Вор вне закона - Константин Алов

— Было такое, — Лях откинулся на сиденье. — Я книжку старую читал. До революции. Тогда все тюрьмы каторжники держали. А были они сплошь бродягами да босяками. Отсюда и погоняло у воров нынешнее. Сидели они за ерунду, за барахло всякое. Всех делов — шапку с головы сорвать, да булку хлеба на базаре стянуть. На воле у них житуха была хреновая, голодная. Зато на крытке — сплошное процветалово. А серьезные крадуны — карманники, домушники, грабители, все, кто крупную добычу брал — садились редко и ненадолго. Часто откупались. Короче, на воле как сыр в масле катались, а как на зону попадали — тут им под каторжной шушерой ходить приходилось. С тех пор и пошло — одним на зоне лафа, другим на воле. Только теперь на зоне воры вместо каторжных стали масть держать, а на воле вместо воров бандиты пришли. Но соотношение осталось то же самое — правильные понятия против бабок. Или по другому можно сказать: кому в воровской жизни сам процесс нравится, а кому результат.

— Умно базаришь. Может оно и так, но от этого не легче, — проворчал Писарь. — Тормози, Вальтер. Приехали.

Вся дорога перед кладбищем оказалась запружена морем машин, в основном иностранных, и Вальтер с трудом нашел где приткнуться.

* * *

Ленинское кладбище, где хоронили старого родского вора Пашу Яхонта, находилось на юге Москвы. Оно отделяло район полуразрушенных хрущовок Ленино-Дачное от промышленной зоны и упиралось в высокую железнодорожную насыпь. Лях подивился расположившемуся на пологом кладбищенском холме некрополю. Его возраст, судя по свежести дат и глянцевой поверхности памятников, не превышал пяти лет. Улица антрацитово-черных и асфальтово-серых мраморных обелисков с портретами молодых парней и душещипательными надписями уходила, казалось, к самому горизонту.

В конце траурной улицы собрался народ, темнела сырой землей свежая могила. Писарь повел Ляха и Вальтера именно туда.

— Здесь наш Паша и упокоится, — сказал он. — Хорошая ему земля досталась. Сухая, с песочком. А вон и старые корешки толкутся, нас дожидаются.

В стороне от могил, прямо посреди газона, переходящего в пустырь, стояли накрытые столы. Все строго, без гастрономических излишеств и выкрутасов. Водка, кутья, блины, разумеется с икрой, другая закуска. Здесь собралась большая часть пришедших на похороны родского вора. Лях рассмотрел старых знакомых заслуженных воров — Калмыка, дядю Митю, Рыбака, Бивня и других. Все стояли с поднятыми стаканами.

— Что за дела? — возмутился Писарь. — А где же Паша? Они что, уже его закопали? И нас не дождались? Вот это кореша, чтоб вас разорвало!…

Он не договорил. Огромной силы взрыв поднял в воздух и разметал столы с закуской и выпивкой, а также расположившихся вокруг них людей. Писарь, Лях и Вальтер замерли.

— Оба-на! — выговорил наконец Вальтер. — Говорили же старые люди — не устраивай жрачку рядом с покойниками. Всех накрыло, бля буду!

С неба как в замедленной съемке падали комья земли и разорванных человеческих тел.

* * *

Вечером того же дня Лях сидел в небольшой квартирке Писаря. Менты и следаки из прокуратуры продержали их долго. Допрашивали, проверяли и перепроверяли алиби — в котором часу Лях вышел из тюрьмы и сколько времени они с Писарем потратили на дорогу до кладбища. Потом их отпустили. Сейчас они сидели на кухне. Перед каждым стоял наполовину налитый стакан водки. Третий стакан ждал Вальтера, который уже с час висел на телефоне в прихожей. Наконец он появился и прошел на свое место.

— Помянем братву, — Писарь взялся за свой "хрусталь".

Остальные последовали его примеру. Выпили. Писарь повернулся к своему помощнику.

— Ну что там? Кто погиб, кто живой?

— Многие погибли: Рыбак, дядя Митя, Калмык, Гулливер, Перо…

Вальтер перечислял имена погибших или попавших в реанимацию воров, а Писарь, полуприкрыв глаза, медленно кивал головой.

— Так я и думал, — проговорил он, когда Вальтер закончил перечислять свой скорбный список. — Почти все наши, староверы, кто новых порядков признавать не хотел. А что, из лаврушников никто не погиб?

— Нет, — ответил Вальтер. — Зверье пиковое сразу укатило, еще до взрыва. А с ними Фома и еще несколько воров из новых, переметнувшихся. И тут банк сорвали. В натуре, что ли, чутье у них звериное?

— Как думаешь, чьих рук дело?

— Кто их знает? Бомбу заложить и чеченцы могли, и из спортсменов отморозки. Эх, такие люди ушли, земля им пухом!

Вальтер опрокинул новую дозу водки и снова ушел звонить. Писарь печально посмотрел в глаза Ляху.

— Ну что, видал дела наши скорбные? Не пожалел, что на волю вышел? Приехали бы чуть пораньше, и нас бы там накрыло. В нашем шалмане нынче жизнь — копейка.

Лях тщательно пережевывал кусок копченой колбасы.

— А на зоне — медный грош, — отозвался он. — Так что шило на мыло махнуть — не велик убыток. Я вот только до сих пор не въеду — зачем меня с кичи вытащили?

Писарь вздохнул.

— Об этом мы с тобой после похорон базарить собирались. Да только базарить-то теперь, считай, не с кем. Ты да я остались, да и то случайно. И, может быть, ненадолго. Про эту хату мало кто знает, но и тут нам долго задерживаться не с руки. В покое нас они не оставят.

— Кто они?

— Эх, — усмехнулся Писарь. — Знал бы прикуп — жил бы в Сочи! Ты, Лях, слушай внимательно и запоминай. От хозяина тебя вытянули по общему решению. Так сходка постановила. Стало быть и отвечать тебе перед всем народом. Сам видишь, какой беспредел творится. Кончать с ним надо.

— За чем же дело стало?

— Люди, — а под "людьми" Писарь понимал исключительно представителей воровского сословия, — в разброде. Одни старых понятий придерживаются, другие в бизнес ударились, кто-то на барыг охраной работает за долю. "Крыша" называется. А то другая напасть — сопляки отмороженные, дембеля безбашенные, чеченцы дикие. Все с оружием и у всех в башке тараканы вместо масла. Сейчас-то немного утихло. Люберецких побили, Ореховские сами разбрелись, чеченцев война поела, а Коптевских менты проредили. Две банды остались особенно опасные: "Динамовцы", из спортсменов, и бывшие менты Гайдука.

— И в чем моя роль?

— Ты должен распоряжаться общаком. Это я говорю от имени всех, кто сегодня погиб на Ленинском. Вся козырная братва так порешила. А для поддержки тебе своя бригада нужна, иначе и двух дней не проживешь.

— А как же авторитет воровской? — прищурился Лях. — Или слово вора уже ничего не значит?

Писарь рассердился на непонятливость собеседника.

— Говорю же тебе — времена поменялись! На одном авторитете