Полное собрание сочинений. Том 4. Произведения севастопольского периода. Утро помещика - Лев Толстой

— Совѣтую тебѣ обдуматься, — продолжалъ Князь къ Шкалику тотчасъ же отвернувшись. — Ты самъ вѣрно чувствуешь, что поступаешь безчестно и безсовѣстно. Помяни же мое слово, что, ежели не я, то Богъ жестоко накажетъ тебя за такіе гнусные дѣла. А тогда ужъ будетъ поздно. Лучше обдумайся.

— Извѣстно, Ваше Сіятельство, всѣ подъ Богомъ ходимъ, — съ глубокимъ вздохомъ отвѣчалъ Шкаликъ, но Князь, повернувъ за уголъ, уже шелъ по тропинкѣ, ведущей въ Хабаровку. —

— Всѣ подъ Богомъ ходимъ, — повторилъ Шкаликъ, бросая лучезарную улыбку на окружавшихъ его слушателей.

— Замѣтилъ ты, Михаилъ Ивановичь, — говорила Г-жа Михайлова, усаживаясь въ новыя троечныя дрожечки на рессорахъ, — какое у него лицо непріятное. Что-то этакое злое ужасно. Ну, а ужъ ходитъ, нечего сказать, не по княжески.

— Да и слухи про него не такъ то хороши, — отвѣчалъ Михайло Ивановичь, глубокомысленно вглядываясь въ лоснящійся крупъ правой пристяжной. — Князь, такъ и держи себя княземъ, а это что?

Глава [3]. Кляузное дѣло.[87]

На прошлой недѣлѣ 5 хабаровскихъ бабъ ходили въ казенную засѣку за грибами. Набравъ по лукошкѣ, часу въ 10-мъ онѣ, возвращаясь домой черезъ шкаликовскую долину (онъ снималъ ее отъ казны), присѣли отдохнуть около стоговъ. По шкаликовской долинѣ, занимающей продолговатое пространство въ нѣсколько десятинъ, между старымъ казеннымъ лѣсомъ, молодымъ березникомъ и хабаровскимъ озимымъ полемъ, течетъ чуть видная, чуть слышная рѣчка Сорочка. На одномъ изъ ея изгибовъ расли 3 развѣсистыя березы, а между березами стояли стога стараго сѣна и вмѣстѣ съ ними кидали по утрамъ причудливую лиловую тѣнь черезъ рѣчку на мокрую отъ росы шкаликовскую траву. Тутъ-то полдничали и спали бабы. Тонкая сочная трава растетъ около рѣчки, но ближе къ темнымъ дубамъ, стоящимъ на опушкѣ лѣса, она сначала превращается въ осоку и глухую зарость, а еще ближе къ лѣсу только кое-гдѣ тонкими былинками пробивается сквозь сухія листья, жолуди, сучья, каряжникъ, которые сотни лѣтъ сбрасываетъ съ себя дремучій лѣсъ и кидаетъ на сырую землю. Лѣсъ идетъ въ гору и чѣмъ дальше, тѣмъ суровѣе; изрѣдка попадаются голые стволы осинъ, съ подсохшими снизу сучьями и круглой, высоко трепещущей, зеленой верхушкой; кое-гдѣ скрипитъ отъ вѣтра нагнувшаяся двойная береза надъ сырымъ оврагомъ, въ которомъ, придавивъ орѣховый и осиновый подростокъ, съ незапамятныхъ временъ, гніетъ покрытое мохомъ свалившееся дерево. Но когда смотришь съ долины, видны только зеленыя макушки высокихъ деревъ, все выше и выше, все синѣе и синѣе. И конца не видать. — Березникъ, лѣсокъ незавидный, нешто, нешто, слѣга, а то и оглобля не выйдетъ. — Трава тоже пустая, тонкая, рѣдкая, косой не захватишь по ней. Шкаликъ скотину пускаетъ. Зато[88] мѣсто веселое. Въ то самое время, какъ бабы отдыхали подъ стогами, Шкаликъ изъ города заѣхалъ посмотрѣть свою долину и, объѣхавъ ее кругомъ, удостовѣрившись, что трава растетъ и побоевъ нѣтъ, подъѣхалъ къ стогамъ. Дальнѣйшія же обстоятельства могу передать только въ томъ видѣ, въ какомъ онѣ дошли до меня.

Въ тотъ-же день Князю Нехлюдову доложили, что пріѣхалъ Шкаликъ и имѣетъ сообщить важное дѣло. —

Выйдя на крыльцо, Николинька нашелъ Шкалика въ самомъ странномъ положеніи. Лицо его было исцарапано, волосы, борода и усы растрепаны и слѣплены кровью, надъ правымъ глазомъ синеватая шишка и такая же на верхней губѣ. Одежда, сгорбленное положеніе и болѣзненное выраженіе глазъ и сильный запахъ водки свидѣтельствовали о необычайномъ его разстройствѣ.

— Что съ тобой? — спросилъ Князь.

— Ваше Сіятельство, защитите.

— Что? что такое?

— Ваши мужички… жисть мою прекратили.

— Какъ жисть прекратили? Когда? гдѣ?

— Только, вотъ, вотъ вырвался отъ злодѣевъ, спасибо объѣзчикъ меня спасъ отъ варваровъ, а то бы тамъ и лишиться бы мнѣ смерти, Ваше Сіятельство.

— Гдѣ это было и за что? Объяснись обстоятельно.

— На Савиной полянѣ, Ваше Сіятельство. Ѣздилъ я въ городъ позавчера по своимъ надобностямъ, только нынче напился чайкю съ Митряшкой, ежели изволите знать, что на канавѣ дворъ, онъ и говоритъ: «поѣдемъ лучше, Алексѣй, вмѣстѣ, я тебя на телѣгѣ довезу, а лошадь сзади привяжь».

— Ну, — сказалъ Князь, усаживаясь на перила и продолжая слушать съ напряженнымъ вниманіемъ.

Какъ только Шкаликъ приступилъ къ изложенію своего несчастія, всѣ слѣды его слабости и разстройства постепенно изчезли, онъ выпрямился и говорилъ твердо. Онъ объяснилъ, какъ они съ Мит[ряшкой] заѣзжали на конную, какъ потомъ М[итряшка] убѣдительно приглашалъ его въ трактиръ, но какъ онъ, къ своему несчастію, не согласился на его предложенія. Потомъ слѣдовалъ разсказъ о томъ, какія выгоды можетъ приносить С[авина] поляна, и какія родятся на ней сѣна. Далѣе онъ передалъ, что чувствовалъ, какъ бы предчувствіе своего несчастія, но нелегкій затащилъ его заѣхать на долину, на которой онъ и былъ изувѣченъ хабаровскими мужичками. О причинахъ же, доведшихъ его до этаго несчастнаго положенія, онъ умалчивалъ.

— Какіе-же были мужички на долинѣ, и за что вы поссорились? — продолжалъ допрашивать Князь, замѣчая, что Шкаликъ такъ-же охотно умалчивалъ о сущности обстоятельства, какъ охотно распространялся о предшествующихъ тому случаяхъ съ нимъ, съ Митряшкой и съ другими его знакомыми.

— Игнашка Болхинъ былъ, Ваше Сіятельство.

— Ну что-же у васъ съ нимъ было?

— Ничего не было.

— Такъ за что же онъ тебя билъ?

— По ненависти, Ваше Сіятельство.

— Да неужели онъ такъ, безъ всякой причины, подошелъ и началъ, молча, бить тебя. Что-же онъ говорилъ?

— Ты, — говоритъ, — наши луга травишь, да ты хлѣбъ нашъ топчешь, да ты такой, да ты сякой, взялъ да и началъ катать. Ужъ они меня били, били.

— Кто же они?

— Тутъ и бабы, тутъ и дѣвки, тутъ ужъ я и не помню.

— Зачѣмъ-же такъ бабы били?

— Богъ ихъ вѣдаетъ, — отвѣчалъ онъ, махая рукой, какъ будто желая прекратить этотъ непріятный для него разговоръ. — Сѣно мое пораскидано, стога разломаны…

— Зачѣмъ-же они сѣно разломали?

— По злобѣ, Ваше Сіятельство. Я еще сказалъ Афенькѣ Болхиной: «вы сѣно, бабочки, не ломайте», какъ она схватитъ жердь, — продолжалъ онъ, представляя ея жестъ и выраженіе лица, — а тутъ Игнатка съ поля какъ кинется… Истиранили, Ваше Сіятельство, на вѣкъ нечеловѣкомъ исдѣлали, — продолжалъ онъ, опять приводя свое лицо и фигуру въ положеніе прежняго разстройства. — 20 лѣтъ живу, такого со мной не бывало. Меня здѣсь всѣ знаютъ, я никому обиды не дѣлалъ, ну ужъ и меня разсудите, Ваше Сіятельство, по Божьему, чѣмъ намъ кляузы имѣть…

— Странно, — говорилъ Князь, пожимая плечами, — такъ безъ причины бросились бить. Хорошо, я все дѣло нынче вечеромъ разузнаю, а ты пріѣзжай завтра рано утромъ, и, ежели твоя правда, строго взъищу, будь покоенъ.

— Коли имъ острастки не дать, Ваше Сіятельство, они убить рады — это такой народъ.

— Будь покоенъ, прощай.

Князь воротился въ комнату. Несчастный Шкаликъ въ виду лакея насилу влѣзъ на лошадь, но выѣхавъ на большую дорогу, началъ выдѣлывать туловищемъ, плетью и головой престранныя эволюціи и вдругъ пустилъ лошадь во весь скокъ до самаго кабака.

Въ тотъ же день вечеромъ призванный Игнатка Болхинъ объяснилъ дѣло это совсѣмъ иначе. Онъ просилъ у Князя милости и защиты отъ Шкалика, который будто-бы, подъѣхавъ къ стогу, у котораго отдыхали бабы, почалъ ихъ безщадно бранить за расхищеніе какихъ-то веревокъ и сѣна. На слова ихъ что онѣ ни его, ни сѣна не трогаютъ, онъ отвѣчалъ тѣмъ, что, схвативъ съ стога жердь, погнался за ними.

И бабы убѣжали, но Аѳенька Болхина была на сносѣ, поэтому не могла уйдти, спотыкнулась, упала и была избита имъ такъ, что, едва-едва дотащившись домой, тотчасъ-же выкинула. Онъ-же (Игнатка), находясь на бугрѣ, что за березникомъ (на который сваливалъ навозъ) услыхалъ крикъ и кинулся туда. Увидавъ, что хозяйка его ужъ хрипитъ, а Шкаликъ ее все таскаетъ, онъ отнялъ у него хозяйку и жердь. Онъ готовъ былъ идти къ присягѣ, что все это была истинная правда, и опирался при этомъ на свидѣтельство объѣздчика. Допрошенный объѣздчикъ изъ гвардейцовъ дѣйствительно подтвердилъ слова Игната, съ одобрительной улыбкой прибавилъ, что Игнатка-таки похолилъ Шкалика, и что Шкаликъ вѣрно не сдѣлалъ бы такого, не будь онъ въ Бахусѣ. Дѣло уяснилось.

Глава [4]. Примиренье.[89]

Шкаликъ не являлся. Но когда посланный отъ Князя конторщикъ объявилъ ему, что Аѳенька выкинула, что Князь изволятъ крѣпко гнѣваться и обѣщаются взыскать съ него по законамъ, — а они у насъ до всего сами доходятъ, — прибавилъ конторщикъ, — Шкаликъ трухнулъ. Ему смутно представились острогъ, кобыла, плети, и все это такъ непріятно подѣйствовало на него, что онъ поѣхалъ къ Князю, молча упалъ ему въ ноги, и только послѣ неоднократныхъ требованій встать и объясниться, всхлипывая сказалъ: «виноватъ, Ваше Сіятельство, не погубите!» Трогательное выраженіе раскаянія Шкалика подѣйствовало на неопытнаго Князя.