Затаив дыхание - Адам Торп

Прижав трубку к уху, он слушал знакомую мелодию: «Весенняя песня» Мендельсона. Потом на фоне музыки зазвучал голос Кайи, быстро говорившей сначала по-английски, потом по-эстонски. Очевидно, она начитала заготовленный текст на автоответчик. Сердце у Джека опять забухало в груди, он глубоко вздохнул, медленно выдохнул, сел поудобнее и, дождавшись сигнала, заговорил — максимально, как ему казалось, сдержанно, но не равнодушно. Не успел он закончить, как в трубке послышался живой голос Кайи.

— Ал-ло? — произнесла она так, будто притворялась иностранкой.

— Кайя?

— Привет. Это ты.

— Я. — Он вдруг почувствовал, что самообладание вернулось к нему. Он тверд и уверен в себе. Запросто справится с этой передрягой.

— Я узнала.

Голос ее звучал, словно из дальней дали, а не просто с другого конца Лондона. Молчание.

— Я сейчас в Хейсе, — сказал Джек, надеясь, что она помнит его рассказы о родителях. — С мамой несчастье.

— Ох. Серьезное?

Он объяснил, что произошло, но без каких-либо намеков на попытку самоубийства. Однако разговаривать с ней так, будто они буквально на днях расстались, — это уж слишком. Даже он сам улавливает фальшь в своем голосе: такое впечатление, что несчастье, происшедшее с матерью, его не сильно затронуло, он только изображает взволнованного и расстроенного сына, который храбрится, пытаясь за беззаботным тоном скрыть свое потрясение, а то и горе. Как все непросто. Он не решался заговорить о Яане. Слишком уж острая тема, недолго и самому пораниться.

— Плохо дело, — сказала она с более заметным, чем прежде, американским акцентом.

Может быть, ей удалось поступить в Тартусский университет, и там она свела знакомство с американским преподавателем по фамилии Крон — этаким нахальным пижоном с докторской степенью. Голос Кайи не вызвал в душе ни малейшего волнения — возможно, потому, что он звонит из комнаты, где висит с детства знакомый натуралистичный альпийский пейзаж, а электрический камин обложен лакированным кирпичом. Джеку здесь чудится, что он по-прежнему замкнут в скорлупе отрочества.

— Да, плохо дело, — повторила она. — Очень печально.

— А каким образом тебе удалось выйти на Говарда Давенпорта?

— Так ты же сам написал мне его имя, фамилию и номер телефона, помнишь? На программке концерта Генделя.

— А да, верно.

Джек рассмеялся. Он напрочь об этом забыл, хотя теперь живо вспомнил и свою неумелую попытку завязать знакомство под взглядом ее приятеля с козлиной бородкой, и ее застенчивый смешок…

— А как твои родители, Кайя?

Теперь голос его звучит очень участливо. Ни дать ни взять — мистер Сочувствие, победитель конкурса 2005 года.

— Отец в прошлом году умер, — сказала она. — С мамой все хорошо. Она уговорила брата приехать, он пробудет с ней еще недели две.

Голос у Кайи усталый, а может, ей все равно, что Джек про это думает, хотя он сразу выразил глубокое сожаление по поводу смерти Микеля. Ему и вправду жаль: есть в его уходе что-то несправедливое, сказал он. Ее отец был еще не стар, далеко не стар. Расспрашивать, отчего он умер, не хотелось, хотя Джек смутно припоминает разговоры про слабое сердце, подорванное голодным детством.

— Должна сказать, они на тебя сердились.

— Угу. А на тебя?

— Тоже, немножко. Зато Яана они любили. И мне очень помогали.

— Ты, наверно, тоже злилась. На меня.

— Много чего было.

— Я бы кипел от злости, — сказал Джек, не сознавая, что воспользовался одним из любимых выражений Милли. — Я к тому, что… гм… Как же тебе было не злиться? Слушай. Насчет Яана. Спрошу напрямик. Гм…

— Возможно.

— Возможно? — повторил он, чувствуя, что у него темнеет в глазах.

— Возможно, он твой сын.

— Понял. Это круто. «Возможно». Ага.

— Тебя это сильно беспокоит?

— Да нет. Вообще-то, хотелось бы просто знать: да или нет.

Ответа не последовало. Он просто ревнует, вот и все. Эта ревность похожа на зубную боль. Значит, сразу после его отъезда она взяла и переспала с каким-то хмырем. Даже, может быть, не с тем прежним дружком, что ваяет из мрамора акул. Черт! Джин кончился. Черт! Ревность застилала глаза, мысли путались, но усилием воли он продолжил расспросы:

— А в благословенном краю у тебя все хорошо?

— В каком краю?

— В Англии.

— А ты как думаешь?

— Наверно, нелегко. — Его рука, сжимающая трубку, задрожала. Он опять глубоко вздохнул. — Подозреваю, я просто… Подозреваю, я немножко… гм… немножко струсил.

Она снова не ответила. Но в этом безмолвии ощущалось презрение. Как назло, где-то неподалеку загудел какой-то механизм. Лучше бы они с Кайей встретились и поговорили лицом к лицу, подумал Джек. От его ладони все еще отдает гелем для обработки рук, который он выжимал из больничного дозатора, входя в палату и выходя из нее. Перед глазами всплыла веселая мордашка Сью, он услышал ее голос: «шикарный мужчина». Сью, небось, живет простой, незамысловатой жизнью.

— Слушай, Кайя, — начал он, — по-моему, нам надо встретиться. Поговорить с глазу на глаз.

— Пожалуйста. Я буду только рада, — едва слышно закончила она. Джек удивился. И только тут понял, что она плачет. Ему тоже хотелось плакать. Он заморгал, стряхивая с ресниц обильную влагу. Глаза его горели. Вот уж чего он никак не ожидал. Вспомнилось, как он взял руку матери, сухую, почти бестелесную. Вспомнилась усмешка Микеля, когда он наблюдал за лисом, сидящим в клетке рядом с дровяником. Потом перед глазами возник черный силуэт маленького мальчика.

— Хотелось бы увидеть моего, возможно, сына, — неожиданно хрипло и громко сказал Джек. И невольно поднял глаза к потолку: там спит — или не спит — его отец, а ведь муниципальные дома строятся из самых дешевых материалов… — Хочется повидаться с Яаном, — театральным шепотом повторил он. — Познакомиться с ним поближе.

— Конечно, хочется, — твердо, даже насмешливо проговорила она, будто и не плакала вовсе. — Но тебе ведь спешить ни к чему, верно?

— Ты-то пять лет собиралась.

— В этом загвоздка?

— Почему сейчас, вот что непонятно.

— Какой контактный телефон, пока ты в своих родителях?

— Тут он один, — сказал Джек и в ту же минуту понял, что ее небезупречный английский ввел его в заблуждение, он недооценил Кайю — чуткости не хватило. — Вот, пиши.

Он продиктовал номер. Она записала, на всякий случай, точно образцовый секретарь, повторяя номер вслух. Наверно, только так и можно выжить в ее непредсказуемо трудных обстоятельствах.