Создатель ангелов - Стефан Брейс

— Вы предадите меня! — он повысил голос. — Вы сделаете это! Но человек, который предаст меня, для него было бы лучше никогда не родиться! Вы будете повешены, знаете вы это? Вы будете повешены!

Рекс попятился назад. На минуту их взгляды пересеклись. Взгляд Виктора был пуст. Как будто мужчина ослеп. Как будто он смотрел, но ничего не видел. Рекс отступил еще на шаг. Вытянутая рука опустилась, и Виктор рывком ухватился за край своей рубашки.

— Вы мне не верите, ведь нет? Вы все еще не верите мне, — сказал он и потащил рубашку наверх из-под ремня, все выше, пока не показался его молочно-белый тощий живот.

Рекс покачал головой.

— Вы хотите это видеть? Тогда вы поверите?! — закричал Виктор.

Он задрал рубашку еще выше. На боку у него была рана почти в десять сантиметров.

— Может, вы хотите потрогать? Тогда вы поверите?

Широко размахнувшись, Виктор поднес руку к ране и просунул в разрез два, а потом три пальца и раскрыл, нет, разорвал ее края.

Рекс отвел взгляд и попытался как можно незаметнее отойти назад. К горлу подступила дурнота. Перед глазами все поплыло. Тогда он быстро развернулся и побежал к машине. Рывком распахнул дверь и вставил ключ в зажигание. Потом на мгновение обернулся, чтобы посмотреть, не догоняет ли его Виктор, но тот по-прежнему стоял у изгороди, держа пальцы в ране.

Он остановился у пересечения границ трех стран, потому что ему стало нехорошо.

Голос. Слова. Рана. Пальцы в ране. При этом тягостная гнетущая жара. Духота. Этого для Рекса было слишком много. Он остановился, и его стошнило. Тягостное чувство медленно исчезло. Но голос Виктора продолжал раскатисто звучать в его голове.

Вы пришли предать меня. Скоро вы вернетесь с большой толпой и предадите меня.

И это были еще не самые страшные вещи, которые прокричал Виктор. Это были его галлюцинации. Рекс только совершенно не мог себе представить, откуда Виктор это взял или кто ему это внушил.

Вы будете повешены!

Об этой фразе Кремер беспокоился больше всего. Чем больше он об этом думал, тем больше эти слова, как удавка, затягивались на его шее. Он понимал, что Виктор потянет его за собой в своем неизбежном падении. Виктор попытается сбросить с себя ответственность. Он скажет, что Рекс Кремер все знал и не вмешивался, а даже поощрял его. И, кроме того, сам все и начал в тот день, 9 апреля 1979 года. И предъявит доказательства. А это так и было, черным по белому, с датой и подписью.

Вы обошли самого Господа Бога.

Измученный этой мыслью, Рекс Кремер подошел к вершине горы. Он направился к пересечению границ трех стран. А потом к самой высокой точке Нидерландов. И обратно к границам. Он обошел все вокруг. Нидерланды. Германия. Бельгия. И нигде не нашел покоя.

В конце концов Кремер направился к ограде котлована. Он посмотрел вниз и увидел метрах в десяти землю. Четыре бетонные опоры с железными колышками, как бешеные, вырывались из недр земли, как будто жадно хотели что-то схватить. Несколько минут он стоял у колодца, схватившись пальцами за проволочное заграждение, и пристально смотрел в глубину.

— Не прыгайте! — вдруг крикнул кто-то.

Он вздрогнул и обернулся. Какой-то человек с улыбкой прошел мимо.

Голос вывел Рекса из размышлений. Конечно, он не стал бы прыгать. Ни на минуту у него не могло возникнуть подобной мысли. Он стоял и думал над тем, как жить дальше. Ехать ли ему домой и там пассивно ждать. Как он всегда делал прежде. Терпеливо ждать, только в этот раз ждать, пока за ним придут. И даже если он будет отрицать все хоть сто раз, никто ему не поверит. Нет ему доверия. И никто его не поймет. Как и Виктора.

Или вернуться в Вольфхайм? Попробовать все-таки образумить Виктора? Может, все еще не так уж и плохо. Может, произошло не все то, чего он опасался.

От котлована Рекс пошел обратно к машине. Надо что-то делать. Он не может больше терпеливо ждать. Нужно попытаться убедить Виктора, что ему необходимо лечиться. И надо посмотреть, что там с детьми. Их он не может бросить на произвол судьбы. Больше не может.

Так Рекс ободрял сам себя, пока заводил машину и медленно ехал по Дороге Трех Стран, вниз по склону, въезжал под мост, добирался до деревни и тормозил перед домом.

Ворота все еще были открыты, входная дверь тоже. Виктор исчез. Рекс вышел из машины и оглянулся. На деревенской площади никого не было. Тротуары оказались пусты. Не видно ни единого человека. Он взглянул на часы. Четверть первого.

Все еще стояла гнетущая жара. Небо обложили облака, они заслонили солнце, но от этого стало еще душнее.

Скоро вы вернетесь с большой толпой. И предадите меня.

И он вернулся. В этом Виктор оказался прав. Но он был один. И он вернулся не для того, чтобы предать его. Он пришел, чтобы ему помочь.

Кремер осторожно прошел по садовой дорожке к входной двери и вошел в дом. Вонь. Стояла страшная вонь. У него перехватило дыхание. Закрыв нос и рот рукой, он стал смотреть по сторонам. В холле царило запустение. Одна дверь была открыта. Та, которая вела в приемную.

Кроме запаха, были еще и мухи, везде, куда бы он ни посмотрел. Темно-синие мясные мухи. Где-то что-то гнило. Мухи откладывают в эту субстанцию яйца. И как только из яиц выводятся личинки, они сразу же получают пищу.

Эта мысль быстро пронеслась в его голове, пока он входил в приемную. Она тоже была заброшена. И полна мух. За письменным столом была распахнута дверь: как будто так был проложен маршрут. Возможно, это засада.

Кремер пробрался к двери, одной рукой закрывая нос, другой — отгоняя синих мух, которые жужжали и вились над его головой. Он все-таки еще надеялся встретить Виктора в одной из комнат. Живого или мертвого. Возможно, последнее было бы самым лучшим.

Но Виктора там не было. И все же он там был. Даже в трех лицах. B1, В2, В3. Так были подписаны первая, вторая и третья стеклянные банки.

Они едва ли были детьми. Это он заметил, когда подошел ближе. Казалось, они опять стали зародышами. Такие худенькие. Маленькие. Лысые. С такими большими головами. И их позы. Точно плод в матке. Как будто Виктор заморозил их в этом положении и потом поместил в раствор.

Кремер испытал шок, особенно когда увидел даты на табличках. Три разные даты: «13 мая 1989», «16 мая 1989», «17 мая 1989».

Он опоздал. Эта мысль пронзила его, и одновременно он понял, как был виноват. И он, он тоже несет за все ответственность. Он мог это предотвратить.

Ему опять стало душно. Но в то же время Кремер почувствовал непреодолимое желание открыть стеклянные банки. Не для того, чтобы освободить детей. Не для того, чтобы дать им воздух вместо воды. Но чтобы их уничтожить. Чтобы скрыть вину и позор. Уничтожить вещественные доказательства. Быстро. Он сделал шаг вперед и вытянул руки.

И тогда увидел ее.

Женщина лежала на полу, наполовину скрытая столом. Из-за движения, которое он сделал, мухи, сотни мух, сидевших на ее теле, одновременно взлетели, как будто где-то сняли крышку с банки, и поэтому взгляд его опустился вниз, и он увидел ее. Она лежала на спине, и хотя Кремер уже не мог вспомнить ее лица после той единственной встречи, но он тут же понял, что это была она. Верхняя часть тела была обнажена, и хотя одна рана казалась больше, намного больше другой, Кремер сначала увидел меньшую рану. Он перевел взгляд с ее головы на грудь, где был надрез, длиной едва ли в дюйм, но настолько точный, хирургически филигранный, что Кремер понял: именно этот удар с размаху в определенное место, прямо рядом с грудиной, и стал причиной смерти. За несколько секунд. И поэтому он уже знал, что другая, намного большая рана, которую он разглядел потом, сделана позже. Это был надрез, который открывал старую рану, он шел аккуратно вдоль шрама. И Кремер сразу понял, что Виктор что-то вынул из ее живота, это было то же самое, что как раз и клали туда мясные мухи, сотни и сотни мух, — они оставляли в ее гниющем лоне яйцо за яйцом, яйцо за яйцом, чтобы там вновь зародилась жизнь.

Рекс сосчитал до трех, пока смотрел на нее. За эти три секунды земля как будто разверзлась у него под ногами, и его стало тянуть в бездну. Он хотел закричать, но прежде чем вырвался крик, мужчина почувствовал надвигающийся приступ тошноты. Приступ, идущий из живота, где жгло, как будто там тоже были мухи, сотни мух, рвавшихся наружу.

Его вырвало. Второй раз за день. И он заплакал. Впервые. Впервые за многие годы. У него было чувство человека, испытавшего полное смятение ума и после этого осознавшего, что же он сделал. Вот как он чувствовал себя. Как будто все это сделал он сам. Дети в стеклянных банках. Женщина на полу. Это его работа. Ни на мгновение Кремер не думал о Викторе Хоппе. Он смотрел и видел только то, что натворил сам. Он заставил себя думать над этим на сей раз намного дольше, чем на счет «три», как будто хотел таким образом сам себя наказать. И пока смотрел и плакал, как ребенок, Рекс понял, что все увиденное им никому другому видеть не следует. Что единственный способ уничтожить все это заключается в том, чтобы замести следы. Все следы.