Крутен, которого не было - Василий Купцов

— Бывали случаи, что и войной ходили друг на друга из-за меча одного, твоей кольчужке сродственника! — совершенно серьезно молвил Вежель, — Много чудес за теми мечами водится, да еще больше — придумали. Но — точно, такой меч любой бронзовый враз рубит, на железном — зазубрину оставляет не меньше, чем тот железный сделал бы на деревянном! В те времена, еще до Древних Льдов, а также промеж первыми холодами и вторыми, когда по небу змеи крылатые летали, что счас — ласточки, тогда такой меч цены в руке богатырской не имел. Враз — голову змею рубил. А кольчуга из серебра заветного… Не знаю, кто и когда такую сплел. Кому… Но — драгоценна!

— Чудны дела творятся вокруг кольчужки нашей! — глаза княжича блестели, изнутри так и перло — рассказать другу-наставнику все новости.

— Минуло лишь два восхода, как слух пошел? — удивился Иггельд.

Минувшие два дня ведун провел вне Крутена. Поехал к пещерам менять горный воск на подземный мед. Гомозули, как обычно, показываться не пожелали, но глиняные горшки с драгоценным черным лекарством за ночь исчезли, вместо них Иггельд нашел сосуды медные, тонкой работы — такие на вес серебра идут, а в них, в красных пузатиках — пещерный мед. Тайну происхождения своего лекарства подземные жители ни за что ни раскроют, да какое там — их самих-то видят раз в двунадцать лет, да и то — по случайности. Лекарь не стал брать с собой на этот раз Младояра, уж трижды ездили, да ничего интересного и не видели. Велико диво — вход в пещеру, да белая плита, за которую людям заходить не велено, а то гомозули осерчают, да все входы наверх закроют. Врут, конечно — все равно где-то, да откроют, уж больно молоко любят, да мед пчелиный. Без торговли, пусть меновой — какая жизнь? А плиту для того и положили — люди на нее днем свои товары складывают, проходит ночь — к утру подземные недороски свое оставляют, на обмен. Гомозули грамотны, ежели торг какой особенный, как у Иггельда — кладешь поверх товара бересту с пожеланием, белоглазые прочтут, исполнят…

— Купцы так и забегали, будто в их муравейник ветку сунули! — рассказывал Младояр.

— А, может, сапог?

— Не, не сапог, — засмеялся княжич, — муравейники целы!

— И что же, много ли нашлось желающих ту кольчугу купить?

— Поначалу толпа стояла, даже некоторые из дружинников счастье попытать пришли. Даже Речаня со своими пирогами приперся! Но когда самые толстые купчины по-одному к отцу заходить стали, да слухи пошли, какие мены предлагают — вся торговая мелочь и отхлынула. В конце концов, осталось четверо купцов, все другие — отступились.

— И сколь велики посулы?

— Да ты не поверишь! — воскликнул Младояр.

— Поверю, — успокоил княжича Иггельд.

— Отец смеялся — нессиль кольчужные плащи предложил, вот уж воистину, своего добра что ли мало?! Все одно, что везти олово торговать на Оловянные острова… Хотя что у них, нессилей есть, окромя оружья? Зато много — разговор аж о тыщах. Салех готов два каравана с шелками цветными, умелыми руками хуасей сотканными, вместе с двугорбыми отдать…

— Умерзнут в зиму, — пожалел добрых животных лекарь.

— Дык их сразу и сторговать можно, все одно деньги, — резонно возразил юноша, его нос с шумом набрал в легкие воздуха, дабы продолжить, — Галий серебра предложил, да трудно представить сколько. Мерил в тысячах тысяч драхм, я и цифер таких не знаю… Четвертый, из Хиндеи — злато да лалы со смарагдами предлагал, злата — что сам князь весит, а узоречий — сколько я. Представляю, буду сидеть на краешке весов, свесив ножки…

— И что же князь избрал? Горы серебра, злато иль шелка?

— Князь наш Дидомысл объявил, что думать будет, это раз. И второе — мол, просят купцы слезно, как решит, кому кольчугу продать — чтоб никто не знал, а то, мол, пограбят, коли прознают!

— Неплохо князь придумал! — подмигнул ведун воспитаннику.

— Что придумал? — удивился словам Иггельда Младояр.

Но старик не стал отвечать, лишь хохотнул еще раз…

— Ладно, Игг, не хочешь объяснять — и не надо, — княжич уже давно привык к такого рода воспитанью — ведун частенько заставлял Младояра ворочать мозгами в стремлении разгадать суть какой-нибудь недоговоренности. И, как обычно, старик устраивал дело так, что он — умный, чему-то смеется, а Млад — дурак, не понимает… — Помнится, рассказывал ты мне, как досталась тебе кольчужка, что, мол, снята она с каменного истукана отважным горцем…

— Кто его знает, отважным иль жадным? Скорее — второе. Стал бы ты, Млад, снимать с идолища, даже ежели то божество тебе чуждое, одежду ему дарованную?

— Нет.

— А коли то памятник любви беззаветной?

— Так что за истукан, расскажи, Игг! — Младояр обожал такие истории, — Кто поставил его, когда?

— Истукан — не истукан. Скорее каменное изваянье. Я позже сам взбирался на ту гору, мысль еще свербела — а не вернуть ли кольчужку на законное место. Да не получилось. Видать, когда кощунственное деяние свершилось, рухнула скала за тем парнем, повезло ему — удержался за краешек, над пропастью повис. Руки сильные, тело подтянули, ушел смельчак невредимый. Токмо кольчуга ему все одно удачи не принесла. Задушили во сне… Говорят, и ее тоже — задушили…

— Кого — ее?

— Слушай, лучше по порядку. Ну, глаза у меня и сейчас зоркие, вот только нитку в иглу вдеть никак не получается, — Иггельд уже объяснял княжичу, хочешь не хочешь, а к старости только вдали четко и видишь, — долго я смотрел на то место, где та каменная дева стояла.

— Дева?

— Все легенды говорят — дева, — подтвердил старик, — смотрю — вроде ноги стоят каменные, а выше — ничего. Как будто только на кольчуге все и держалось. А может — так оно и было. Если кольчужка та ушедшей в навь красной девице принадлежала, частичка духа ее там и прижилась, тем и камень держался. Ведь стоял, мудрецы сказывали, давно, два льда пережил, и — вот… Покрали кольчугу — и камень рассыпался.

— Кто же его туда занес, на вершину скалы?

— Не занес, Млад, я долго приглядывался, остов каменной девы прямо из скалы рос, я так думаю, ее из верхушки горы и вырубили! Лица ее никто из живущих смертных не видел, но сказывали — красоты неземной. Вот только давным-давно прошел теми местами народ, чьи боги запрещали рисовать да из камня ваять изображенья людей да живности. Залез их каменотес на вершину, да тот лик прекрасный и побил, голову статуи разбил, а ниже — не тронул. Не жаден тот народ был, на кольчугу не покусился — исполнил закон, да пошел дале…

— А еще?

— Еще сказывали, в недавние времена приходил в те края тот, кто деву из камня вырубал…

— Он кто, человек или бог?

— Бог не бог, а как увидел, что с ликом любимой сделали — сел рядышком, да три дня рыдал.