоумлендером, которого обожали миллионы. Он произносил реплики о справедливости, о борьбе за будущее, о том, что он всегда будет здесь, чтобы защитить свой народ, глядя в глаза жалкой замене любимой женщины и произнося слова, которые никогда бы не произнес.
«Нацисткая сука»
В этот день Хоумлендер видел всё иначе. Обычные улыбки, которыми его встречали коллеги, казались ему притворными. Их похвалы и восхищение актерской игрой — ложными. «Все они лишь пешки», — думал он, проходя мимо, с трудом подавляя желание разорвать этот лживый мир, в котором вынужден был жить как однажды попавший внутрь фильма мальчишка. Иногда этот фильм ему даже нравился, но чертов Эдгар в очередной раз напомнил ему о том, что этот фильм снимает не он. О слабости, которую ему навязали, заставив подчиниться.
Он помнил тот момент, когда его шантажировали. Это было оскорблением. Кусочек его могущества, его власти — был вырван у него. Он, самый сильный человек на планете, должен был теперь оглядываться на того, кто осмелился его поставить на колени. В груди поднялась волна гнева, и он остановился посреди коридора. Его ноздри раздувались, дыхание стало тяжёлым, и казалось, что стены вокруг начали дрожать от его внутреннего напряжения.
Но он сдержался. Под его кожей пульсировала невыразимая ярость, но внешне он оставался спокойным. Он знал, что не может позволить себе вспышки. Не сейчас. Пройдя на балкон, он взлетел в небо. Высоко над городом, где не было ни камер, ни глаз, следящих за ним, Хоумлендер наконец дал волю своим чувствам. Воздух свистел в его ушах, когда он пронёсся над Нью-Йорком, а затем остановился, паря над шумевшим мегаполисом, как бог, глядящий вниз на смертных. Его зубы скрипели от напряжения, а в груди росло желание разрушить всё, что лежало под ним.
«Я мог бы уничтожить их всех», — думал он. Лёгкое движение его руки, и город мог бы превратиться в пепел. Но вместо этого он оставался в воздухе, зажатый между своими желаниями и долгом поддерживать иллюзию. И это осознание — что даже он, Хоумлендер, находится в чьих-то руках — разъедало его изнутри.
***
- Почему, блять, земляной ястреб?
Я до сих пор не мог понять, как мужика с молотами вместо рук назвали именно так. Строго говоря, конечно у него вместо рук были все же не настоящие молотки, просто верхние конечности подверглись сильной мутации. Пальцы скрючились и срослись в уродливого вида покрытые костяной броней булавы, которые тот закрыл специальными черными перчатками. Издали конечно можно было спутать с молотком конечно, но не больше.
- Вроде бы раньше его руки были похожи на когти, вот и назвали так, - ответил мне Француз, что-то на ходу допиливая в своем очередном вундерваффе.- Не самая лучшая способность конечно...
- Ага, пиво открывать явно неудобно, - усмехнулся Бучер. - Да и дрочить, наверное, тоже.
- .... - словила фэйспалм Кимико, что-то быстро жестикулируя Французику.
- не знаю, Мон кер, - отозвался тот. - Наверное, потому что он мудак.
- Ты это сейчас про кого спизданул? - с подозрением повернулся к Сержу Бучер.
- Так про «Граундхока», и бровью не повел тот, - Про кого же ещё... Все, готово.
Протянул он мне устройство, похожее на большой, черный...
- Ты уверен, что сработает? - скептически оглядел я херовину с большой кнопкой. - Что-то не очень это похоже на шприц.
- На дилдак это похоже, говори прямо, - встрял Бучер. - Французу что ни дай, либо взрывчатка, либо фаллосы получаются.
- В прошлый раз, ты вроде не жаловался, - огрызнулся тот.
- Потому что в прошлый раз взрывчатка была, - оскалился Мясник. - Все самое лучшее ты...
- Как этой поеботой пользоваться? - прервал я очередную остроту. Мы уже почти приехали, и по собственной инициативе я сдуру вызвался вновь испытать творение Француза. Если я лезу к таким как Ньюман, и компашка Твердыни - мне срочно был нужен опыт сражений с суперами. Те разы, когда я огребал пиздюлей не считались.
Да и выбора особого не было - я да Кимико. Ей, к слову, Француз вручил устройство менее похожее на дилдак, чем у меня.
- Tout va bien. Кнопка одна, не промахнешься, - улыбнулся Француз, показывая на большую кнопку в навершии. - Предохранитель тут. Просто поднеси близко к любой части тела и армированный наконечник под воздействием пневмо-заряда пробьет его кожу, впрыснув снотворное. Такая доза и слона свалит. Ему тем более хватит, я полагаю...
- Ну раз так, то конечно, - хмыкнул я, услышав знакомое слово. Нет, понятно, что со стопроцентной вероятностью рассчитать все нельзя, но как-то повелось, что его изобретения работали не