Шкуро: Под знаком волка - Владимир Рынкевич

— Ничего подобного я генералу Покровскому не приказывал, — сказал атаман. — Мне ли, облеченному довернем народа, народному избраннику, становиться на путь нарушения конституции и совершать государственный переворот?

— Провокацию затеяли, ваше превосходительство! — Теперь Шкуро кричал в полный голос. — Меня втянули в заговор против законной власти! Я не только не пойду с вами, но и не допущу вашу авантюру!

— Мы не поняли друг друга, — попытался Покровский смягчить раздор. — Что же теперь драться с тобой будем?

— Если потребуется, я не отступлю, а переворот на Кубани не допущу!

— Какой может быть переворот, господа? — Филимонов тоже старался прекратить не нужный ему конфликт. — Конечно, вы друг друга не поняли. И меня Виктор Леонидович не понял: был какой-то разговор, а вы сделали ошибочные выводы. Продолжайте- работать, господа. И не ссорьтесь. У вас войска. Идет Рада. Впереди выборы…

Расходились молча. Шкуро бы и не попрощался, но Покровский остановился и сказал угрюмо, как проигравший по чужой вине:

— Не понял ты, Андрей. Это они нас разыграли, что-бы теперь ни меня, ни тебя в атаманы не выбрали.

Как раз Шкуро-то все и понял: в атаманы рвался не он, а Покровский. Ему же, полковнику, народному герою, достаточно пока быть вождем сражающегося казачества и получить генеральский чин.

Неприятно удивило, что в праздничные дни встречи с первыми представителями союзников Деникин подписал приказ о производстве в генералы Дроздовского. Ведь мог вписать в приказ и полковника Шкуро. Был разговор с Татьяной. Она сказала, что действовала через жену одного большого штабного чина, — назвать фамилию не может, и та обещала твердо. Наверное к каким-нибудь настоящим праздникам. А Дроздовскому чин генерала дали, потому что тяжело ранен под Ставрополем.

Конечно, приезд нескольких не очень чиновных английских и французских офицеров не такой уж и праздник. Правда, был среди них один генерал. На торжественном обеде этот генерал по фамилии Пуль говорил: «Мы не забыли и никогда не забудем, как вы героическими усилиями спасли нас в 1914 году, когда положение было критическим, и никогда не забудем, что вы, будучи поставлены в крайне тяжелое положение, не соединились, однако, с немцами. Рискуя всем, остались до конца верными своим союзникам».

Французский лейтенант Эрлих прекрасно изъяснялся по-русски: «Над башнями Кремля, над русской землей ваши и наши враги подняли зловещий красный флаг, забрызганный кровью невинных жертв. Скоро этот флаг будет заменен славным трехцветным знаменем великой единой неделимой России».

Оркестр играл «Марсельезу»» «Правь Британия»» А затем… Возникла пауза. Союзники потребовали русский гимн. Адъютант Деникина бегал от главнокомандующего к оркестру и обратно. Наконец, заиграли «Преображенский марш». Кутепов и несколько его офицеров, рванулись было к дверям» но затем» посовещавшись» делись на свои места и задела свой марш: «Русского царя солдаты рады жертвовать собой». Они же — преображенцы.

Шкуро понимал, что все это — политика. Только Очень нервные или очень пьяные плачут, когда играют какой-нибудь гимн. Не понимал он и Кутепова. Тот не плакал, — боевой генерал, самый, наверное» храбрый В деникинской армии, но для него вся жизнь была в той» исчезнувшей России. За ее воскрешение он и сражается, не жалея ни себя» ни своих офицеров. Для него гимн только один, тот самый: «Царствуй на страх врагам…» Таким всегда трудно. От армии отстранили, до сих пор полковник» а уж он-то разве не заслужил генерала?

Хотя что здесь удивляться. Однако вскоре очередь удивляться дошла и до самого полковника Шкуро: Деникин принял решение послать его в Новочеркасск на торжества по случаю приезда на Дон союзников. Само событие неожиданное — говорили, что Деникин убедил союзную делегацию в несостоятельности донского атамана Краснова, что только Добровольческая армия — свет в окошке, и лишь с ней надо договариваться о спасении России. Впрочем, генерал Пуль в Новочеркасск так и не поехал, не было там ни одного представителя старше капитана.

Делегация Добрармии тоже собралась удивительная: генерал-майор Боровский и полковник Шкуро. Второго генерала не нашли. Не заговорщика же Покровского посылать. От других северо-кавказских войск были ёще и генералы, и князья, и полковники. За ужином в салон-вагоне гремели тосты, звенели бокалы, заглушая стук колес. Шкуро сидел между Боровским и незнакомым кавказцем и задумчиво вглядывался в бутылки: не пора ли успокоить нервы? В Екатеринодаре он устроил несколько казачьих ночных гуляний, и как будто дурных последствий не было. А может — были? Потому, может быть, и приказа о производстве в генералы нет? Решил в поезде воздержаться. Вслушивался в разговоры. Одни хвалили Краснова, другие мягко упрекали его за дружбу с немцами, которая ничего ему не дала — Гер-мании-то больше нет. На это им отвечали, что тогда было другое время — была Германия, и что Краснов снабжал Добрармию немецким оружием. — Вино лилось рекой, и кто-то уже кричал, что Краснов — проститутка, продавшаяся немцам. В ответ ему выкрикнули, что тогда Добрармия — кот, живущий на средства этой проститутки[43]. А тогда Всевеселое войско… Разгорячившихся спорщиков останавливали, напоминая, что они едут по приглашению Краснова.

Шкуро оставался трезвым и восхищался порядком на железнодорожных станциях, располагающихся на территории войска Донского: бравые жандармы в красных фуражках, чистота, отсутствие пьяных толп оборванцев, привычных на кубанских дорогах. В Ростове вместе с другими членами делегации полковник вышел на перрон, посеребренный морозцем. Здесь их от имени атамана Краснова приветствовали офицеры. Все в новых со сверкающими погонами шинелях, перетянутых портупеями, с шашками и револьверами на поясе. Совсем другая Россия. Нет. Не другая, а та, старая Россия. Настоящая.

В Новочеркасске делегацию встретили офицеры. На площади у вокзала — вереница автомобилей. Всех приехавших развезли по гостиницам. Шкуро предоставили двухкомнатный чистенький номер в гостинице «Ермак». Он не знал, что делать до обеда — своих никого нет… Но скучать ему не дали. Появился усатый грубоватый сотник донского войска. Он оглядел гостиничную роскошь и сообщил, что городская комендатура арестовала подозрительного человека, по некоторым сведениям, пробиравшегося с территории, контролируемой отрядами Махно, но назвавшегося вахмистром Кузьменко из казачьей дивизии полковника Шкуро.

— Конечно, мой человек, — радостно подтвердил Шкуро. — Отпускайте и проводите сюда. Как он? Небось поработали кулаками в комендатуре?