Дом одинокого молодого человека : Французские писатели о молодежи - Эрве Базен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А вы чувствуете, как дышится? — спросила она.
— Я просто-напросто думаю о том, что есть материал для недурной статьи. Я ведь журналист. Веду самую эластичную из рубрик: обо всем понемногу. От меня не требуется комментировать, но вот каково происходящее на запах и цвет, каков его ритм…
— Меня зовут Жюдит, — перебила она.
За их спиной по одной из железных лестниц, уходящих куда-то ввысь, взбирались парочки. Председатель импровизированного заседания говорил, сидя в облаке табачного дыма, застилавшего вслед за сценой и зал. Мегафон никак не удавалось отладить, и потому голос доходил до слушателей урывками.
— Пора покончить со старперами, с задницами, восседающими на банковских сейфах, со всем этим смердящим хламом! Мы хотим свежего воздуха! Мы и без ружей поймем, где небо! Им ведом лишь один порядок — порядок цифр в ведомостях, порядок матрикулярных книг! Извините! В стопах наших ног и то больше воображения. Мы направили их на ступени власти! Той власти, где каждый властен свободно развиваться — без проволочных заграждений, решеток, гранат, униформ и сутан!
Энтузиазм достиг апогея, от оркестровой ямы до райка пылко взвилась вверх песня «Дело пойдет на лад».[8]
— Теперь наша очередь задать им перцу! — взвизгнул один из мужчин на сцене. — Поганым металлоломом, вгоняющим их в лихорадку, мы вымостим улицы, и все вместе двинемся по этой сверкающей дороге! Зеленые ковры, на которые они блевали от пресыщения, пойдут у нас на конфетти. Их бесконечную занятость мы заменим праздниками, да такими, что чертям в аду станет жарко! А нам будет жарко, когда мы подбросим в печь дерево с позолотой из их гостиных, где они привыкли трепаться! Пусть подыхают в бронированных ящиках своих квартир! А мы займемся благоустройством небесного свода!
Маленький Анри спокойно спал под весь этот гам.
— Чудесная ночь, — проговорила Жюдит. — Вам удается еще что-то писать?
Она положила руку на голову Лорто, сидящего на полу по-турецки и заносящего в блокнот фразы, которые ему с трудом удавалось расслышать в многоголосом реве.
— Люблю свою работу, — ответил он, записывая речь взявшего в это время слово щуплого мужчины средних лет, чрезвычайно бледного, при галстуке. (Великан держал у него перед носом мегафон.)
— Мы хотим мирно переваривать плоды с древа познания!
Великан перебил его:
— В дерьмо собачье полицейских громил!
Жюдит предложила:
— Давайте отнесем Анри ко мне и обойдем все вокруг, посмотрим. Я не могу больше сидеть взаперти, даже здесь. Хочу на улицу. Держите листовку, я нашла ее в почтовом ящике, пригодится для вашей статьи. В стихах.
Лорто прочел:
Пади, ураган сладострастья, с мансард на землю!
И изваяй из нее ложа пылкой любви!
— Хорошо, — сказал Лорто, — пошли смотреть баррикады, но Анри возьмем с собой. Будет потом вспоминать.
— Вы как будто бы не верите, что это надолго?
— Ну да!
— Думаете, силы порядка все сокрушат? Слишком поздно, я это чувствую! Так странно, у меня ощущение, что я только что родилась на свет. Пошли! Как вас звать?
— Жан.
Она нагнулась и взяла мальчика на руки. Тот не издал ни звука. Лорто смотрел на них так, как будто они всегда были вместе. Они переступили через спящие и лежащие в обнимку парочки, а возле выхода наткнулись на группу курильщиков, склонившихся над корчащейся от боли роженицей. Два негра держали ее за колени, а здоровенный детина с засученными рукавами требовал воды и простынь.
— Сходите к консьержу, черт побери!
Показалась головка новорожденного. Лорто взял Анри у Жюдит, чтобы ей легче было идти. Мальчик проснулся. Свежий ветер перевязывал корпией раненную разрывами и вспышками ночь. Они подошли к железной ограде перед книжным магазином, украшенным вывеской — птица Феникс выходит из книги, чьи раскрытые веером страницы похожи на языки пламени; Жюдит отперла дверцу.
— Это мы, — сказала она, подняв руку к железной птице, которая покачивалась на своем кронштейне на высоте первого этажа, — это мы все. Мы вышли из пепла.[9]
Лорто поставил Анри на ноги, чтобы можно было пройти в узкую дверцу. В глубине помещения с приятным устоявшимся запахом, похожим на запах бельевого шкафа, находилась винтовая лестница. Жюдит уложила Анри в свою постель.
— В виде лебединой шеи, — заметил Лорто. — Великолепная кровать.
— Но узкая, это ее единственный недостаток. Нашла на барахолке.
Слышались дальние разрывы гранат. Без единого слова они легли у подножья кровати; над их переплетенными телами спал ребенок. Позже, в один голос поблагодарив друг друга, они рассмеялись и погрузились в сон. Когда Лорто проснулся, было позднее утро, все вокруг него было новым и неожиданным и посреди всего этого — оранжевый венецианский фонарик, спускающийся с покрытого голубым лаком потолка. Оказалось, Жюдит сунула ему под голову подушку и укрыла его белым набивным покрывалом с рисунком. Анри возился в ванной, примыкающей к спальне, его крики перемежались с полицейской сиреной, гудками пожарных машин за окном, революционным пением и барабанным боем, несущимися из репродуктора, установленного у входа в театр и подключенного к радиотрансляционной сети. От зеленого растения в углу комнаты, казалось, исходил запах любви. Оттого, видно, что у него был налитой стебель с ровной поверхностью, тяжелый и упругий одновременно.
— Кофе готов, — сказала Жюдит. — Прими душ. Город наш, он ждет нас.
— Потом отправимся к моей матери, — добавил Лорто.
Радио передавало экстренные сообщения. По всей стране один за другим закрывались заводы. Города гордо называли себя, словно соревнуясь друг с другом — было похоже на то, как скатываются одна за другой в таз для варенья ягоды смородины.
— Дело пошло! — обронила Жюдит в то время, как гимн для женского голоса уступил место новому оратору.
— Говорят много, — заметил Лорто.
— Свобода! — воскликнула Жюдит. — Отныне можно все говорить. В ход пошло слово. Теперь это наше золото.
Она надела на шею дюжину ожерелий разной длины, и на ее груди заиграла радуга.
