Сын крестьянский - Александр Савельев

Болотников показал народу Скотницкого, молодого, крепкого, с решительным взглядом воина.

— А в подмогу ему даю я Долгорукова. Головою он у нас в войске, и признаться надо: голова у него умная… Прощайте, люди калужские! Прощай, дед! Не поминайте лихом!

Иван Исаевич сошел с помоста, вскочил на черного коня и тронулся вперед. За ним пошло войско.

Долго со стен кремля смотрели горожане, как но той стороне Оки, вдоль берега, уходила рать народная. Вот и скрылась она. Навстречу ей по небу надвигалась туча. Сверкали дальние зарницы…

Глава XXI

Крестьяне помещика Крутоярова, из деревень Михайловки и Васильевки, услыхав, что Болотников подался в Тулу, взбунтовались, пошли с топорами, вилами, кольями на своего барина. Тот заперся с семьей в своем доме. Дворня его разбежалась, остались только три верных ему холопа. Они во главе с Крутояровым стали палить из самопалов в надвигавшуюся толпу, двух убили, нескольких ранили. Люд озверел донельзя.

— А, ты так! Измывался над нами, а ныне убиваешь. Жги его, ребята!

Вскоре двухэтажный домина запылал, сгорел дотла. Хитрец Крутояров с семьей и челядинцами спустился в подклеть, а оттуда через подземный ход все они ушли в лес. Крестьяне сначала радовались, что сожгли его; только нигде в пепелище не нашли костей людских.

— Чудно, чудно! Куда живоглот с приплодом своим делся? Не на небо же вознесся!

Дальше допытываться крестьяне не стали — не до того было. Бросились разбирать барское добро. Стали было тащить каждый себе, сколько влезет. Старосты из обеих деревень воспротивились:

— Э, нет, так нельзя, соколики! В одно место неси, опосля делить будем.

Старосты были мужики дюжие: кто не слушал их, того вдвоем хватали и отнимали добро. Многих совесть зазрила, и почти все вещи перетащили в одно место и разделили по справедливости. Староста Ефрем крикнул:

— Волоки рухло по избам и зараз приходите. Решать будем, что дале делать!

Часа через два сход собрался. Лица у всех были довольные: нет Крутоярова, сами себе господа, земли, рухла прибавилось, благодать! Староста Фома снял гречневик, поклонился на все четыре стороны, произнес звонким тенорком:

— Народ честной! Миру кланяюсь! Зачнем сход. Токмо не все сразу сказывайте, а то неразбери-бери получится. По череду!

Улыбка прошла по благообразному лицу; разгладил сивые усы, бороду, надел гречневик. Федот из Васильевки сказал тихо своему соседу:

— Вишь каким анделом Фома прикинулся, язви его в душу; народ честной, да то, да се, а при барине жал.

— Барин требовал, вот он и жал нас. Ныне иное время.

— Так-то оно так, — сказал Федот, разглаживая свою рыжую бороду. — А может, и не совсем так.

Все переговаривались, перемигивались, но пока никто не выступал на сходе. Тогда староста Ефрем крикнул:

— Будет промеж себя зубы заговаривать! Выходи кто, сказывай народу, что надо!

Загалдели еще сильнее, и вот на пень полез Федот. Бойкий парень смешливо крикнул:

— Ну-ка, дядя Федот, поведай нам, почем сотня гребешков, послухаем!

Курносый Федот — лицо словно топором вырублено — снял шапку, поклонился народу и начал:

— Ну, православные, помещика нетути, земля евонная наша стала, сиречь двух деревень. Землю промеж себя поделим по справедливости. Заживем припеваючи!

Слез с пня, на который вскочил мужик Васька Шаров, веселый, удалой. В этот раз его глаза сверкали гневом, он махнул в сторону Федота рукой и плюнул.

— Эх, прости господи! И что Федот бает?! Никуды негоже! Землю-де разделим и заживем припеваючи. Ах ты дурень, дурень! А Шуйский жив, бояре, дворяне живы! Они тебе покажут: припеваючи! Землю взяли, закрепить надо, защищать надо! Идти к Болотникову надо!

Соскочил, разгоряченный, с пня. Раздались крики одобрения и неудовольствия:

— К Болотникову! Верно бает!

— Э, до нас ныне Шуйский не дойдет, Болотников его сведет на нет, как бог свят!

— Мели, Омеля! А коли дойдет?

Кто за то, чтобы к Болотникову идти, кто — чтобы дома сиднем сидеть. Такой гвалт поднялся, чуть не в драку! Под конец староста Ефрем, поджарый крепыш, на барышника-цыгана похожий, с пня произнес убеждающе:

— Будя, православные, будя! Ныне так и сделаем: кой к Болотникову, становись вот сюды, налево; кой остается, направо становись.

Разбрелись, куча народу налево была больше. В нее пошли иные, кои с пня сказывали, что дома оставаться надо. Первый дядя Федот пошел налево. Ему удивленно закричали:

— Дядя Федот, подворотней ошибся, не в то крыльцо прешь. Чудак человек!

Федот обернулся на крики, его топорное лицо потеплело, и говорит:

— Раздумал, братцы! Болотников-то из мужиков. К ему попру!

Крестьяне слыхали, что в других местах народ выбирает атаманов, есаулов, что без вожаков неподходяще. Тут же на сходе они выбрали двух есаулов. Ими оказались оба прежних старосты. Есаул Фома под конец удовлетворенно сказал:

— Ну вот, браты, дело порешили. Заутра даточных отправим да и зачнем нову жизнь слаживать. А Шуйского, ну его к ляду!

Сход весело разошелся.

Народ чутьем разбирался, куда ему надо идти, и стихийно вливался в войско бедноты. Из Михайловки, Васильевки, других деревень, починков, сел, городов, по полям, лесам шли, ехали одиночки, кучки, толпы и все к заветной цели — в Тулу, к Болотникову, вождю народному.

Так и раньше делали.

Когда Болотников с войском шел к Туле, он нагнал Телятевского, задержавшегося после битвы при Пчельне. Теперь они двигались вместе.

В мае их войска вступили в Тулу.

Шумно и радостно встретили объединенную рать горожане. Князь Шаховской и Лжепетр с частью своих войск были в отлучке из города.

Богатырски сложенный Болотников ехал на своем, под стать ему, крупном черном коне. Он был в шлеме, панцире. Тяжелый меч, пистоль. Рядом с ним князь Телятевский казался жидким, мелким. За ними двигались верхоконные войска, среди которых выделялись донцы, запорожцы, украинцы, во главе с Беззубцевым и Горой, терские казаки; марийцы Телятевского на низких с косматыми гривами лошадях. Потом шли пешие дружины. Сзади ломовые кони и волы тащили громыхающие пушки, ядерные ящики. Под конец следовал обоз.

Туляки дивились, ахали, охали, лущили семечки. Дядя-бородач, в стеганом длиннополом кафтане — азяме, валяном колпаке, в лаптях, заметил:

— Что-то Иван Исаевич наш да князь Телятевский будто и не подходят один к другому, словно кожан да сафьян чеботы.

Про запорожцев и донских казаков почтительно замечали:

— Вот так воины! Приглядны да веселы! Главу немешкотно оттяпают, и оглянуться не успеешь!

На марийцев смотрели с удивлением.

Целый день шло веселье в Туле.

Болотников временно остановился в одном тереме с Телятевский. Вечером, во время веселой трапезы, они разговорились. Болотников приглядывался к Телятевскому.

«Да, состоял я во время оно у князя в холопах. Конечно, за десять лет постарел князь, оплешивел, зубов не хватает, а гордость боярская все та же».

Князь, усмехнувшись, спросил у Болотникова:

— Воевода, дело давнее, токмо вспоминаю я, что был у меня в Телятевке крестьянин Исай Болотников, а сын его Иваном прозывался. Случаем — не ты?

— Я, княже!

— Значит, воевода, ты…

Князь замялся. Болотников, твердо глядя ему в глаза, отчеканил:

— Молвить хочешь ты, что я холоп твой? Да, было, княже, да быльем поросло. Ушел я в ту пору от житья сладкого у Остолопа твоего. У казаков воевал, в полон попал к татарам да в Туретчину, а после в Венецейской земле обретался. Так-то, княже!

— Знаю, знаю. Слышал о жизни твоей на Дону и в иноземных краях. А прочее, — князь махнул рукой. — Э, что там, Иван Исаич! Конечно, оно так и есть, как сказываешь: было, да быльем поросло. Слова мои к случаю пришлись. Выпьем! — сказал Телятевский.

А сам думал: «Ивашка, холоп мой был, а поди ж ты, какую силу взял! Войска царские от Калуги прогнал. Признаться надо: молодец, молодец! Искусный воитель… Книжен зело… Супротив моего «Петра» куда выше! Вот те и смерд!»

Спесь боярская и невольная симпатия к Болотникову боролись в душе князя.

Через несколько дней в Тулу вернулись «Петр Федорович» и Шаховской. Скоро к Болотникову явились все большие военачальники. Князь Шаховской был все такой же: быстрый, крепкий, решительный. Он, улыбаясь, облобызал Болотникова, подумал: «Покамест он силен. Стало быть, за его мне надо держаться! Прямой расчет!»

Следом, развязно и заносчиво глядя на окружающих, вошел богато одетый «Петр Федорович».

— Ну вот и я! — гаркнул он.

Остальные промолчали, поглядели на него с недоумением, с насмешкой. «Ишь, осчастливил, дитятко царское, что явился!» — подумал Болотников.

Большие начальники сели вокруг стола с холодной закусью и винами. Начальные люди поменьше сидели у стен, подходили к другим столам, изрядно ели и пили. Болотников встал, все замолкли. Он сказал: