Наваждение Монгола - Анна Гур

Ставров играет бровями, а я хмурюсь.

– Что мне даст соседняя квартира?! Мне та нужна.

– На той камеры, а вот на соседнюю по фиг. Здание старое, перегородки между стенами почти картон. Ну что, твоя инженерская башка еще не поняла, к чему я клоню?!

Пока Ставр говорит, у меня перед глазами уже картинка складывается.

– Ты гений, брат…

– Квартиру сними эту.

– Так я уже. Пообщался с милой бабусей, залог внес, ключи вечером будут, передам.

– Не знаю, что сказать тебе, Ставров. Как отблагодарить.

Окидывает меня взглядом, цепким, острым.

– Однажды вернешь должок, Гун.

А дальше дело техники. Аккуратно пробил стену и обнаружил, что у Айдарова целая квартира денег…

Квартира. Напичканная тоннами банкнот.

А на лечение матери он поскупился копейку скинуть… Звать бы ментов и сдавать то, что нашел, но, во-первых, квартира вряд ли на его имя, а во-вторых, кто мне поверит?!

Я решил ударить Айдарова в единственную болевую точку. Его деньги. Вывез деньги фурой. Отдал на благотворительность. Себе взял денег ровно столько, сколько требовало лечение матери.

Наивный глупец все еще надеялся добиться раскаяния от шакала.

Молодость – дурость.

Таких, как Айдаров, раскаяться не заставишь, тогда я еще этого не знал.

Я пришел в больницу к матери с сумкой денег, но стоило вывалить банкноты на стол врача и мужчина, нервно поправляя рукава халата, сообщает:

– Мне очень жаль.

Я опоздал. Мама умерла за час до того, как я принес эти чертовы деньги.

А уже на выходе из больницы меня уложили лицом в асфальт и арестовали. Часы допросов и обвинение отнюдь не в краже денег.

Мне пришили совсем другую статью.

Конечно, Айдаров не мог подать заявление о хищении средств, которые он сам украл.

Я сидел в камере и смотрел в стену. А потом ко мне пришел посетитель. Сподручный Айдарова в идеальном костюмчике.

– Молодой человек, против вас выдвинуто серьезное обвинение. Мой поручитель может помочь вам в сложившейся ситуации, но вы должны рассказать, где именно находится интересующая нас пропажа.

– Мне нечего сказать.

– Вы уверены?

– Абсолютно.

– Ну что же… Я сообщу о вашем выборе…

А потом… Потом был ад, увидел все лицемерие системы, попал в места не столь отдаленные за то, чего не совершал.

И упертый пацан изо дня в день терпел допросы с пристрастием, выживая и не сдаваясь.

Палачами не становятся за один день. Я защищался и бил на поражение, когда заходили из-за спины.

Но допустил одну-единственную ошибку, когда только попал в эту кутерьму. Я позвонил. Позвонил и попросил мою девушку жить дальше. Забыть про меня.

Айдаров припомнил мне все.

В день, когда я вышел и увидел ее, он отнял у меня самое ценное из всего, что осталось.

Напомнил, что такие, как он, не забывают…

Глава 37

Ярослава

Сын…

Это обращение подобно грому, прогремевшему прямо над моей головой и заставившему землю разверзнуться.

Тихий писк слетает с моих губ и, наконец, картинка складывается, я ведь замечала, что эти двое отдаленно похожи.

Монгол смотрит на мужчину, что стоит за моей спиной, в упор. У него желваки вздуваются на щеках от того, насколько сильно он сцепляет челюсти.

Дрожу всем телом, слезы на дне глаз копятся океанами и так больно, дико, до одури обидно становится за сильного мужчину, который изваянием застыл напротив меня.

Сын. Он сын Айдарова и отец собственными руками обрек еще молодого мальчишку на страшные муки. Убил на его глазах девушку, которую он любил, и в груди вспышкой яркой, обжигающей:

Кто может поступить с сыном именно так?

Только вот узнав Айдарова настолько близко, насколько я, понимаю, что иногда человек просто тварь, без причин.

Услышав подобное обращение, Гун сплевывает:

– Отпусти ее и поговорим по-мужски.

Бросает настороженный взгляд в мою сторону, делает шаг вперед, но Айдаров отнимает руку от моей шеи и вцепляется пятерней в мои волосы, натягивает до предела, заставляя приподняться на носочки, чтобы уменьшить жжение в корнях.

– Как интересно все вырисовывается, Монгол. Даже слишком. Кажется, моя слабость стала твоей ахиллесовой пятой…

Каркающий голос отдает неприятно вибрацией в макушке.

– Женщины губительны, Гун.

– Отпусти ее.

– Ты отжимаешь у меня империю, а я должен…

Резкое движение Монгола, едва уловимое, и Айдаров отпускает меня, воет, хватаясь за плечо. Отскакиваю в сторону. То, с каким лицом Тургун приближается к своему поверженному врагу, пугает.

Мне показалось, что счет идет буквально на секунды. Я смотрю, как Гун встает рядом со скулящим Айдаровым, который держит окровавленное плечо.

Вдали послышался гул и шум, словно машины едут, а еще мне кажется, что я начала улавливать вой сирен. Правоохранительные органы.

– Ну что, Тургун, давай. Ты же жаждешь этого. Столько шел к своей цели. Реши вопрос здесь и сейчас.

Я смотрю на Монгола и у меня язык от этой сцены к нёбу прирастает. Шевельнуться даже не могу. То, что происходит…

– Давай. У тебя есть шанс!

Рев Айдарова, но Монгол стоит изваянием, не шевелится. Просто смотрит и на лице у него нет ни триумфа, ни боли. Там сейчас пусто. Лишь рука все сильнее сжимает рукоять, до побелевших костяшек.

– Если бы хотел тебя просто грохнуть, сделал бы это тысячу раз. Но. Смерть – это слишком легко, – наконец, слышу его голос зловещий, многообещающий.

– Что, все еще хочешь, чтобы я раскаялся?!

– Ты не способен на сожаление. Это я давно уяснил.

– Тогда чего ты хочешь?!

Смотрю на Мурата и мне действительно мерещится, что истинный лев загнал шакала в угол, и тот изворачивается, пытается уйти от ответственности, но у него ничего не получается.

– Хочу, чтобы ты прочувствовал все то, на что обрек меня. Сначала потерял невесту, затем репутацию, а в эту самую секунду теряешь все свое состояние. Все скрытые офшоры, все имущество, записанное на левые фирмы и подставные организации. Завтра с утра все узнают, что ты банкрот. А ты пойдешь в тюрьму и будешь сидеть не как я, за то, чего не совершал, а понесешь наказание перед законом за все свои преступления. Считай это моей прихотью.

– Ты чертов выродок!

Машинально подмечаю, как рука Айдарова шарит по полу и осколкам, словно ищет оружие, но Монгол лишает его этой возможности, присаживается на корточки и заглядывает в лицо человеку, который с ним одной крови.

– Я не отцеубийца, Мурат. А смерть – это благодать. В первые дни, когда меня допрашивали твои люди, желторотый пацан мечтал только об одном. Сдохнуть. И именно тогда я поклялся именем матери, что ты прочувствуешь все то же самое, на что обрек меня.

С каждым словом Монгола лицо Айдарова становится все бледнее, больше нет того Мурата, каким он предстал передо мной, когда захотел сломать мою жизнь. Сейчас я вижу скулящего и поверженного врага, для которого уготовили ровно ту участь, на которую он