«Я – АНГЕЛ!». Часть вторая: «Между Сциллой и Харибдой» - Сергей Николаевич Зеленин

— А Вы знаете, что в китайской традиционной медицине порошок из высушенных дождевых червей входил в составе снадобья для избавления от атеросклероза?

Что-то мне, ваше поплохело.

— Да, откуда…?

— А в русской народной медицине жидкость — истёкшую от посоленных и разогретых дождевых червей, закапывали в глаза при катаракте…

Чувствуя, что теряю сознание от подступившей к горлу тошноты:

— Вы это серьёзно?

— Крупные виды дождевых червей употребляются в пищу австралийскими аборигенами и некоторыми народами Африки…

— Достаточно!

— … В Японии есть народное поверье: если помочиться на дождевого червя — то из-за этого распухнет «причинное место». Sexualis genitalis, то есть.

— ХВАТИТ!!!

В пылу, как «на автомате» закончив, он недоумённо посмотрел на меня:

— Вам, разве не интересно?

— УЖАСНО(!!!) интересно, но у меня — как-бы это Вам объяснить, более «приземлённые» планы на дождевых червей. Да и Вы, если приложите определённые усилия — сможете стать родоначальником нового направления в агротехнике…

Мучительно вспоминаю «вертящиеся на языке» название:

— Вен… Вер… Верни… Да, блин — как же это назвать, то?

— Может — «верми»? Наука о дождевых червях — называется «вермикология».

Несказанно обрадовано, восклицаю:

— Точно — «ВЕРМИТЕХНОЛОГИЯ[2]»!!!

Рассказываю про свой бизнес-проект и вижу горящие неистовым огнём глаза фанатика. Однако, одна небольшая проблемка: данный товарищ — без всякого сомнения имеет впечатляющие задатки учёного, но в практических делах — он конкретный простофиля. Посылать его с деньгами на Дальний Восток — это надо заранее и навсегда, с ними и с их «носителем» попрощаться.

Не самое безопасное место, кстати, во все времена — а не токмо, через пару лет после окончания Великой Российской Заметни!

* * *

Ещё раз вызываю и беседую со всеми пятерыми.

Рассказываю про свои смелые задумки, сулю радужные перспективы в случае нашей общей удачи, одновременно знакомлюсь с каждым и стараюсь заразить безудержным энтузиазмом в отношении вермитехнологии:

— Друзья! Наши черви помогут нам накормить Матушку-Россию досыта! А благодарный народ за это и, особенно его вожди — воздадут нам должное за наши с вами труды тяжкие…

Слушают с сыновьей почтительностью — «Нью-Васюки», да и только. До чего же наивен и доверчив здешний электорат, не перестаю удивляться.

— А там глядишь и международная общественность заценит, — снижаю голос до шёпота, — учредив Нобелевскую премию в области сельского хозяйства и наградив ею… Хм, гкхм… Самых достойных!

Люди, в принципе достаточно образованные и грамотные. Но никто из них и подумать не мог, что я жулик. Жулик деньги вымогает, а я наоборот — предлагаю.

Поэтому энтузиазмом их заразить удалось сравнительно легко — по крайней мере четверых из пяти.

Трое из них не считая «фанатика», действительно — ищущие куда приткнуться вермикологи. А кому нужны в наше «интересное» время специалисты по беспозвоночным?

Четвёртый — пожилой, хозяйственный, тёртый жизнью мужичок — от жизненной безнадёги решившийся на авантюру. Он наспех прочитал пару книжек про червей, вызубрил с десяток терминов и, выдал себя за вермиколога — в надежде получить «высокооплачиваемую» работу.

Прикинув хрен к носу, я решил: такой — в любом случае не помешает «в хозяйстве».

Пятый «фрукт» был поинтересней: от двадцати пяти до тридцати лет, хоть и три дня небритое — но открытое, простодушное лицо, внешность — располагающая к доверию.

С этим я решил побеседовать-перетереть отдельно — «тет-а-тет», так сказать.

По образованию биолог или медик: так и сыпет латынью через слово — носа не подточишь (разве что недоучка, возможно), но по всему видно — тип тёртый и крученный жизнью.

Но, хотя как Кису Воробьянинова звали его Ипполитом — все замашки Остапа Бендера налицо и, даже туфли носит подобно тому — без носков на босу ногу. Решил видно выжать с меня всё, что выжмется — особо не нарушая закон и, мне же — «сделать ручкой».

Беседуя с ним, я как-то незаметно для себя перешёл на какой-то «остапо-бендеровский» язык, когда доподлинно убедился что передо мной обыкновенный — хотя и очень способный прохвост:

— … Вы дворянин? В каком полку служили?

— Я Вас не понимаю.

А, глазёнки то забегали…

— Это от отсутствия технических навыков — не будьте божьей коровой. Так Вы — вермиколог, говорите?

— Да, представьте себе, — не моргнув отвечает, — а Вы чем, извиняюсь, занимаетесь?

— Свободная профессия. Собственная мясохладобойня на артельных началах в Самаре.

Недоумевает:

— Не понимаю, зачем тогда Вам дождевые черви?

Глаза навыкат и по полтиннику каждый:

— Строгий секрет! Государственная тайна!

Тут, до него доходит, что я ему морочу голову и с возмущением:

— Что это значит?

Тут уж, вообще — диалог получился один в один по Ильфу и Петрову:

— Это значит, что вы отсталый человек.

— Почему?

— Потому что! Простите за пошлый вопрос: сколько у вас есть денег?

— Каких денег?

— Всяких. Включая серебро и медь.

Молчит, буравя меня взглядом насквозь.

— Я так понимаю: у Вас нет денег, нет ключей от квартиры — где деньги лежат, нет самой квартиры… И даже носков под туфлями у Вас нет!

Поджимает под себя ноги и теряя всякое показное хладнокровие:

— Что за тон Вы себе позволяете?

Повышаю голос:

— Вы пришли кинуть меня на бабки — решив, что повстречали простоватого лабуха — так, какого «тона» хотите? «Дипломатического», что ли?

Порывается встать:

— Тогда я пошёл…

Рявкаю:

— СИДЕТЬ!!! Теперь Вы дозрели и приобрели полную возможность зарабатывать деньги честным трудом.

— Что же я должен делать? — почти стонет под моим напором.

— Вы должны молчать. Иногда, для важности, надувайте щеки. Впрочем…

Посмотрев на часы, я:

— … Кажется, наступил психологический момент для ужина! В Берлине есть очень странный обычай: там едят так поздно, что нельзя понять, что это — ранний ужин или поздний обед. Вы не откажитесь составить мне компанию, Ипполит Степанович?

Он не отказался.

Во время ужина в нэпмановском ресторане среднего уровня, когда я не торопясь рассказывал про свой «червивый» бизнес-план более подробно — чем, остальным «ботаникам». Особенно той его части, что касается классической формулы политэкономии — «товар-деньги-товар». Отчётливо вижу — Ипполит Степанович постепенно становится подхалимом. После введения в курс дела, последовало предложение — от которого тот не в силах был отказаться:

— А вообще-то, мне нужен… Как бы это Вам сказать…?

Смотрит понятливо и глаза его приобретают голубоватый «жандармский» оттенок:

— «Офицер по особым