Посмертно подсудимый - Анатолий Наумов

В этом мнении важно то, что начальник дивизии согласился с позицией аудитора по делу о необходимости допроса вдовы поэта, оставляя это «на усмотрение начальства». Это говорит о том, что с этической точки зрения он не находил здесь ничего особенного. При этом следует отметить, что кто-кто, а граф Апраксин светские приличия и условности знал, как никто другой. Он близок к императору (его партнер по карточной игре), едва ли не единственный из причастных к военному суду по делу о дуэли вхож и в дипломатические круги (был женат на дочери неаполитанского посланника), а следовательно, так или иначе связан и с нидерландским посланником. С. Ф. Апраксин с 12-летнего возраста на воинской службе (начинал юнкером в кавалергардском полку). Участник заграничной кампании 1813–1814 гг., награжден боевым оружием. Затем – полковник, флигель-адъютант, командир кавалергардского полка. 14 декабря 1825 года доказал особую преданность новому императору – по его приказу полк атаковал восставших. После чего стремительно стал продвигаться по службе: генерал-майор, генерал-адъютант, командующий дивизией, генерал-лейтенант. Кстати, на допросе жены Пушкина настаивал и нидерландский посланник в своем письме к Нессельроде от 1 марта 1837 г. П. Е. Щеголев, комментируя это письмо, допускает такую возможность.[248] Напротив, Я. Левкович это категорически опровергает, ссылаясь на то, что такой допрос «противоречил бы тем представлениям о приличиях, с которыми не мог не считаться даже император».[249] Крайнюю позицию по этому вопросу занимала А. Ахматова, считая, что Геккерен «просит вызвать (как последнюю авантюристку) в суд и взять с нее (жены Пушкина. – А. Н.) под присягой показания».[250] Думается, что позиция, занятая по этому вопросу графом Апраксиным, и его компетентность в области светских приличий позволяют сделать вывод о том, что ничего необычного в допросе H. Н. Пушкиной не было. Обратим внимание и на то, что Апраксин выступает также за строгое наказание Дантеса – разжалование в солдаты (хотя и до «отличной выслуги»).

Совершенно новое с материально-правовой стороны содержится во мнении по делу командующего гвардейским кавалерийским корпусом генерал-лейтенанта Кнорринга:

«По соображении всего вышеизложенного, хотя подсудимый Поручик Барон де Геккерен за произведенный им с Камергером Пушкиным дуэль и причиненную смертельную рану подлежит на основании статей 352, 332, 82 – 173 Свода уголовных законов строгому наказанию, но в уважение того, что он решился на таковое строго законом запрещенное действие, будучи движим чувствованиями сына к защищению чести оскорбленного отца, я мнением моим полагаю: разжаловать его в рядовые впредь до отличной выслуги, с преданием церковному покаянию, выдержав при том в крепости шесть месяцев в каземате. Равномерному подлежал бы наказанию и камергер Пушкин, если бы оставался в живых».

Как видно, командир корпуса был первым, кто обратил внимание на то, что военно-судная комиссия сузила материально-правовую основу рассматриваемого ею дела и «забыла» действие самого важного закона – Свода законов уголовных как части Свода законов Российской империи. Этим объясняется и то, что Кнорринг ничего не говорит о смертной казни, а высказывается более осторожно: Дантес «подлежит… строгому наказанию». Об определенной компетентности командира корпуса в области юриспруденции свидетельствует и то, что в числе других статей Свода он называет ст. 173, формулирующую ответственность иностранцев за преступления, совершенные на территории России («Иностранцы, в России пребывающие и путешествующие, подлежат действию Уголовных законов на том же основании, как и Российские подданные»). Изъятие из юрисдикции российских судов в соответствии с традициями международного права было сделано в отношении дипломатов в ст. 174 («Из сего изъемлются иностранные Послы, Министры и Дипломатические Агенты. В случае учиненного ими преступления, производится надлежащее дипломатическое сношение с Правительством их установленным для сего порядком»). Кроме того, Кнорринг, как и Апраксин, считал пробелом следствия и суда то обстоятельство, что не была допрошена «Госпожа Пушкина».

Наконец дело поступило к командующему Отдельным гвардейским корпусом генерал-адъютанту Бистрому.

«Рассмотрев военно-судное дело… я нахожу их (подсудимых. – А. Н.) виновными: Поручика Барона Геккерена, в противузаконном вызове Камергера Пушкина на дуэль, нанесении ему смертельной раны и, по собственному его признанию, в раздражении Пушкина щекотливыми для него записками к жене… за каковые преступления я мнением моим полагаю: Поручика Геккерена, лишив чинов и заслуженного им Российского Дворянского достоинства, определить на службу рядовым в войска Отдельного Кавказского корпуса впредь до отличной выслуги; предварительно же отправления его на Кавказ выдержать в крепости в каземате шесть месяцев, так как относительно его нет в виду никаких заслуживающих снисхождения обстоятельств, ибо письмо Камергера Пушкина к посланнику Барону Геккерену с выражениями, весьма оскорбительными для чести обоих Геккеренов, при строгом воспрещении дуэли, не могло давать право на таковое противузаконное самоуправие; впрочем всякое рассуждение о сем письме, без объяснения Пушкина, было бы односторонне, и в особенности если взять в соображение, что заключающаяся в том письме чрезвычайная дерзость не могла быть написана без чрезвычайной же причины…»

Кроме фактического признания вины Дантеса в случившейся дуэли очень важным является вывод Бистрома о том, что он не находит для Дантеса каких-либо смягчающих обстоятельств. Невольно подкупает и его оценка пушкинского письма нидерландскому посланнику. Командир корпуса вполне основательно предполагает, что для такого оскорбительного письма нужна была «чрезвычайная» причина, а это может означать не что иное, как намек на недостойное поведение самого адресата.

Пробелы следствия и суда

Дальнейший процессуальный ход военно-судного дела о дуэли заключался в том, что оно вместе с мнениями военачальников опять поступало к командующему Отдельным гвардейским корпусом Бистрому (согласно правилам должно было поступить к великому князю Михаилу Павловичу, но тот находился за границей) и уже через него направлялось дальше по инстанции в Ауди ториатский департамент военного министерства. В деле есть специальное отношение Бистрома, где он делает заключение по делу в целом. Оно представляет известный интерес в связи с тем, что командир корпуса обнаружил целый ряд пробелов следствия и суда. Вот наиболее важные в доказательственном плане выдержки из этого заключения: