Драматическая миссия (Повесть о Тиборе Самуэли) - Петер Фёльдеш
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Утром позвонил по телефону Бела Кун:
— В Дьёре контрреволюционный мятеж!
И Самуэли вновь мчится на машине из Рёйтёка в Дьёр, а бойцы-ленинцы спешат туда на поезде особого назначения.
Правда, на месте выяснилось, что переполох подняли женщины, одурманенные вражеской пропагандой. Водворив в городе порядок, чрезвычайный трибунал условно наказал разбушевавшихся торговок.
29 июля Самуэли вернулся в Будапешт. Новости он услышал тревожные. Отступающие части Красной Армии под давлением превосходящих сил интервентов деморализованы, боевой дух подорван агитацией правых, многие кадровые офицеры-фронтовики — предатели. На все лады толковали о заманчивом предложении Антанты. Если, мол, сформируется «рабочее правительство» и будет покончено с диктатурой пролетариата, Антанта немедленно снимет блокаду, пришлет масло, сахар, мясо, муку… На улицах и площадях уже поговаривали «об эшелонах с продовольствием», якобы направленных в Венгрию, изголодавшиеся обыватели воздавали хвалу великодушию Антанты.
30 июля поступила неутешительная весть: румынские войска форсировали Тису! Военный комендант Будапешта Йожеф Хаубрих заявил, что не позволит бросить на фронт свежие части IV Будапештского корпуса, их надо держать в резерве — для защиты столицы.
Бела Кун обратился по радио к Советской России. Он просил начать наступление Красной Армии против королевской Румынии. Затем выступил с воззванием ко всем народам мира.
А на следующее утро Лейриц принес новость, заставившую Тибора еще более насторожиться:
— Нынче утром к нашему поезду подошла депутация каких-то разодетых дам и господ. Они почтительно обратились к бойцам-ленинцам «с покорнейшей просьбой дать автограф на «добрую память»»… К счастью, начальник караула Иштван Лукач разгадал их намерения и разогнал подозрительное скопище. Не иначе как реакция, почуяв перемену и горя желанием мести, фабрикует черные списки. Это нешуточное дело, Тибор, — грустно заключил Лейриц.
Самуэли молча стоял у окна. Он повторял про себя, словно заклинал: «Революция не должна потерпеть поражение. Ее победа неизбежна и закономерна!»
— Ну что ж, мне, пожалуй, пора возвращаться в Цеглод, — сказал, вставая, Лейриц. И ужо у самого порога, задержавшись на мгновение, добавил: — Табор… а не обняться ли нам на прощание?
— С чего это ты? — обернулся к нему Тибор и горячо пожал его руку. Рукопожатие, которым обменялись эти суровые, мужественные люди, было крепче обычного.
Эпилог
Тибор Самуэли был прекрасный, находчивый оратор. Но на заседаниях Правительственного Совета он выступал сравнительно редко и всегда старался быть немногословным. Однако 31 июля 1919 года, когда нужно было отстоять предложение Бела Куна, Самуэли решил выступить. Бела Кун настойчиво добивался созыва чрезвычайной сессии Будапештского Совета рабочих и солдатских депутатов. Он требовал бросить боевой клич: «Все — на фронт!» — и мобилизовать рабочих. В своем выступлении Самуэли обрушил град убедительных аргументов на маловеров, собиравшихся отступать без боя.
— Если Советской власти не удастся удержаться в Будапеште, — убеждал он членов Совета, — можно отойти с рабочими полками в Задунайский край и там продолжать борьбу. Ни в коем случае нельзя выпускать из рук завоеванную рабочими власть!
«В результате настоятельных требований Самуэли, — вспоминал спустя десять лет правый социал-демократ Велтнер, — Правительственный Совет так и не пришел к единому мнению. Но все сошлись на том, что следует еще раз попытаться оказать вооруженное сопротивление».
К утру 1 августа правое крыло мобилизовало псе свои силы. На совместном, заседании Правительственного Совета и партийного руководства правые развернули яростную атаку. И если раньше они маскировались, уверяя, будто тревожатся за судьбы диктатуры пролетариата, то теперь открыто отвергали ее.
— Если невозможно сохранить диктатуру пролетариата, попытаемся хотя бы предотвратить разгул белого террора, — предложил один из участников заседания.
Но кто-кто, а коммунисты знали, что избежать белого террора ни при каком правительстве не удастся. Лютый враг притаился, готовясь нанести последний удар! Жаждущие мести контрреволюционеры только и ждут, когда будет образовано новое правительство.
Но правые не хотели признавать никаких доводов и твердили свое: отказаться от борьбы и тем самым избавить рабочий класс от ужасов белого террора!
На заседании было принято решение: Правительственный Совет передает власть «профсоюзному» правительству, приемлемому для держав Антанты.
Однако кое-кто все еще опасался политического влияния коммунистов и бывших левых социал-демократов, вставших на их позиции. В результате демаршей, предпринятых эмиссарами Антанты, и действий социал-демократических лидеров Австрия предоставила им право убежища. Но Тибору Самуэли было отказано в этом. Отказ был равносилен смертному приговору. Во втором пункте инструкций, направленных Антантой «генералу» Бёму, прямо говорилось: «Коммунизм надлежит поставить вне закона».
— Мы потерпели поражение, — сказал после заседания Тибору Бела Кун. — В три часа дня открывается заседание Будапештского Совета, и мы объявим об отставке Советского правительства. Вам, Тибор, нельзя оставаться в Венгрии. Попытайтесь вылететь самолетом и попасть в Советскую Россию. Проинформируйте обо всем Владимира Ильича.
Самуэли молча кивнул. Еще во время работы съезда летчик Добош как-то приходил к нему и жаловался, что на аэродроме саботаж и что самолеты один за другим выходят из строя.
— Хорошо, товарищ Кун… Постараюсь добраться в Москву и повидать Ленина.
— Берегите себя, Тибор, будьте осторожны в пути!
…А ничего не подозревавшая Йолан с нетерпением ждала его в Рёйтёке. Самуэли решил написать Йолан, что в силу непредвиденных обстоятельств должен срочно выехать в Советскую Россию, что при первой же возможности пришлет за ней и они снова будут вместе.
Тревога за судьбу Йолан тяжелым камнем легла на сердце Тибора. Удастся ли спасти ее?.. Не сегодня-завтра начнут бесчинствовать белогвардейцы, волна террора захлестнет всю страну!
У Самуэли нет особого багажа. Большую часть средств из фонда партии он передал в надежные руки Бёшки Ормош и велел выдавать деньги товарищам, которые перейдут на нелегальное положение. Остальные он оставил у себя, чтобы раздать за рубежом нуждающимся эмигрантам. Письмо жене он тоже вручил Бёшке Ормош с просьбой передать по назначению.
А вот наконец и Добош. Он догадался, зачем его вызвали, но слова его неутешительны:
— Еще вчера мы располагали двумя исправными машинами. Правда, и они не годились для дальних перелетов, но все же можно было попытаться… Нынче ночью одну вывели из строя, а на другой какой-то мерзавец улетел утром в Сегед… Знай я об этом вчера — остался бы ночевать в кабине. Ну ничего, потолкуем с бортмеханиками… с одного самолета снимем воздушный винт, с другого — бензобак… Глядишь, за какие-нибудь трое, а может, и двое суток соберем аэроплан.
— Не стоит, Ангел. Уже поздно. Прощайте…
Добош крепко пожал Самуэли руку и, сгорбившись, вышел за дверь.
Что ж, надо сделать последнюю попытку… Тибор достал из кармана личные документы, сжег их и вынул из ящика паспорт на имя Ференца Краузе. Последний раз он воспользовался этим документом сто тридцать три дня назад. «Попробую перейти австрийскую границу в районе села Шаванюкут при содействии контрабандистов, — решил он. — Оттуда окольными путями доберусь в Советскую Россию, к Ленину…» Самуэли вызвал своего шофера Деканя.
Шофер нервничал: черный лимузин в ремонте, придется ехать на первой попавшейся машине. Сколько мытарств претерпел он, чтобы раздобыть ее.
«Все исправные машины на фронте», — отмахивались от него в диспетчерской гаража.
— Потерпите часок, товарищ нарком, — просил Самуэли Декань. — Раздобуду машину хоть из-под земли!
В три часа дня он действительно подъехал на открытом ярко-красном автомобиле.
— Эх, товарищ нарком, — сокрушался Декань, — не машина это, а настоящая развалина, давно ей пора на свалку. Фары разбиты, радиатор с вмятинами, мотор изношен до предела и в довершение всего — красный крикливый цвет!
Самуэли сел рядом с Деканем, а два охранника расположились на заднем сиденье. В путь!
В это время Бела Кун начинал свою прощальную речь на последнем заседании Центрального Совета рабочих и солдатских депутатов.
Самуэли оставил при себе охрану — двух бойцов-ленинцев. Один из них — поляк Максим Яблонский, другой — австриец Леопольд Хольцман. До отъезда он успел вызвать в Будапешт поезд особого назначения и передал доверенному лицу, чтобы тот проинформировал обо всем Ласло и Лейрица.
