Избранное - Кира Алиевна Измайлова

– Хозяйка, – сказал я, – ты говорила, что могла бы взять сиротку, если б я остался?

– Могла бы, – нахмурилась она, отирая руки о передник.

– Но поскольку я как мужчина негоден, сошел бы тебе просто работник по хозяйству? Чтоб и за скотиной смотреть, и прибраться, и починить чего, и вспахать… А? Только за одну лишь кормежку.

– Я б не отказалась, – сказала Весса настороженно. – А что?

– Да вот, – вздохнул я, – у кузнеца приемыш, а у приемыша – нянька обнаружилась. Ты только не пугайся, она людей не трогает.

Хозяйка попятилась при виде Лабивы, но все-таки сдержалась. Такой силы духа еще поискать!

– Так это ж нежить! – севшим голосом произнесла она.

– Нет, хозяйка, Лабива живая, – улыбнулся я. – Нежить – это я. Я уж много лет как помер.

Весса приоткрыла рот. Потом потрясла головой.

– Но ты же мужик как мужик! – выпалила она. – Ну разве что не… того-этого!

– Ну так нежить разная бывает, – ответил я. – Оставишь Лабиву с Юреком? Я за нее ручаюсь, она добрая, нянькой служила, а теперь вот скитается… А мальчик подрастет, будет тебе помощником, у кузнеца-то своих полно!

– Так ее ж в топоры возьмут… – опасливо пробормотала Весса, подойдя поближе. – Экое страхолюдище! Да ты чего? Чего?! Ты что, плачешь, что ли?!

– Не обижай ее! – завопил на всю улицу Юрек и снова обеими руками вцепился в Лабиву, из оранжевых глаз которой и впрямь покатились слезы. Чувствительная она донельзя! – Не обижай, она добрая, я ее люблю, я лучше с ней буду жить, чем с людьми!

– Да погоди ты, – одернула Весса. – Чего голосишь? Сейчас как понабегут бабы, покою не жди… Эй, чудище…

– Ее Лабивой зовут, – вставил я.

– Ага… Лабива, ты чего делать умеешь? Ну, стряпать – это я сама, а там воды наносить, дров наколоть, скотину обиходить сумеешь?

Лабива утерла глаза и покивала. Ее пепельно-рыжая шерсть развевалась на ветру.

– Я, госпожа, все умею, – застенчиво произнесла она. – Стр-р-ряпать тоже. И ем мало. И сплю во двор-р-ре. И за кор-ровой ходить умею, и за козой, и за птицей. Вы не глядите, что я такая… не как люди.

Весса помолчала. Юрек снова прижался к Лабиве.

– А, пес с вами, оставайтесь, – сказала наконец моя хозяйка. – Север вон уедет, а мне что делать? Кузнецу и впрямь своих ребят хватит, а у меня никого. Юрека к себе возьму, я его родителей помню, хорошие были люди. А ты, – кивнула она Лабиве, – помогать будешь. И чтоб не шалила! Чуть скажу – живо в подвал, а то шастают всякие, ищут…

– Думаешь, в деревне не удивятся, что у тебя такая гостья? – не удержался я.

– Пускай удивляются, – хладнокровно сказала Весса. – Ты вон один за две недели чего наворотил! А если эта лохматая приживется, мы горя знать не будем! Пусть остается… Чего уж… Говоришь, нянькой она была? Юрек с ней поладил, скотина ее не боится, значит, не дикий зверь. Уживемся как-никак…

Лабива шмыгнула носом. При ее внешности это было… впечатляюще.

– А я поеду, – сказал я. – Солнце еще высоко, так что… Пора мне, хозяюшка. Вы не пропадете, Лабива вот поможет, она сильная, не хуже мужика. То есть хуже, но только в одном… Но тут уж, прости…

– Ладно тебе, – отмахнулась Весса, подошла и обняла меня. – Мог бы и сразу сказать, что неживой.

– Так ты б меня выгнала.

– Нет, милый, не выгнала бы, – криво улыбнулась она. – Мужа моего тоже мертвяком сделали. Сослуживец весточку передал, мол, видел его убитым, а потом – во вражеском строю. Если б он был такой, как ты, разве ж я бы его смогла за порог выставить, сам подумай? Иди, гладкой тебе дороги… Коню твоему я овса насыпала, хватит хоть насколько…

Вот так я и ушел.

– Юрек! – слышал я за спиной командный голос. – А ну живо коз загони, ужин поспел! Лабива, иди в дом, не на крыльце ж тебе ночевать, чудище лесное… тьфу, с тебя шерсть-то как летит! Дай вычешу, потом спряду, что ли, все польза!

«Они не пропадут», – подумал я, выезжая на дорогу. Как уж Весса будет разбираться с кузнецом по поводу Юрека, меня не волновало. Договорятся как-нибудь, тут все свои. И Лабиву не выдадут, тот же кузнец ее в своем подвале спрячет…

– Иногда я даже верю в людей, – задумчиво произнесла Эсси, пристроившаяся у меня за спиной.

– Я тоже, – улыбнулся я.

Впереди лежала долгая дорога…

Эпилог

Мы добрались до места только осенью. До листопада еще было далеко, но уже золотились березы, особенно яркие на фоне темных елей, алела рябина, а по утрам трава серебрилась инеем.

– Вот это… вот это да, – прошептала Эсси, когда Везунчик неторопливо вывез нас из-за поворота.

Я тоже прикрыл глаза, вспоминая, потом открыл… Все было на месте. Серое облачное небо, редко-редко в нем прорывается ярко-синее окошко с ослепительным солнцем в зените. Свинцовое море с редкими золотыми бликами на воде, рыбацкие лодки качаются на волнах, такие маленькие издали, а совсем уж на горизонте маячит корабль с полосатым парусом…

Черный лес на ближнем холме. Синий лес на дальнем холме… Это просто названия, там одинаковый ельник, но они кажутся именно такими, и мы привыкли их так называть.

– Мой дом был вон там, – указал я, – на обрыве. Высоко, страшно, мне все мальчишки завидовали!

– Там и сейчас дом стоит, подворье большое, – сказала Эсси, взмыв повыше и вернувшись. – Но ты… не знаешь, твоя это родня или кто-то чужой?

Я молча кивнул, и она не стала ничего говорить.

Да что тут скажешь? Не могу же я вломиться в дом к четвероюродному внучатому племяннику и заявить, что вот он я, явился не запылился… Может, и не поверит, но непременно приветит, а что мне делать потом? Не торчать же у всех на виду! Лучше найти какую-нибудь избушку с краю, на постой попроситься, работать-то я могу…

– Ты жалеешь, что не согласился снова стать живым? – спросила вдруг Эсси.

Я честно подумал.

– Нет.

– И я не жалею.

– Ты хочешь, чтобы я сказал: ах, если б я ожил, то мы были бы разлучены навек, – добавил я, и Эсси засмеялась. – Нет. Таким, как мы, уходить и возвращаться нужно только вдвоем. Надеюсь… нет, перестань хихикать! Надеюсь, Великий Нижний нас все-таки примет… когда-нибудь. А пока я не начал разваливаться на ходу, хочу побыть в родных краях!

– А потом?

– Там видно будет, – ответил я