Ужасный век. Том I (СИ) - Миллер Андрей

— Мне нужно знать точно. А то как же умирать без исповеди? Не годится, сеньор…

— Для исповеди тебе потребен священник, так что это не по адресу. Я спасаю тела, а не души.

— Нет… Моя исповедь не для священника. Падре меня не поймёт. Многовато грехов. Вот знаете, статуя святой Беллы в церкви… будто корит: как ты, грешник, вообще посмел явиться сюда? Жил с Нечистым, так с ним и умирай, почто молитвы вспомнил?..

Дальнейшие слова утратили связность. Дон Карлос надеялся разобрать в этом бормотании нечто важное, но бред и был бредом. Затем мужчина опять пришёл в себя.

— Вы ведь военный, я вижу.

— Военный. Карлос Мигель Каронеро, лейтенант имперского флота. Судовой врач «Белла Светлейшая»… если ты слышал о флагмане адмирала де Сонгре, конечно.

— Как не слышать… Да вы большой человек. Только такому исповедь и доверю… А также доверю последнюю просьбу, коли выйдет, что умираю. Вы же славный воин Балеарии. Вы не откажете.

— Из меня плохой проводник на Небеса.

— Зато вниз… хороший. Как крестили, я с Творцом Небесным мало дел имел… Больше ждал, пока снизу заговорят. Дескать: сменяй душу на удачу, не видала Преисподняя убийцы лучше. Ну нет… При мне душонка-то пока. Да и удача, раз оказался здесь… Не отдал я душу Творцу Небесному, а Нечистому подавно не видать её при моей жизни. Но если подумать… Невелика ценность в моей душе. Её не отмыть. Я не уважал ни мирские, ни высшие законы. Что мне крест да хоругви… хрень собачья. Перекрестие эспады и флаг. Вот в это я верил, сеньор…

— Имей в виду, сынок: я не священник, тайну исповеди соблюдать не стану. Сейчас я исполняю свой долг и только. Мне ни к чему знать, убийца ты или нет. Потом будет иначе, если выживешь.

— Оттого и любопытно, выживу ли. Мне много лет не с кем было о жизни поговорить: такая уж вышла жизнь. Перед смертью должно поделиться с… С тем, кто выслушает самую суть, а не станет призывать покаяться.

— Ты лучше выпей вот это, чем тратить силы на болтовню.

Полубредящий незнакомец пил, сильно морщась. Глотал с большим трудом. Дон Карлос не пожалел на снадобье лимонов — пусть они были значительно дороже, чем лаймы. Морской опыт давно убедил его, что лимон несравнимо эффективнее.

— Я ни о чём не жалею… так и запомните. — пробормотал больной.

И более в тот вечер ничего связного уже не произносил.

Подозрения сеньора Каронеро лишь укрепились. Следующим утром он навестил альгвасила Кристобаля, рассказав обо всём. Альгвасил — типичный полувоенный из числа не нюхавших крови и пороха, отнёсся к донесению с чрезмерным энтузиазмом. Горячо убеждал дона Карлоса немедленно отдать подозрительного человека ему. Врач предложение отверг: ведь для начала незнакомца предстояло спасти.

Однако осторожность не помешает, в этом дон Карлос убедился. Так что под конец недели, когда загадочный мужчина окончательно пришёл в себя, его правая рука была прикована к мощному каркасу кровати. Никакой возможности освободиться. Во-первых, больной был ещё достаточно слаб, а во-вторых — один из сыновей врача нехитрую работу выполнил на совесть.

Он же сторожил пациента большую часть времени, причём отец строго запретил юноше вести с ним какие-либо разговоры. В исполнительности сына дон Карлос не сомневался. Что до лечения, то ничего хитрого в нём по-прежнему не было: давать снадобья против цинги и пищу, когда имелась возможность это делать. И ждать.

Удостоверившись, что пациент уже в ясном сознании, старый моряк решил побеседовать с ним всерьёз.

Больной, похоже, почти не помнил последних дней — и едва ли сейчас твёрдо знал, что говорил хозяину дома накануне. Однако сделался вполне бодрым: в теле стало больше жизни, с лица не сходила кажущаяся немного зловещей улыбка. Из-за отросшей бороды трудно было рассмотреть лицо. Выглядела она ужасно нелепо, совсем мужчине не шла. Наверняка в обычной ситуации он брился начисто.

— Рикардо, оставь-ка нас вдвоём. Займись каким-нибудь делом.

Юноша был рад найти занятие поинтереснее. Сеньор Каронеро запер дверь и присел напротив незнакомца, многозначительно выложив на стол пистолет. Незнакомец следил за врачом с живым интересом. Глаза так и блестели в полумраке.

— Помнишь ты или нет, представлюсь ещё раз: Карлос Мигель Каронеро. Теперь, сынок, самое время тебе назвать своё имя.

Характерное движение глаз в сторону, миг промедления.

— Иньиго.

— Что-то не быстро ты имя вспомнил…

С кровати послышался смех.

— Вы проницательны, сеньор Каронеро. Я его выдумал только что. Обыкновенно продумываю все детали заранее, но нынче немного не в форме.

— Ну… Видимо, настоящего имени ты по доброй воле не скажешь. Не суть важно: пусть и Иньиго. Расскажи-ка, Иньиго, откуда ты пришёл к этому берегу? Как тебя занесло в море?

Иньиго, как бы его ни звали на самом деле, устроился на кровати поудобнее — насколько это позволяла цепь. Теперь дон Карлос понял, что по-балеарски его собеседник говорит абсолютно чисто. Даже без какого-нибудь провинциального, пограничного акцента: как настоящий марисолемец. Но это ещё ничего не значило.

— Я никогда не любил море, вот оно мне и ответило тем же. Думаю, вы уже догадались: я совсем не моряк. Мало имел надежды пройти большой путь по воде в одиночку, без опыта, да ещё на этой жалкой посудине. Но так сложились обстоятельства… Меня долго мотало по морю, по каким-то безжизненным островам. Сам не знаю, сколько: потерял счёт дням после месяца. Едва припасов хватило, да попалось по пути кое-что.

— Увлекательная история, но я знаю морские байки получше. Ты не сказал того, о чём я спрашивал.

— А я на допросе?

— Пока нет, но я рассчитываю на ответы. Хоть бы из благодарности: я спас твою жизнь. В камере ты бы недолго протянул.

— Что скажешь… Я благодарен, конечно. Но как знать: может, вам не стоило меня спасать?

— Позволь-ка, сынок, мне задавать вопросы.

Иньиго кивнул.

— Вот и молодец. Оставим пока вопрос, откуда ты чудесным образом взялся в море: пусть хоть ангелы Творца Небесного спустили тебя на тремонскую лодку. Чем ты занимаешься, Иньиго?

На этот раз ответ прозвучал без малейшего промедления — и чётко. Назвавшийся выдуманным именем явно говорил о том не впервые. Привык к такому вопросу.

— Я, сеньор, занимаюсь делами государственными.

— Это как раз ясно. — врач нахмурился, наклонился вперёд. — Делами какого именно государства?

Теперь Иньиго ответил далеко не сразу. Однако он не отводил глаз. Ничто в позе и взгляде Иньиго не позволяло заподозрить, будто он подбирает слова, пытается что-то разгадать в доне Карлосе, как-то его перехитрить. Пациент просто сознательно держал паузу. Словно был… немного обижен, что ли?

— Вот, выходит, как обстоит дело… Коль скоро я в Балеарии, а вы — офицер имперского флота, то суть подозрений ясна. Вы полагаете, я служу врагам этой благословенной страны? Тремоне, скажем — раз опознали посудину?

— Подозреваю, сынок. Люди вроде тебя не появляются на балеарском берегу просто так. Под чужим именем, на лодке из другой страны, со странной историей без подробностей.

— А вы желаете подробностей? Их много… Устанете слушать. Лодка тремонская, это верно. И я думаю, очевидно: вряд ли на ней оказалось бы довольно припасов на месяцы, кабы снаряжали судно для одного человека. Но… Сами видите, досталось оно одному.

— Ты снова уклоняешься от вопроса. А я ведь хочу говорить по-хорошему.

— Ох, ну только не угрожайте мне, сеньор! — Иньиго саркастически захихикал. — Вот уж правда, пуганого пугаете. Я не ответил на вопрос, потому что вы всё равно не поверите мне на слово. Ну хорошо, скажу так: я служу Балеарии. Вас это в чём-то убедило?

Дона Карлоса это, конечно, не убедило ни в чём. Скорее наоборот: теперь он полностью уверился, что имеет дело с личностью крайне тёмной. Такой омут, где водиться может что угодно. Это явно выходит за пределы долга и компетенций судового врача. Не лыком шит парень — кем бы ни являлся. Опытен не только в обращении с клинком.